Внук Донского

Девушка прыснула смешком и убежала.

— Я тя давно заприметил, на башне сидяху, — открылся незнакомец, — Власы так и блескочут златом на сонце. Убор их не скрывае. В приступах не бранишься, бродишь с людями вкруг кремля яко волк алчуши, знамо хитренность норовишь. Надысь стоял вскрай башни у изгиба Сандебы. Посему зде мнил взлазити. Зрел, яко ты в хладь речну с дружней сей курнался, векшей прыскучей на заборол прялся. Поспешил встретить тя и в гости зазвати.

— Если раскрыл меня, то почему не хватаешь? — буркнул я уныло.

— Пошто ми отрока мокра ятити, руцы сеи калнити? — засмеялся мужчина.

Он повёл меня в покои, дал сухое и чистое бельё и велел переодеться. Я было засмущался, но хозяин внушительно высказался:

— Аль я нечист, ово степняк похотлив. Снимай сею порть без сторожки.

Я переоделся, стараясь не показывать спину. Мужчина больше разглядывал мою грудь. Закончив с одеванием, получил приглашение проследовать в трапезную. На столе уже стояло нехитрое угощение — мясо, репа, зелень, вино.

— Рек мя людским прозовом Мантур. Родичи рекоша мя Доброгост. Старшина градской выборны есмь. Тя я добре помню детищ мал, с матицей сей княгиней Настасией семо приежаша на богомолье в Аврамиеву обитель. Отметки на персях теих явны, токмо ут лишче, яко шалопут. Ну, здравы буди, драгий наш княжич Димитрие, — сказав, хозяин встал и чинно поклонился.

Если уж инкогнито моё было так лихо раскрыто, не стал отнекиваться. Рассказал ему всю предысторию своего появления здесь и как меня обманул боярин Морозов, подослав своего приспешника, из-за чего мои посланники не добрались до Чухломы.

— Сей боярин есть аспид смагопыхны, — согласился Мантур, — Мати тея от него такожде вяще страдала. В монастырь чаяла ушед. С нею молвились мнози глаголы. Я ея отговаривал, дабы ради сына бытила в миру.

— Так был ли бунт в Чухломе, и из-за чего Морозов так взъелся на его жителей? — дошла очередь до главных вопросов.

— Которы в сих местах несть бе. Мужи чухломски смирны, тяжны и приветны суть, — начал неторопливо и веско пояснять Мантур, — Седьмицу назад прискакал дьяк путны Вавила Желвин из ближников боярина Морозова с кличем, иже иде семо рать княжеска карати гражан за отступ от веры христианской. Люди зде овы верят в Христа, сие правда. Отступились крылошане сами от веры истой, животяху недобле пастырям. Мшелоимуют, злословят, блуд сотворяют и содомию. Посему миряне отворачиваются от греховодников и к досюльным богам притекают. Преду бытиел в Новуграде и бех в сане священника. Панкратием мя рекоша ноли. Дал ми Господи узрети свет истины. Пошед с дружней обличати стяжателей и лихоимцев в лоне святой церкви окопавшихся, яко скнипы. Извержен бех из сана, женился и гостем обильным стал. С родичами супружницы унука князя быва Галицка сошелся по единоверию. По их совету ушед с семьёй в Чухлому. В Новуграде нас стужаша архиерейны люди. В Галиче княжил Борис Васильевич ноли, яко наместник тея отича. Нам с обещники никои не досаждаша, токмо игумен Аврамиева монастыря отче Иннокентий прялся с нами злостужно. В остатни лета боярин Морозов нас пошлинами тощил намеренно. Смердам окрестны претил многажды лещити ко граду гобину сяку и торговати ею. Шишей напускал на гражан грабити. Ныне сотворена рать на побивание людей безвинны. Мню, княж Борису мы помеха велия есмо в пряниях с боярином Морозовым.

— Почему вы не ушли куда-нибудь, на Вятку, например?

— Ушед етеры, а нас Господь поборе, — спокойно ответил раскольник.

И дочуру свою ему не жалко. Никогда не понимал фанатиков, но в позе и взгляде Доброгоста сквозила какая-то абсолютная уверенность в своей правоте, что поневоле хотелось согласиться с ним во всём.

— Надо бы открыть северные ворота и завести мою дружину. Три десятка воинов там ждут, — попросил старшину.

