Во что бы то ни стало

— Всегда разного и всегда больше всего на свете. В детстве купить граммофон, позднее — стать машинистом, еще позднее — собрать своими руками приемник и ловить…

— Во-во! — обрадовался Алешка. — Андрей Николаевич, мы с Васькой сегодня таскали кирпичи от монастыря…

— Постой, постой, голубчик. Что за кирпичи, от какого монастыря?

— Ну, его взорвали, рабочий Дворец культуры будут строить… Там, знаете, один чудесный парень был! И мы с Васькой решили своих ребят подговорить… — Алешка с воодушевлением рассказал о запавшей обоим мечте повторить опыт амовца.

Нет, Андрей Николаевич не расхолодил его! Согласился, что это вполне достижимо, интересно, хоть и нелегко. Что, если надо, поможет деньгами… А сейчас пусть Алешка умоется, поест, достанет из чемодана старый справочник… И скоро оба, забыв все на свете, уже склонились над истрепанным каталогом, обсуждая достоинства и недостатки машин разных систем. Зашедшая Кузьминишна была ошарашена непонятными и бессмысленными, как ей показалось, выкриками:

— ИЖ в прошлом году выдержал, выдержал!

— Да, но число цилиндров?

— Во-во! А рама? И вилка? А задняя передача?..

Едва дождался Алешка следующего утра. Встретившись с Васькой в проходной, по дороге в мехцех успел выложить свой план приобретения и сборки общественного «драндулета». Васька звучно поддакивал. В план посвятили еще нескольких комсомольцев.

Не было теперь у ребят заветнее цели, чем скорее осуществить задуманное! Все остальное — работа, учеба, даже у Васьки его Найле, а у Алешки не его Лена — отошло на второй план. И что же?

Через неделю во двор заводского общежития был торжественно доставлен на попутном грузовике с барахолки из-за города скелет будущего чуда техники. Еще через неделю сарайчик, где помещалась когда-то душевая, переехавшая в новый корпус, превратился: в мотосборочную. А уж когда мастер мехцеха обещал достать некоторые детали через своего дружка, механика того же АМО, Алешка с Васей ног под собой от радости не почуяли!

Однажды вечером Алешка примчался к Андрею Николаевичу в великолепном настроении. Все это время тот исподволь наблюдал за ним: ссора с Леной, конечно, не прошла для Андрея Николаевича незамеченной: слишком долго Алешка был подавлен и угрюм. А теперь словно ожил.

— Андрей Николаевич, знаете? — кричал он торжествующе. — Мастер с нами в выходной в Подольск поедет! Там мастерская коробки передач в ремонт берет! Аккумулятор у нас в заводе зарядим… Коляску тоже в Подольске присмотреть можно. А вы говорили — не выйдет!

— Положим, никогда не говорил, — спокойно отозвался Андрей Николаевич. — Очень рад. Только, дружок, должен тебя предупредить: ты рискуешь заработать «неуд» по контрольной (он преподавал на рабфаке физику). Не так давно у тебя в тетрадях на каждой странице присутствовали чьи-то таинственные инициалы, теперь профили самых фантастических машин… Зачеты близко!

Алешка немедленно стал заливаться краской — никак он не мог научиться останавливать этот дурацкий, вылезавший на скулы и даже на шею румянец…

— Мы с Васькой, между прочим, на курсы мотомехаников записались… — скрывая замешательство, выпалил он.

Их разговор прервала вошедшая без стука Кузьминишна.

Все, что бывало у нее на душе, всегда, как в зеркале, отражалось на лице — радость за близких, чувство вины или, наоборот, правоты… Сейчас лицо было смущенное; глаза из-под седых бровей смотрели на Алешку виновато и просительно:

— Лешенька! Там тебя Динушка спрашивает. Выдь к ней, сыночек!

Алешка вышел быстро, почти выбежал. Дина стояла на другом конце коридора. С неизменной ее кожанки на пол стекла порядочная лужа талого снега.

— Алешка, необходимо поговорить, — сдержанно сказала Дина. — Походим по улице?

