Вне времени

Ненадолго установилась тишина. Потом Дина проговорила:

– Интересно, что бы сказали эскимосы, если бы узнали, как много у нас слов для обозначения строительного материала. Уэйд непонимающе вскинул голову.

– Что такое?

– Видите ли, может, это как в случае с эскимосами… Для нас снег - это просто снег, а у них есть множество слов для обозначения этого вещества, потому что оно служит им в разных целях.
– Дина посмотрела на всех присутствующих в поиске поддержки, но быстро убедилась, что их взгляды лишены какого-либо понимания или одобрения. Однако она продолжила.
– Так же и время для этих жучков, о которых мы говорим. Для нас это просто… - она щелкнула пальцами, безуспешно пытаясь найти нужные слова, -…просто время, всегда одинаковое. Но для них могут существовать разные виды времени.

– Она медленно кивнула, как бы стараясь окончательно сформулировать мысль.
– Я хочу сказать, что они могут видеть в нем разные сорта того… того, чем они питаются. Таким образом, причина, по которой они едят время в одних местах и не трогают его в других, в том, что некоторые сорта времени лучше «на вкус».

– Лучше на вкус?
– растерянно повторил Уэйд и взглянул на Лэнглона. Граусс не произнес ни слова - он стоял, сгорбившись, и был похож на тощую хищную птицу, сжимающую в когтях маркер.

– Если это полная группа преобразований, то можно ждать чего угодно, - сдержанно заметил Хасли.
– Если вещество из их вселенной аналогично времени в нашей, и наоборот, то время для этих жуков может иметь тьму разных сортов. И они различают их не хуже, чем мы способны отличить мел от сыра.

– Или гранит от дерева, - кивнул священник.
– Они отличают их на вкус, а? Честное слово, тут есть над чем поразмыслить в течение нескольких длинных дождливых воскресений.

Казалось, каждый теперь ждал, какие идеи появятся у остальных. Эрингер медленно подошел к окну и выглянул на улицу.

– Почему бы и нет?
– произнес он, поворачиваясь.
– Дина сказала, что время кажется нам всегда одинаковым, но так ли это на самом деле? Я знаю, что инструменты, которыми мы, физики, измеряем время, не различают один вид времени от другого. Но разве не правда, что мы, существа более чувствительные, чем любой инструмент, хорошо знаем, что у каждого времени свой цвет и аромат?
– Он замолчал, как бы приглашая всех что-нибудь добавить, потом кивнул в сторону священника.
– Отец Мойнихэн только что упомянул об этом. Мы знаем, как медленно тянется время в дождливое воскресенье и как оно летит, когда мы развлекаемся на вечеринке; или возьмем утро, когда вы собираетесь к дантисту, и утро, когда вы несетесь в аэропорт. Понимаете, что я имею в виду? Мы все знаем, что разные сорта времени ощущаются по-разному. Они даже текут с разной скоростью.

Священник потер нос. Вид его выражал сомнение.

– Вы хотите сказать, что повседневные дела, которые имеют смысл для людей и их Создателя, могут иметь какой-то смысл и для микробов? Нет, для меня это уже слишком. Нет-нет, с этим я никогда не смогу согласиться.

Эрингер покачал головой.

– Нет, я вовсе не хочу сказать, что они реагируют на происходящие у нас события, которые имеют смысл лишь на субъективном человеческом уровне. Я просто хотел проиллюстрировать свою мысль. Но величины, которые можно объективно измерить, например, скорость изменения различных физических переменных, действительно могут придавать разные характеристики различным временным интервалам, равносильные свойствам, которые различают жуки в своей вселенной.

– Хорошо, согласен, - дал свое благословение отец Мойнихэн.

– Например, скорость изменения электрического поля!
– воскликнул Хасли.
– Особенно когда это происходит регулярно, а плотность энергии выступает в качестве второй переменной. Что и присутствует во всех наиболее пораженных местах.

