Внесите тела

Он пишет:

Монсеньор. Все Болейны. Их женщины. Их капелланы. Их слуги.

Все прихлебатели Болейнов в королевских покоях, то есть:

Генри Норрис

Фрэнсис Уэстон

Уильям Брертон и проч.

Но просто «Уилтшир», скороговоркой:

Герцог Норфолк.

Сэр Николас Кэрью (шталмейстер), кузен Эдварда Сеймура. Кстати, брат его жены:

Сэр Фрэнсис Брайан, родственник Болейнов, но и Сеймуров тоже. Его друг:

Господин казначей Уильям Фицуильям.

Он смотрит на список, добавляет двух вельмож:

Маркиз Эксетерский, Генри Куртенэ.

Генри Пол, лорд Монтегю.

Члены древнейших фамилий, исстари правивших Англией; наглость Болейнов ранит их сильнее, чем любого из нас.

Он скатывает бумагу в трубку. Норфолк, Кэрью, Фиц. Фрэнсис Брайан. Куртенэ, Монтегю и иже с ними. И Суффолк, который ненавидит Анну. Просто список имен, из которого много не извлечешь. Эти люди не обязательно дружны между собой, просто все в той или иной мере поддерживают старый порядок и ненавидят Болейнов. Никто не любит Болейнов, кроме них самих. Дело не только в том, что Болейны возвысились за счет других, но и в том, что они отодвинули всех бесцеремонно, презирая любого, кто не принадлежит к их своре. Болейны ущемляли противников в законных правах, оскорбляли чувства старой аристократии. Они брали людей, использовали и выкидывали на свалку. За недолгое время они восстановили против себя половину двора: половину двора и почти всю Англию.

Он закрывает глаза. Дышит глубоко и ровно. Перед его мысленным взором возникает картина. Большое и величественное помещение. И он приказывает накрыть там стол.

Слуги устанавливают козлы.

Водружают сверху столешницу.

Ливрейные челядинцы расстилают скатерть, одергивают ее, разглаживают; как на королевском столе, ее благословляют – служители шепчут латинские молитвы, отходят на шаг, смотрят, ровно ли, подтягивают углы.

Стол готов. Теперь позаботимся о местах для гостей.

Слуги со скрежетом волокут по полу тяжелое кресло, на спинке вырезан герб Говардов. Это для герцога Норфолка. Тот опускается в кресло костлявым задом, спрашивает:

– Итак, Сухарь, чем вы решили меня побаловать?

Внесите еще кресло, приказывает он слугам, поставьте по правую руку от герцога Норфолкского.

Это седалище для Генри Куртенэ, маркиза Эксетерского. Тот говорит:

– Кромвель, моя супруга желает присутствовать!

– Безмерно рад вас видеть, леди Гертруда. – Он отвешивает поклон. – Усаживайтесь.

До сего дня он всячески сторонился этой склочной особы, однако сейчас делает любезную мину:

– За этим столом есть место для всех, кто любит леди Марию.

– Принцессу Марию! – резко поправляет Гертруда Куртенэ.

– Как вам угодно, миледи, – вздыхает он.

– А вот и Генри Пол! – восклицает Норфолк. – Он не оставит мне ни кусочка, все съест сам!

– Еды хватит на всех, – говорит он. – Кресло лорду Монтегю! Такое, какое приличествует лицу королевской крови!

– Мы называем его троном, – говорит Монтегю. – Кстати, тут моя матушка.

Леди Маргарет Пол, графиня Солсбери. Законная королева Англии, по мнению некоторых. Генрих мудро обошелся с ней и с ее семьей. Приблизил их к себе, обласкал, осыпал почестями. Бесполезно: они по-прежнему считают Тюдоров самозванцами, хотя графиня и привязана к Марии, которую воспитывала с младенчества; чтит ее больше матери, королевы Екатерины, и отца, которого называет отродьем валлийских скотокрадов.

Сейчас, в его воображении, графиня, хрустя суставами, усаживается в кресло. Смотрит по сторонам и замечает недовольно:

– Ну и хоромы у вас, Кромвель.

– Вознаграждение порока, – говорит ее сын Монтегю.

Он вновь кланяется. Сейчас он проглотит любое оскорбление.

– И где же мое первое блюдо? – вопрошает Норфолк.

– Терпение, милорд. – Он, Кромвель, садится на простой трехногий табурет в дальнем конце стола и поднимает смиренный взгляд на тех, кто несравненно выше его по рождению и титулам. – Сейчас внесут кушанья. А пока, быть может, начнем с молитвы.

Он смотрит на стропила. На них – резные раскрашенные лица покойников: Мора, Фишера, кардинала, королевы Екатерины. Под ними – живой цвет Англии. Будем надеяться, что потолок не рухнет.

* * *

На следующий день после того, как он, Кромвель, предавался этим играм ума, у него возникает желание прояснить свою позицию в реальном мире и расширить список гостей. В его фантазии до трапезы так и не дошло, так что он не знает, какие кушанья подаст. Надо приготовить что-нибудь достойное, не то высокородные дамы и господа вскочат из-за стола, сдернут скатерть и разгонят пинками его слуг.

Итак, Сеймуры. Он приходит на встречу без свидетелей и говорит без обиняков:

– Пока король держится нынешней королевы, я тоже буду держаться ее. Но если король от нее отвернется, отвернусь и я.

– Так у вас нет в этом деле собственных интересов? – скептически осведомляется Эдвард Сеймур.

– Я представляю интересы короля. Для того и назначен.

Эдвард знает, что больше из него не вытянет.

– И все же… – продолжает он.

Анна скоро оправится после выкидыша и вновь сможет исполнять супружеские обязанности, но ясно, что мысль об этом не угасила королевского внимания к Джейн. Надо решить, как использовать ее в этой новой игре. У Сеймуров глаза вспыхивают азартом. Поскольку Анна опять не сумела родить сына, не исключено, что король захочет жениться на другой. Весь двор об этом говорит. Именно успех Анны Болейн подсказывает такую возможность.

– На вашем месте я бы не питал чрезмерных надежд, – говорит он. – Генрих ссорится с Анной и снова мирится – и тогда готов пожертвовать для нее всем. Так у них с самого начала.

Том Сеймур говорит:

– Кому нужна жилистая старая курица, когда есть сочная жирненькая цыпочка? На что она годна?

– На бульон, – говорит он тихо, чтобы Том не услышал.

Сеймуры в трауре, хоть и не по Екатерине. Скончался Антони Отред, губернатор Джерси, и сестра Джейн Элизабет теперь вдова.

Том Сеймур говорит:

– Если король сделает Джейн своей любовницей, мы сможем выдать Бесс за кого-нибудь из первых людей королевства.

Эдвард отвечает:

– Не опережай события, братец.

Бойкая молодая вдова прибыла ко двору – помогать родным в их кампании. Он думал, они называют ее Лиззи, но, судя по всему, Лиззи она была для мужа, а для братьев – Бесс. Он рад, хоть это и глупо: кто сказал, что другим женщинам нельзя носить имя его жены? Бесс не великая красавица и смуглее сестры, но в ней есть живость, которая притягивает взгляд.