Внутри ауры

— Нам нужно отлучиться. За тобой присмотрит мой младший брат Муха. Помни, что он ценит полное послушание, этику и порядок. Если будешь дисциплинирована, то останешься в живых. Уяснила?

Девушка закивала быстро головой, с холодом поглядывая на неприступную гору мышц перед собой. Вдруг разнесся по бару знакомый животный ржач и эффектное цоканье каблуков. Сумасшествие во плоти возвращалось вновь и на этот раз в новом экстравагантном наряде.

— The Fly came back! How you doing, bro? Haven’t you murdered anyone yet?! (пер. с англ.: Муха вернулся! Ну как ты, братишка?! Не покромсал еще никого?!)

Гаутама ворвался в компанию в женском рыжем парике, c подведенными тушью бровями, напудренными щеками, накрашенными красной помадой губами, в облегающем розовом платье и co множеством звенящих золотых украшений.

— Today I have such playful and provocative mood! I think that the deal is done! And if somebody doesn’t like anything I’ll kill them all! (пер. с англ.: У меня сегодня игривое провокационное настроение! Думаю, сделка у нас в кармане! А если кому-то что-то не понравится, то я им башку снесу!)

Гаутама говорил это с ласковой жестокостью, плавно переходящей в бурлящую фонтаном агрессию. Но никто не удивился его претенциозному наряду, ибо каждый знал, как он нуждается в демонстративных выходках и чем может грозить осуждение.

— But don’t say a word about their wives, — предупредил Ишуа. (пер. с англ.: Только не говори ничего про их жен).

— Of course, I won’t. I’ll be so well-behaved, — чирикал Гаутама, а затем бросил взгляд на Машу, которую во благо старался игнорировать. — How beautiful she is! Fly, have you seen what a trophy I have?! God, I can smell her pussy even from here! I’d suck everything out of it… (пер. с англ.: Ни в коем случае. Я буду настоящей зайкой. Как же она хороша! Муха, ты видел какой я трофей достал?! Господи, я отсюда чую запах ее вагины! Я бы из нее все соки высосал…)

Его компульсивно потянуло к пленнице, Маша наблюдала, как из накрашенного рта стекает жадная слюна.

— Gautama! — строго осек его Ишуа. На это среагировал Муха и крупной рукой притормозил среднего брата от нападения на объект, который ему было сказано защищать. (пер. с англ.: Гаутама!)

— Once, — прошипел Маше с близкого расстояния маньяк, — I played in monkeys with three girls. Ha-ha. You know, like one was mute, the second was deaf, and the third was blind. So I… I fucked one of them in mouth so she couldn’t speak. I tucked my dick into other’s hear so after it was necessary to go to the surgery. And I cummed right into the eyes of the third girl. Ha-ha-ha! Can you believe it! All of these I’ll do with you at once when we’ll be alone! My brothers won’t be there! You got it?! Got it?! (пер. с англ.: Однажды я поиграл с тремя девушками в трех мартышек. Хи-хи. Ну знаешь, типа, одна не говорит, другая не слышит, третья не видит. Я это… Одну отымел в рот, что она говорить не могла. Второй запихнул член в ухо, что пришлось зашивать потом в больнице. А третьей кончил прямо на глаза. Ха-ха-хахаха! Прикинь! Это все разом я сделаю с тобой, когда мы останемся наедине! Братцев рядом не будет! Ты меня поняла?! Поняла?!)

Последний вопрос он повторил злобным криком так, что у Маши снова выступили слезы.

— She doesn’t understand, — напомнил Муха. (пер. с англ.: Она не понимает по-английски).

— I know! — Гаутама свирепо откинул мощную руку брата и грациозно направился на выход вслед за Ишуа. Банда со стволами разных калибров покинула бар. В какой-то момент полчище людей исчезло и шум колес за окнами стих. Маше стало тревожно, что она осталась наедине с убийцей. Следуя инструкциям вожака, она старалась не шевелиться и практически не дышать, чтобы случайно не разозлить Муху. Это давалось сложно после психологической атаки психопата, но инстинкт самосохранения призывал справляться. (пер. с англ.: Я знаю!)

Муха сидел напротив дивана и поначалу подробно разглядывал Машу, но затем осознав, что та не замышляет ничего из вон выходящего, отвлекся. Он направился за стойку. Пробежал лязг винила и закряхтел в старой манере патефон. Мелодия была без слов и ее исполнял симфонический оркестр. Насколько Маша могла ориентироваться в классике, звучал Вагнер. Гангстер выглядел умиротворенным, он ходил взад-вперед, смотрел в окно, наслаждался музыкой, но не переставал проверять время. Девушку уже практически покинул страх, ведь, казалось бы, перед ней находится самый благородный и порядочный бандит, но тут начали происходить странные изменения.