– Кажется, вы поняли, - сказал Эрингер, отходя от окна. Хасли торопливо кивнул.

– Теперь все сходится, - объявил он.
– И почему это происходит в таких местах, как вычислительные центры или аэропорты, и почему ситуация улучшается, когда их закрывают: жуки теряют интерес и отправляются искать более лакомый кусочек.

– Да, и почему эффект слабее на менее активных установках, таких, как персональные компьютеры, телефонные станции в ночное время или индивидуальные электронные аппараты, - согласился Эрингер.

Копински поднял руку и с удивлением посмотрел на свой хронометр.

– Вы считаете, что именно поэтому мои электронные часы отстают от механических? Жукам нравится электроника и… они едят там время?

– Совершенно верно, - подтвердил Эрингер.

– Черт!
– выдохнул Копински. Он не отрывал глаз от циферблата, будто ожидал увидеть, как вокруг него начнут летать насекомые.

– И вот почему ничего не случилось в церкви святого Вита, - продолжил священник.
– Там все часы механические, как было предназначено Богом.

Копински нахмурился.

– Погодите. Если все так, почему же мои заводные часы последний раз отставали от ваших?

– Потому что вы только что вернулись из Сайкомпа, - подсказал Эрингер.
– Самые большие потери времени происходят внутри мощных компьютеров. Там образуются самые большие скопления жуков и, вероятно, происходит их размножение.

Определенно, в этом был смысл. Копински кивнул.

– Вот почему в таких местах появлялась красная дымка, - догадался он.

– Да. Давайте назовем это «время эпицентра». Итак, замедление начинается в эпицентре. На ранней стадии мы замечаем более вялую работу электроники, а вне машин и в непосредственной близости от них не наблюдается ничего аномального. Но, если я не ошибаюсь, замедление в эпицентре приводит к образованию чего-то похожего на «временную дыру». Это заставляет время из окружающего пространства стекать в эту «дыру», и недостача постепенно захватывает все большую область. И если поверхность в нашей Вселенной есть нечто, по чему они могут двигаться, то популяция жуков растет. Район их распространения - тоже.

И что же дальше?
– размышлял Копински. Это вроде атаки термитов: все кажется нормальным до тех пор, пока дом вдруг не начнет разваливаться.

– Вот отчего кузина Мэй свалилась в подпол кувырком, - рассеянно пробормотал священник. Он, видимо, пришел к такому же выводу.

– Из вычислений, которые я видел в Сайкомпе, можно сделать вывод, что местное время по соседству с машинами замедлялось почти на двадцать процентов, - добавил Эрингер.
– Это как раз та величина, которая необходима, чтобы сдвинуть нормальный спектр видимых световых волн в сторону красного цвета. Что и наблюдалось.

Копински с довольным видом посмотрел на Уэйда. Как бы то ни было, а это подтверждало его теорию.

– Вот видите, - сказал он, как будто ему с самого начала все было ясно.

Уэйд и Лэнглон обменялись взглядами.

– Что вы об этом думаете?
– произнес наконец Лэнглон.
– Мне кажется, более безумных идей я в жизни не слыхал. Уэйд кивнул.

– Я тоже. Она настолько безумна, что может оказаться верной.
– Он пожал плечами, как будто извиняясь за банальность.
– Но от Джо этого следовало ожидать.

Взгляд Граусса блуждал. В какой-то момент казалось, что великий теоретик готов согласиться с их доводами, но затем он сконцентрировался и задал вопрос, ответа на который никто не знал.

– А почему тогта эти здания, почему они падать? Теперь эти жуки будут кушать горот? Они едят фремя или они едят Нью-Йорк? Или то и трукое? Фы хотеть, чтобы мы и этому повериль?

– Да, здесь мне тоже не все ясно, - признал Копински.

– Я, разумеется, жду полного отчета, - вставил Лэнглон, вспомнив наконец, что он здесь начальник. Но тут селектор на его столе снова ожил, и он снял трубку.