— А почему не здесь? Да ты обожди! Стряслось что-нибудь? — Он схватил ее за руку, она отдернула свою, точно обожглась.

— Нет. Ни Андрей Николаевич, ни Марья Антоновна пока не должны знать. Знает одна Дарья Кузьминишна. Выйдем.

Минуту спустя они уже шагали под секущим лицо снежным ветром. Было порядком холодно; у Дины колом топорщилась кожанка, когда она поворачивалась посмотреть, как реагирует на ее слова Алешка.

— Так вот: Ленка хворает. Довентилировалась на своей фабрике! Ты ведь даже не знаешь, что она теперь работает на фабрике. А дело в том, что, видишь ли, в чем дело… — Дина потопала ногами и дунула на пальцы. — Ленка ни за что не согласится, даже если Марья Антоновна согласится, переехать сюда. Потому что нам с Верой Ефремовной предлагают одну потрясающую работу, но в отъезд. А за ней надо присматривать…

Из всего услышанного Алешка понял одно — Ленка больна.

— Алешка, ты же знаешь… — Дина остановилась. — Я сделаю для тебя все, что ты попросишь. А я прошу тебя, иначе Ленка ни за что к вам не переедет: сам — слышишь, сам! — уговори ее. Для этого ты должен приехать к нам. Я же знаю, из-за чего вы поссорились! Только ты…

— Нет, — твердо сказал Алешка. — Я не хочу ее видеть.

— Ты осел. Ты упрямый тупица. Если говорю я, значит, так и есть! — Дина с гневом, с укором и чем-то удивительно скрасившим ее мужеподобное лицо посмотрела ему прямо в глаза. — Алеша!

— Нет, — повторил он. — Если надо что-нибудь сделать, пожалуйста. Я завтра же могу уйти опять к Ваське в общежитие, а Дарья Кузьминишна пусть…

— Осел! — сказала Дина. — Тебе же абсолютно незачем уходить к Ваське в общежитие. Хорошо. Я сделаю все сама через Марью Антоновну. Только ты типичнейший эгоцентрист!

И Дина, развернувшись, зашагала от него обратно к зданию рабфака.

УТИЛЬ, МОРОЗ И МЕЧТЫ

В тот день Лена получила от Стахеевых письмо. Накануне она позвонила на их квартиру, чтобы проведать ребятишек, и Катя сказала, что ей пришел «пакет». Утром перед фабрикой Лена забежала за ним. Ольга Веньяминовна писала:

«Лена, когда мы уезжали, ты почему-то не появилась даже на вокзале. Надеюсь, ничего дурного не произошло и ты здорова. Мы живем тут скоро месяц, а я все еще как в кошмарном сне. Слава богу, нам дали отдельный домик, но удобств, конечно, никаких. Топим печку лошадиным навозом, у меня совершенно почернели руки. Николай Николаевич уходит до рассвета, оставляет меня на целый день одну. Кругом люди с непонятными интересами, без конца спорят о стройке, каких-то графиках, планах. Приходится стряпать местные блюда, едим вяленую баранину, пьем жуткий зеленый чай. Газеты приходят каждый день, но журналы только про политику, на поселок всего одна баня. Я туда не хожу. Николай Николаевич носит воду, я моюсь дома (прислуги здесь не достать). А на окраинах, говорят, по вечерам заходят волки. Электричества нет и в помине, зато строительную площадку заливают светом…

Сегодня весь вечер просидела у керосиновой лампы, рассматривала старые фотографии, плакала, вспоминая молодость, когда я знала и твою мать… Как быстро меняет человека жизнь! Николай Николаевич огрубел, ходит в меховых штанах кожей наружу, ездит верхом в валенках, хорошо, что удалось достать их здесь за большие деньги. Курит махорку, весь пропах этой ужасной овчиной. Лена, я полагаю, что Вс. Рогож, стал для тебя близким человеком и в его семье ты чувствуешь себя хорошо. Как там живет бедная Нелли? Если бы она знала, как мне не хватает здесь ее старательных рук!..»