Вне конкуренции

– Что? В наручниках будешь держать?? – выносит меня за грани терпения. Пылаю от бешенства.

– В них самых. Засуну в рот кляп, затолкаю в самолёт, а там тебя уже встретят.

– Легко на правах говнюка, да? – скалюсь.

– Очень.

– Я тебя ненавижу! – кричу с несвойственной мне агрессией, кулаки сжимаю.

– Уже хлеб.

– Знаешь что, Розанов!!!

– Ну. – выдвигает нахально.

– Ты никогда не узнаешь что такое, когда тебя любят!!! Будешь один по жизни!!

С каким-то болезненным удовлетворением наблюдаю, как срывается его дыхание, а глаза наливаются гремучей ртутью.

– Я прощу тебе этот удар только потому, что ты очень эмоциональна и тебя сейчас попросту кроет. Но потом, Ия… когда осознаешь, что ты мне сейчас сказала, я буду ждать извинения.

Сердце делает кульбит, но мой язык уже не закатать обратно:

– Не дождёшься!!! Ты… - вдруг берёт меня в захват, обездвиживает и несёт на кровать.
– А ну, отпусти меня!! Куда ты меня… убери руки! – когда поправляет на моём плече съехавшую лямку.
– Нет!! Не трогай меня!!

– Сиди тихо. – на низких тонах.
– Не рви глотку, всё равно никто не услышит. – спешно двигается к двери.

– Я выброшусь из окна!! – ору ему вслед.

– Вперёд. – машет рукой.
– Будешь лететь, юбку к ногам прижми, чтобы трусами не светить.

– Ты – псих!! – аж слюнями брызжу от злости.

– Ещё и не таким станешь, когда вокруг одни проблемы. – бубнит под нос.

– Куда ты пошёл?? – когда тянет руку к замку.

– Джет заказывать.

– Я всё равно разведусь с тобой! – последний шанс кольнуть побольнее.
– Найду способ!

– Только через мой труп, любовь моя. – и захлопывает дверь. Замираю на некоторе время бездыханным существом, а потом обнимаю колени и вытаскиваю со слезами всё, что пережила. Мне кажется, такой несчастной, я ещё никогда не была. Чем дальше, тем больнее.

ИГНАТ.

Провожаю самолёт со смиренной физиономией, а внутри всё умирает. Сам себя зарезал.

Так надо.

Пичкаю себя этим убеждением, а сам прощаюсь со спокойствием, с лёгкостью и радостью. Бусинка забрала их с собой. Она обижена, растеряна и отстранена от меня на максимум. Совесть жёсткими укусами разгрызает мне сердце. Я сам это допустил. Дыхание убывает, но я стараюсь мыслить философски, жизнь устраивает очередную проверку, просто она в миллиард раз сложнее предыдущих. Держу себя на вису, хоть и на аварийном аккумуляторе.

Смотрю вдаль, туда, где на небе расплывается след от улетевшего джета и призываю себя к сдержанности. Топлю безумную мысль вылететь вслед за Ией. Она не одна. Вова приглядывает. Всю нашу охрану выслал вместе с ней. С собой двух человек оставил, раздумываю позвонить знакомому владельцу ЧОПа, но отсрочиваю, увязнув в злых мыслях. Специально перенаправляю. Заменяю жену на врагов. Иначе размякну, потеряю сноровку. А это губительно.

Взбодрись, Розанов, и быстрее разруливай.

Ныть и страдать нет времени. Сейчас нужно кинуть всё время и силы на разбор подрывников, что привели к моему слому. Откладывать на завтра нельзя, надо разгребать. Буду убирать поочерёдно. Начну с самого лёгкого, с продажной шкуры Людмилы. Я ж её в дом к себе впустил, в святую святых. Там нога чужака вмиг отрублена будет… ей доверял, свободу действий давал. Оступилась, не оступилась, меня не трогает. Я не прощаю. Предательство - это одна из конечных ступеней, караю в своём порядке, блокированием. Отрежу ходы-выходы, перекрою подачу света, затру, как отснятый материал. Никому не позволено водить Розанова за нос.

Звоню своему помощнику Антону:

– Рожкову в утиль.

Немая тягучая пауза.

– Вы серьёзно??

– Мне повторить? – ледяным голосом.

– Нет, просто Люда… - слышу скачок в тоне.

– Что Люда? – перебиваю, тоже мне защитничек обделённых.

– Твёрдых убеждений… она за вас в огонь и воду!

Возможно, когда-то так и было.