— Ктому введоша, — коротко отреагировал он.

— А двое у угловой башни?

Мантур досадливо махнул рукой и признался, что про них забыл, но скоро исправит свою оплошность. Я напросился идти вызволять своих товарищей. Ребятам спустили верёвочную лестницу. Они влезли и немного испугались присутствию со мной незнакомых вооружённых людей. Потом успокоились, не видя проявления враждебности. Меня проводили к основной части отряда. Бойцы стояли спиной к запертым воротам, с обнажённым оружием, настороженно посматривая по сторонам. Я подошёл к ним с Мантуром и объявил:

— Вложите мечи в ножны. Нам предстоит защищать Чухлому.

Попросил старшину об одной услуге. Нужно будет сделать из листа жести правильную воронкообразную фигуру матюгальника, предполагая определённые агитационные мероприятия со стен Чухломы. Конечно, не собирался ни в коем разе пропагандировать стригольничество и что-то подобное, но прекратить братоубийственную войну русичей на религиозной почве было бы неплохо.

Моих солдат развели по избам на постой. Я обосновался в гостевых покоях усадьбы городского старшины. Ночью стало очень холодно. Никак не мог согреться под одеялом. Першило в горле. Встал, пробрался к печи и прижался к ней. Незаметно уснул.

Утром меня обнаружили валяющимся на полу в неглиже около печи в лихорадочном состоянии. Пришёл в себя, когда в рот вливали какую-то отъявленную гадость. Стало немного легче. Пока болел, в разгорячённую голову налезло кое-чего полезного по акустике. Вспомнилась формула расчёта резонатора, неизвестно из какого учебника подцепленная. По ней длина органной трубы с частотами страха получалась около шести метров. Попросил срочно привести ко мне Мантура и Нечая. Предложил, чтобы сделали трёхсаженную трубу, а на отверстии мундштука желательно поместить четырехугольный раструб из жести.

День пролетел незаметно. Я постоянно забывался во сне. Ухаживала за мной Млада. На это ангелоподобное создание было невыразимо приятно смотреть, наблюдать за каждым её движением. Девица же находила удовольствие в подшучивании и издевательствах надо мной. Теребила за уши, щёлкала по носу. Пришлось шутливо пообещать её казнить отрубанием головы за непочтение к княжьему сыну. Язык показала и убежала. Когда снова очнулся, Млада гладила мои волосы лёгкими касаниями, шепча непонятные слова и целуя лоб. Побоялся открыть глаза, чтобы невольно не прекратить сладостные мгновения. Штурм стен в этот день так и не состоялся, но огненный дождь горожанам Осина устроил.

Только на следующий день галичане дали нам штурм с утра. Я почувствовал себя гораздо лучше и решил пойти и разведать обстановку. Погода сменилась полностью на осеннюю. Стало прохладней, накрапывал мелкий дождь. Выгорело много зданий. Даже у Мантура часть усадьбы пострадала.

Он, кстати, приволок сработанный кузнецами рупор. Получилось даже лучше, чем ожидалось. Кроме громкости, голос мой приобрёл необычные баритональные оттенки. Музыканты доставили трубу иерихонскую, положили во дворе. Решил испытать девайс на сидящих высоко на крыше голубях. Лучше бы так не делал. Птицы взметнулись в воздух и устроили мне мощный дождь своим помётом. Вот, твари пернатые! Озлившись люто на дурацких птиц, убежал в покои менять обгаженную одежду. Музыканты силились не засмеяться. Только бы попробовали. Назначил их военной обслугой нового вида оружия.

Пришли к стенам, а там уже кипела яростная схватка. Воякам Осины удалось залезть на стену в нескольких местах. Горожане вместе с моими бойцами пытались ликвидировать прорыв.

Я влез на башню и проорал:

— А ну, стоять и слушать меня.

Эффект получился невероятным. Многие из штурмующих попадали с лестниц, сражавшиеся выронили мечи и осели на пятые точки, завыли собаки.

— Я — княжич Дмитрий Юриевич и ваш воевода, приказываю галицким ратникам немедленно прекратить нападение на Чухлому и отступить. Город отныне в моих руках, а его жители под моей защитой. Приказываю схватить изменника Семёна Осину, его приспешников и поместить под стражу, — продолжил вещать внушительным голосом, не забывая про театральные паузы.