Внутри
Шрифт:
– Как тебя зовут? – спрашивает Папочка у Таи, и спрашивает, наверное, раз в третий.
– Тая.
– Тая… А фамилия?
– Фингертипс.
– Странная фамилия, – говорит Папочка и запивает какого-то моллюска собственным вином.
Да, Папочка деликатностью не отличается.
– Завтра будет ответ, – добавляет Папочка и отхлебывает еще вина. – Мои компаньоны готовят новый проект.
Никаких пояснений – трапеза продолжается в молчании. Папочка ничего не поясняет, когда рядом находится "славянский нахлебник". Я считаю часы, я хочу вернуться в наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс. Хочу почесать этого пушистого
Можно, конечно, воспользоваться влиянием Папочки, и через какого-нибудь знакомого из ФБР, который наверняка у Папочки имеется, выяснить о Пауэрсе все, что только можно выяснить. Папочка не обеднеет, как любит говорить Сэнди. Но, опять же, лучше я окажусь вновь привязанным к пентаграмме, чем окажусь в долгу перед Папочкой. Можно, конечно попросить Сэнди поговорить с Папочкой о поисках Пауэрса… но мы и так обязаны многим Папочке… Мы два дня проведем в его доме. И это уже очень многое.
Мы собираемся уезжать рано вечером. Я курю "Clyde's Heaven" возле бассейна и смотрю, как Сэнди и Тая прохаживаются вдоль забора. Моя Сэнди подружится даже со змеей – подружиться с милой девушкой, такой, как Тая, все равно что для меня выкурить очередную сигарету.
Тая уже не работает на виноградниках. Я не знаю, какую должность она получила у Папочки, но в порядке безобидного любопытства было бы неплохо узнать.
Мне приходит сообщение в hooklove.
"Я хочу тебя трахнуть как животное"
От Клэр, само собой.
Я хочу ткнуть сообщение Папочке в морду – но Сэнди меня учила перенаправлять свою агрессию на что-то более приятное, пусть даже на то, что в данный момент кажется ненужным. Золотые слова… Я «перенаправляю» агрессию, подхожу к Сэнди и Клэр. Сэнди курит, Тая ей что-то рассказывает – она уже не кажется такой тихоней, какой казалась вчера. Но увидев меня, Тая смущенно прерывается, но Сэнди, улыбаясь, говорит:
– Не волнуйся, мистеру Ревности можно доверять.
– Мистер Ревность? – Тая смотрит на меня и не знает, улыбаться ей или нет. – Но мы же… мы не…
– Конечно, вы не, – смеется Сэнди. – У Олега прозвище такое. Я его сама придумала. Поводов так называть Олега нет, но с другой стороны, может, мне тоже уже не идет имя Сэнди. Это же не повод называть меня по-другому? – Сэнди смотрит на Таю.
– Наверное, не повод, – соглашается Тая. – Ты же Сэнди6, – она смотрит на рыжую половину волос, – Ашес, – она смотрит на серую половину.
– Сразу сообразила, молодец! – Сэнди игриво смотрит на меня. – Мистер Ревность догадывался неделю, и не догадался бы без моих подсказок.
Я улыбаюсь своей Сэнди и спрашиваю у Таи:
– Куда тебя устроил, Пап…мистер Ашес?
– Папочка, – поправляет Сэнди. – Тая знает, ей нравится.
Тая опять смущается:
– Он свяжется с каким-то министром –
или прокурором. Мистер Ашес не знает, кто первым ответит, но у того, кто первым ответит, я и буду первой помощницей.– Секретарь? – уточняю я.
– Думаю, да.
Тая краснеет. Впору создавать шкалу по степеням красноты на ее милом лице. Уже 8 из 12. Личико уже похоже на вишенку, но я откуда-то знаю, что для Таи это не предел.
– Мне Сэнди рассказывала, чем вы занимаетесь, – говорит Тая. – Рисуете картины. Должно быть, это здорово.
– Ага, – соглашаюсь я. – Только рисует Сэнди, а я ее представитель.
– Промоутер, – поправляет Сэнди.
– Точно.
Хорошо, что моя Сэнди умалчивает о нашем бизнесе по созданию реплик, думаю я.
Снова вспоминаю мозги. Снова вспоминаю женщину в латексе.
– Тебе, Тая, надо побывать в нашей студии, – говорит Сэнди. – Увидишь, что живопись – труд тяжелый, но приятный.
Тая кивает головой, с уважением – так кивают, когда отказываются во время застолья от добавки.
– Моя последняя картина называется "Последнее человечество". Ты мне очень понравилась, Тая, хочу, чтобы ты одна из первых ее увидела.
– Приму это за честь, – улыбается Тая.
А я впервые слышу, что Сэнди все это время работала над своей собственной картиной.
Рано вечером мы приезжаем в студию, где рождаются творческие демоны Сэнди. Я радуюсь, что избавился от общества Папочки. Моя Сэнди радуется моей радости.
Сейчас где-то восемь часов. Тая успела позвонить и с извинениями сообщить, что ей не удастся увидеть "Последнее человечество". Папочке позвонил министр – или прокурор – поэтому Тая осталась у Папочки в ожидании своей новой работы.
Сэнди говорит, что ей не терпится узнать, что же это за работа такая. Я говорю, что мне тоже.
Сэнди показывает мне свою картину. Нарочито небрежное полотно, на нем – розы, заточенные в выложенные на грязи камни, под камнями – грязные сплющенные сломанные розы.
– Символ внутреннего добра, – Сэнди указывает на розы, – правды, – указывает на камни, – зла и лжи каждого человека, живущего на земле, – указывает на грязь. Про сломанные розы ты и сам все понял.
Я искренне говорю, что понял и что картина получилась просто великолепной.
– Красота делает ненужное нужным, – говорю я – я знаю, что Сэнди любит, когда заявляют о бесполезности искусства, как о самом важном его достоинстве.
Сэнди целует меня.
– Во лжи утопает все добро, она пачкает ту оболочку правды, в которой все добро и спрятано, – добавляю я с намеком на то, что мое восхищение картиной вызвано блестяще воплощенным в жизнь замыслом Сэнди, а не моим желанием получить от нее поцелуй.
Сэнди целует меня еще раз и говорит:
– Надо идти домой. Гейси, бедняжечка, там уже воет на луну.
Я знаю, что котики в представлении Сэнди видят луну даже при дневном свете. Я не считаю нужным лишний раз говорить об этом вслух. Я киваю Сэнди, и мы возвращаемся в наш домик на Пасифик Хайтс…
…где Гейси, наш пушистый засранец, мирно спит возле пустой миски. Сэнди притворно огорчается и насыпает котику много сухого корма. Пушистый засранец тут же просыпается.
Я выхожу в интернет и вижу в hooklove двадцать пять сообщений от Клэр. Хватит это терпеть, думаю я, и говорю Сэнди: