Внизу наш дом

Бэмц! Артиллеристы вкатили снаряд в одну из целых пока троек. Похоже, удачное попадание — остановился, задымил.

Итак — атака сорвана. А мне пора пополнить боезапас. Возвращаю крылья в нормальное состояние и немного поднимаюсь — лететь низко очень утомительно из-за постоянного опасения на что-нибудь налететь.

Огибаю стороной село и вижу, как ложком двигается цепочка в мундирах мышиного цвета. В последние годы, сохранённые в моей памяти о будущем, этот цвет частенько называли «фельдграу», но я к этому слову так и не привык. Для меня это — олицетворение паразитизма. Так уж вышло. Даже не раздумывая строю маневр захода вдоль цепочки, опускаю нос и прочёсываю дно ложбинки из всех шести стволов.

Всё истратился — до железки. Последними замолчали ШКАСы — у них боезапас больше. «Максим» позади тоже смолк, проглотив последний патрон. Ещё несколько минут полёта, и посадка рядом со штабом полка.

— Ай, молодец! — выпрыгнувший из щели командир хлопком по плечу едва не сбивает меня ног. — Твоего первого подранка пушкари разделали. А уж как ты миномётчиков утихомирил, так и стрелки смогли головы поднять. Слушай! Я жду свежий полк на смену — послезавтра обещали прислать. Посиди пока тут с нами…

— Отчего же не посидеть, — отвечаю. Только самолёты нужно как-то укрыть. В землю закопать и сетки маскировочные сверху натянуть.

— Да мои сапёры всё сделают в лучшем виде. А ещё что вам требуется?

— Хорошая кормёжка. Работа нервная, после неё только за едой и успокаиваешься.

— Это будет. И нальём под закусь как следует — не сомневайся.

— А вот этого не надо — с похмелья летать никак нельзя, да и остальным не стоит пьянствовать — один небрежно вставленный в ленту патрон — и самолёт безоружен.

— Всё, как скажешь, товарищ майор, — улыбнулся комполка.

— Ну и смене своей нас сдадите под роспись с соблюдением всех формальностей, как приданное подразделение. Нам машину нужно адаптировать к боевым условиям.

***

Второй вылет был на поддержку батальона Гунько. В этот раз мы подготовились заметно лучше, к месту событий подошли балкой, а потом поднялись над её кромкой и, как гром среди ясного неба, накрыли колонну ещё до её развёртывания в боевые порядки. Плотная массовая цель в пределах ограниченного пространства — очень лакомый кусочек для батареи скорострелок. Стволы у меня перегрелись, и вскоре пулемёты и пушки заклинило — только «Максим» из задней кабины продолжал, как ни в чём не бывало, строчить. А я израсходовал фугасные снаряды по батарее семи с половиной сантиметровок, занимающей позиции правее.

Надо признаться, разведчики очень правильно меня сориентировали и напустили на цель в исключительно удачный момент.

Утро следующего дня началось весьма примечательно:

— Смотри, Шурик! Вот фотографии, сделанные на нашем участке авиаразведчиком. Как ты думаешь, что это?

— А когда оно появилось? — не удержался я от любопытства. Дело в том, что вчера на этом месте ничего подобного не было — я сам над ним пролетал и видел собственными глазами. А теперь — нечто непонятное, затянутое маскировочными сетками, расположилось на краю садочка.

— Сегодня ночью и появилось. По моему мнению ничему, кроме зенитных автоматических пушек, тут располагаться никакого смысла нет. Немец — вояка справный. Наверняка хочет твой капут приземлить. И для этого будет имитировать атаку вот сюда — на батальон Плахотного. Выманивать тебя станут, голубь ты наш сизокрылый. А ты не лети.

Осмотрев самолёт, я призадумался. Призадумался о том, что напрасно мы отказались ставить на «капут» глушители. С ними я бы мог в рассветный час бесшумно подобраться к этой столь неудобной для меня батарее. Но вопрос решили и без этого — дивизионная артиллерия отработала. Высоко вверху крутился корректировщик Су-2 под охраной Яков. Залпы следовали сначала с периодом примерно полчаса — что-то у наших пушкарей не ладилось с поправками. Но потом пристрелялись, и несколько минут непрерывной молотьбы сделали своё дело.

Только потом послали меня на «доработку» — слова «зачистка» в обиходе пока нет. Однако, тратить боеприпасы на и без того разбитые орудия надобности не было. И вообще никаких подходящих целей поблизости не наблюдалось — все куда-то попрятались. Так и вернулся я несолоно-хлебавши.

Смена полка произошла ночью, когда мы спали. Дневальный об этом уже утром доложил и передал приглашение посетить штаб, как только изыщу для этого время. Приколисты, всё-таки, эти военные.

— Привет Шурик! — поднялся мне навстречу незнакомый майор. — Я Самохвалов — начальник штаба. А тебя помню ещё по трудам твоим на Одессчине. Ты тогда на истребителе летал. Слушай, а почему на твоём самолёте звёздочек по числу сбитых не нарисовано?

— Так, товарищ майор! Зачем же камуфляж нарушать? Мы так старались, полоски наводили, разводы разводили…

— Даже и не спорь. Есть у нас в полку хороший художник. Он обязательно сообразит, как и маскировку соблюсти и личный состав воодушевить — у меня почти все необстрелянные. Им увидеть, что на поддержку прислан настоящий герой — великое дело.

— Так я даже не могу правильного числа назвать. И сам не смотрел за поведением обстрелянных самолётов, и подтверждения их падения ни у кого не запрашивал.

— Да тьфу же на тебя, — огорчился начштаба. — Ладно, живи пока так. Но я этого дела безнаказанным не оставлю. А теперь ходи сюда — нам приказано захватить Разумовку. А немцы успели окопаться по рубежу вот этой балки. Артиллерии с нашего берега дотягиваться туда неудобно — им это обратные склоны, сам знаешь, какое выходит рассеяние. Вот здесь, мы из миномётов поддержим атаку, а вот на этом участке фашисты успели оборудовать ДЗОТы.

— Как же я их обнаружу? Если они будут стрелять — тогда увижу. А если притаятся?

— Ракетами наведём. Тут таких точек три штуки.

— Тогда и показывайте по очереди. У меня будет всего по четыре фугасных на каждую амбразуру. Зато стрелять могу с малого расстояния.

***

День за днём мы решали локальные задачи в интересах одной-единственной стрелковой дивизии — монополия полка на использование «карманного» штурмовика не продлилась и двух дней. Учились мы, училось командование, нарабатывались приёмы и придумывались разные «фокусы». Своя домашняя крылатая батарея, пусть и с ограниченным боезапасом, пришлась ко двору. Она здорово помогла удержать плацдарм на правом берегу Днепра, попросту, «погасив» пару очень вредных дальнобойных батарей. Вражеским истребителям в этом районе свободно летать не позволяли и бомбардировщиков сюда тоже не подпускали — между берегами сновали довольно быстрые скромных размеров кораблики, которые я бы назвал баржами. Тем не менее, перемещения больших сил с нашей стороны не происходило.

Потом срок командировки истёк. Но домой отпустили только меня. И штурмовик, единодушно названный проникновенным немецким словом «капут», и Никиту в качестве его пилота, и технический состав — командир дивизии умудрился «переписать» на себя. Он бы и меня «переписал», но где-то наверху с ним не согласились. А ещё нас заставили вместо снарядов (а они довольно быстро закончились) заряжать в барабаны восмидесятидвухмиллиметровые мины — у нас же как раз этого размера трубы и применены в пушках — и в стволах, и собранные в барабаны. Ну, не у нас, у Одесситов.