– Ты только не плачь, но твоя Люда отдала свои твёрдые убеждения во владение другому.

– Вы точно это знаете, Игнат Демьянович? – сколько сомнений.

– Да. – непреклонно.

– Может, всё-таки отпустим её…?

– Я никогда и никого не отпускаю, Антон. – порядком надоело тянуть время и переливать из пустого в порожнее.
– Голова всё равно полетит. Или ты себя вместо неё предлагаешь!?

– Нет, но просто… - подбирает слова.
– А ошибки быть не может? Вы уверены??

Понимаю. Правда. Антон и Людмила всегда были двумя ключевыми компонентами моей жизни. Одна - дома, другой - на работе. Они были на постоянном контакте, неизбежно пересекались. Ему сложно принять её отсечение. Естественная реакция оставить всё ровно и на своих местах. И всё же решение за мной:

– Я должен нести перед тобой отчёт?

– Нет. – затихает.

– Тогда выполняй. Обзвони всех. Ужми её так, чтобы дышать нечем было. Пусть поплатится за свою подкупность. Я проверю.

– Жаль. – вздох искреннего разочарования.
– Я думал, она одна из нас…

– Надеюсь, хоть ты не преподнесёшь мне сюрприз?? – так уж, шаркаю ногой для справки, что руководящее положение именно за мной.

– Нет, Игнат Демьянович! – оглушает в трубку.
– Я верный сын!

Вот полудурок. Но привык уже к его трескотне. Своим считаю.

– Работай, Антон. – улавливаю в ответе своё равнодушие и неохотно вношу маленькую правку. – Я ценю твою верность. – и отключаюсь.

Следующий шаг – взять за хвост рыбку покрупнее.

ГЛАВА 28.

ИЯ.

Прошло полторы недели, и я абсолютно оторвана от реальности. Не могу разобраться в себе. Хочется светиться от счастья и одновременно с этим скользить из угла в угол ничтожной тенью. Сердце в кровь. Нервы в кровь. Но всё это залито тёплым маслом.

Мама.

Она сидит рядом. Греет мне руки, держит под надзором, сосредоточено вчитывается в эмоции на моём лице. Я их умело прячу, но она чувствует мою тревожность. Меня неконтролируемо тянет к Игнату и это разносит мои установки быть сильной в пух и прах. Я, как могу, откидываю мысли о нём, но он снова и снова вторгается в стук сердца, ускоряет его, контролируя меня на расстоянии. Сваливаю это на женские двудомные заморочки, но стоит ли обманывать себя?

– Иечка? – зовёт мама и я льну к ней ближе. Она почти не говорит, но абсолютно точно вспомнила меня. Держит возле себя, не отпуская ни на шаг. Гладит, часто улыбается, молча давая понять, что мама рядом. А сколько поцелуев она оставила на моём лице, не пересчитать. Её пальцы так и тянутся потрогать меня, иногда чуть сжать кожу, чтобы проверить, что это не сон и моё присутствие реально. Она часто без слов вдруг обнимает меня и прикладывает мою голову к своей груди. А я задыхаюсь, слушая её сердцебиение. С ощущением сушняка впитываю мамину энергетику, заполняю себя до краёв. Инстинкт ребёнка превышает планку, успокаиваюсь только, когда примыкаю кожа к коже, плыву от запаха матери , ментально убаюкиваюсь. Знаю, что и она истощена без нас. Без Давида, без меня. Поэтому и ищет сближения со мной. Слёз уже не осталось, выплакали в первые дни моего, здесь пребывания.

Я сотни раз представляла, как это будет, как мы встретимся, но потерялась мгновенно, стоило лишь маме увидеть меня. Её предупредили, дочь едет. Когда я заходила в палату, то ненароком подумала, что словила остановку сердца, мама стрелой пролетела от окна и накрыла собой. Словно хотела слиться. Целовала, целовала, целовала. Навёрстывала упущенное. А ещё, так сильно меня сжимала, будто боялась, что я вырвусь и уйду. Непрестанно дышала моим запахом у виска и повторяла «Всё будет хорошо».

Её память восстанавливается пошагово, врачи следят за тем, чтобы воспоминания не сломили её разом. Она уже понимает, что муж не вернётся, а сын жив. Следом пришло, что и дочка жива. Тема Давида даётся ей сложнее, она наотрез молчит, но всё же кивает на рассказы о нём. Но определённо точно никаких истерик больше не закатывала, да и вряд ли будет. Принятие оседает в её мозгу по чуть-чуть, но стремительно. Она вспоминает свою нужность, что она Мама.