Внесите тела

Разрешая его затруднения, Уайетт заканчивает за него:

– Придется вам идти на поклон к Гарри Перси.

Прошло почти четыре года с тех пор, как в грязном трактире «Марк и лев» ему удалось вбить в голову Гарри Перси одну, но поворотную истину: его светлость, каковы бы ни были его собственные измышления по этому поводу, никогда не был женат на Анне Болейн. Тогда он грохнул кулаком об стол и заявил юному графу, что если тот не уберется с пути короля, то будет уничтожен: он, Томас Кромвель, позволит кредиторам его разорить. Грохнул кулаком и пригрозил, что если Гарри Норрис не забудет Анну Болейн и свои притязания, ее дядюшка Норфолк отыщет его в любой норе и откусит ему яйца.

За эти годы жизнь не раз сталкивала его с Гарри Перси. С тех пор юный граф превратился в развалину, по уши увяз в долгах, и каждый день приближает его к разорению. Все вышло, как он предсказывал, за исключением того, что граф еще сохранил свои яйца.

После беседы в «Марке и льве» Гарри Перси, не просыхавший несколько дней кряду, велел слугам смыть с одежды рвоту и предстал перед королевским советом: небритый, дрожащий, зеленого цвета, воняя перегаром, доверив ему, Томасу Кромвелю, изложить правдивую повесть своей безрассудной страсти. В ней граф отрекся от любых притязаний на Анну Болейн, отрицал наличие между ними брачного договора, клялся честью, что никогда не состоял с ней в блудной связи, и она вольна претендовать на королевскую руку, сердце и брачное ложе. В чем и присягнул на Библии, которую держал перед ним престарелый Уорхем, бывший архиепископом до Томаса Кранмера, скрепляя клятву святым причастием под взглядом Генриха, буровящим его спину.

Теперь он, Кромвель, скачет к графу в родовое поместье Сток-Ньюингтон, к северо-востоку от кембриджской дороги. Слуги Перси уводят их коней, но, прежде чем зайти внутрь, он делает шаг назад и поднимает глаза на крышу и трубы.

– Материалу фунтов на пятьдесят, не меньше, иначе зимой потечет, – говорит он Томасу Ризли. – Не считая работы.

Он перебарывает искушение спросить лестницу и самому оценить состояние свинцовых полос, но это несовместимо с его высоким положением. Господин секретарь волен поступать, как ему вздумается, однако начальник судебных архивов должен помнить о своем освященном веками статусе и вести себя соответственно. Впрочем, возможно, ему не возбраняется влезть на крышу в качестве викария короля по делам англиканской церкви. Должность новая, традиции еще не сложилось.

Он усмехается. Должно быть, достоинство мастера Ризли будет оскорблено, если попросить того сбегать за лестницей.

– Я забочусь о своих вложениях, – объясняет он Зовите-Меня. – Своих и королевских.

Граф должен ему немалую сумму, но куда больше – десять тысяч фунтов – королю. После смерти Гарри Перси его собственность достанется казне. Таким же хозяйским взглядом он оценивает состояние графа: цвет желтушный, щеки впали, выглядит старше своих тридцати четырех – тридцати пяти. Кислый запашок, висящий в воздухе, напоминает ему Кимблтон, покойную королеву: спертый тюремный воздух, рвотную вонь от таза, который торопливо унесла служанка.

– Не мой ли приезд стал причиной вашего нездоровья? – спрашивает он без особой надежды.

Граф смотрит печально.

– Нет. Говорят, печень. Должен признать, Кромвель, вы обошлись со мной не слишком сурово. Учитывая…

– Учитывая то, чем грозился. – Он с грустью качает головой. – О Господи, а нынче я стою перед вами, смиренный проситель. И вам ни за что не угадать причину моего визита.

– Давайте попробую.

– Я приехал уведомить вас, милорд, что вы женаты на Анне Болейн.

– Нет.

– Примерно в тысяча пятьсот двадцать третьем вы заключили тайный союз, а стало быть, ее так называемый брак с королем недействителен.

– Нет.

Внезапно в графе вспыхивает гнев, отблеск славы древнего рода, тот пограничный огонь, что пылает на северных рубежах королевства, устрашая шотландцев.

– Вы заставили меня присягнуть, Кромвель. Пришли за мной в трактир «Марк и лев», угрожали. Силком притащили в совет, заставили клясться на Библии, подчиниться королевской воле, причаститься. Вы видели меня, вы меня слышали. Как я могу отступиться от своих слов? Вы же сами объявите меня клятвопреступником.

Граф вскакивает. Он остается сидеть. Не потому, что хочет унизить Гарри Перси, просто боится не сдержаться и отвесить тому оплеуху, а бить слабых и больных – не в его правилах.

– Не клятвопреступником, – мягко отвечает он. – Вас подвела память.

– Я женился на Анне, а потом забыл?

Он откидывается в кресле, изучая противника.

– Вы всегда были пьяницей, милорд, что и стало причиной вашего нынешнего плачевного состояния. Как вы справедливо заметили, я притащил вас в совет из таверны. Возможно, вы не успели протрезветь? К тому же были смущены, сбиты с толку.

– Я был трезв.

– У вас болела голова, вас мутило. Вы боялись сблевать на почтенные башмаки архиепископа Уорхема, и эта мысль настолько поглотила вас, что вы не могли думать ни о чем другом. Вы не прислушивались к вопросам, которые вам задавали. Это вполне простительно.

– Но я прислушивался, – возражает граф.

– Любой из членов совета вас поймет. Всем нам время от времени случается перебрать.

– Господь свидетель, я прислушивался!

– Хорошо, давайте зайдем с другого боку. Возможно, сама церемония совершалась с нарушениями. Старый архиепископ уже тогда был не здоров. Я помню, как тряслись его руки.

– Обычное дело в его годы. Но Уорхем знал, что делает.

– Если церемония прошла не по правилам, то ваша совесть чиста, и вы вправе отказаться от клятвы. Возможно, это была и не Библия вовсе?

– Судя по переплету, Библия.

– У меня есть книга по бухгалтерскому делу, которую часто путают с Библией.

– А чаще других вы сами.

Он усмехается. Уж что-что, а мозги граф не пропил, еще нет.

– А как насчет таинства? – спрашивает Перси. – Я скрепил клятву святым причастием, а разве облатка не есть Тело Христово?

Он молчит. «Мне есть что возразить, но я не хочу давать тебе повод назвать меня еретиком».

– Я не стану этого делать, – произносит Перси. – Не вижу смысла. Все говорят, Генрих задумал ее убить. Разве этого недостаточно? А после ее смерти не все ли будет равно, с кем она была обвенчана?

– Не совсем. Король сомневается в своем отцовстве. Однако не намерен дознаваться, кто настоящий отец ее ребенка.

– Елизаветы? Я видел ее, – говорит Перси. – Она – его дочь, не сомневайтесь.

– Но если… даже если вы правы, король все равно намерен лишить свою дочь права наследства, ибо никогда не был женат на ее матери… надеюсь, вам ясно. Открыть дорогу для детей от следующего брака.

– Понимаю, – кивает граф.

– Итак, если вы хотите помочь Анне, это ваша последняя надежда.

– Помочь? Тем, что ее брак расторгнут, а дочь признают незаконнорожденной?

– Вы можете спасти ей жизнь. Если король остынет.

– Вы позаботитесь, чтобы этого не случилось. Уж вы не откажетесь подкинуть дровишек и раздуть мехи.