Муха перестал довольствоваться порядком и покорностью, часы привлекали его взгляд все чаще. Он начал ускоряться в своих регламентированных стереотипных движениях. Его ладонь нервно потирала шею до покраснения кожи. Жилы на скулах интенсивно принялись сокращаться и вскоре донесся скрежет зубов. Возбужденные черные глаза из-под очков все чаще поглядывали на часы. Лицо его кипело от гнева и казалось, что еще немного, и он начнет либо рвать на себе волосы, либо крушить все вокруг. Руки машинально хватались за пистолет от любого постороннего звука. Вагнер больше не лечил раздражительность. Затем он внезапно метнулся к Маше. Он испепелял ее бешеным взглядом, а затем схватил одной рукой за плечо и начал сжимать. Маша оторопела от неожиданности, но потом осознала, что не способна сопротивляться. Давление нарастало. В глазах Мухи читалась неопределенная страсть: то ли месть девушке за обременительное поручение, то ли экстаз над беззащитным существом, то ли слабоумное любопытство перед последствиями, то ли высвобождение эмоций. Теории у Маши перемешались в голове, в итоге сосредотачиваясь лишь на невыносимой боли. Вдруг сознание садиста прояснилось, и он вспомнил обещанию брату. Бандит резко отдернул руку и для безопасности пленницы, отвернувшись, отошел в сторону. Сожаления или жалости на последовало. Маша дрожала и всхлипывала от безнадежности. Муха же отходчиво забыл о преступлении и продолжил ежесекундно сверять время с настенными и часами на руке.

— Fuck! Fuck! — вырвался из него протяжной звериный рык. (пер. с англ.: Блять! Блять!)

Девушка еще больше затряслась от ужаса, она не знала, чего ожидать, рассматривая опухшую руку. Хотелось бежать, но любая попытка стоила бы ей пули в затылок. Непредсказуемость Мухи возрастала, а ситуация накалялась. На часах было уже 17:30. Каждая минута стоила каких-то непередаваемых мучений. Он носился из угла в угол и копил внутри себя ураган. Вдруг, приблизительно в 17:34, с улицы раздалась веселая итальянская болтовня. Четверо важных богатых сеньоров пожаловали внутрь и, вульгарно поправляя тоненькие усики, осмотрели надменно помещение, выискивая партнеров по сделке. Маша, благодаря Господа за долгожданное прибытие гостей, мигом посмотрела на Муху. Тот облегченно выдохнул и без каких-либо раздумий решительно направил пистолет на четверых ничего не подозревающих мафиози:

— You’re late, — судьбоносно заключил каратель и, не дав нарушившим договор клиентам сказать и слова, молниеносно нажал несколько раз на курок. (пер. с англ.: Вы опоздали.)

Пули угодили в точку и через несколько секунд на полу лежало четыре бездыханных трупа с дырками во лбах. Маша прикрыла голову руками и сжалась в комок. Гримаса убийцы выражала неистовое насыщение. Муха аккуратно заправил пистолет обратно в брюки и, не обращая внимания на истекающие кровью тела, продолжил ответственно выполнять остальную часть миссии, больше не тревожа заложницу. Патефон вместе с Вагнером поддерживали атмосферу тихого безумия.

2.

— Нам нужно спешить и спасать Машу!

— Она вероятнее всего уже мертва.

Так начинался и заканчивался любой разговор. Кирилл пытался достучаться до Молдована, который был полностью уверен в беспощадности преступников и необратимости ситуации. Парень психовал, кричал, предпринимал еще попытки, но потом в изнеможении оседал. Подкрадывалось то, чего Кирилл больше всего боялся.

Мозг потерял счет времени. День сменял ночь. Ночь сменяла день. Сутки пролетали незаметно в его бесчувственном опустошенном состоянии. После случайного похищения Маши бандитами и прощания с Яхой Кирилл так и не нашел силы, чтобы как-то справиться с возникшими трудностями. Источник энергии украли, вместе с ней и все надежды на лучшее. Парень понимал, что необходимо что-то предпринять, придумать, спасти Машу, но его заболевание подкралось в самый неподходящий момент и нанесло сокрушительный удар, который откладывался долгое время. Мир блекнул прямо на глазах. Он будто стирался по чьей-то злой воле. Предметы становилось серыми, а вскоре и просто исчезали. Кирилл понимал, что становится безучастным и безынициативным в происходящем вокруг. Вместе с миром он и сам становился прозрачным. Рядом постоянно находился Молдован, но парень по большей части не слышал, что тот ему говорит. Безразличие невозможно было обуздать. Порой казалось, что ноги и руки отказывают. Приходилось поднапрячься, чтобы шевелить конечностями и как-то передвигаться. Речь превращалась в спутанную кашу. Мысли всплывали вязко, неохотно и медленно пересекались между собой. Апатия и депрессия, чередуясь меж собой, словно объединились против раненого организма. С аффектом такой степени Кириллу не приходилось бороться. Он готов был принять любой стимулятор, ударить себя током, отрубить конечность, лишь бы только вернуть адреналин и волю. Но на данный момент выходило лишь беспомощное мычание и безжизненный ступор. Они ехали на машине в неизвестном Кириллу направлении. Молдован за рулем, Кирилл на соседнем сидении. Избранный периодически рассказывал о чем-то, а парень отчаянно провожал глазами проносящиеся за окном улицы.

— Тучи сгущаются, — декларировал Молдован, пристально глядя на небо, — природа чувствует, что человеку грозит катастрофа…

Кирилла бесил этот человек. Его суеверия, его эзотерика, его смирение, его мутные проблемы, в которые он втянул ни в чем неповинных подростков.

— Ihticoyonpui попал в злые руки, которые хотят разрушать и сеять смерть. Но Ihticoyonpui не может ошибаться. Значит, наше время пришло и человечество ждет гибель.

Молдован рассуждал здраво, хоть и был похож на старика в маразме. Он был готов принять судьбу, понимая, что сражаться с неизбежным бессмысленно.