Во власти хаоса. Современники о войнах и революциях 1914–1920
Шрифт:
Тягостно пережив минувшие события на Дону, мы сейчас отдыхали, и сердце радовалось весенним дням, когда природа – чуждая нашим невзгодам – входила в свои права в богатой черноземной полосе нашей Родины: поля зеленели, деревья одевались листвой и все проносившиеся перед нашими глазами селения и деревни утопали «в вишневых садочках», покрытых белыми цветочками – прекрасной Украины.
Я хорошо знал этот благословенный, южный край. Моя мать, урожденная Савенко, была «хохлушка», дочь екатеринославского помещика, и мои летние вакации я проводил в имениях ее и моих дядей, в нашей милой Малороссии, как назывались южнорусские губернии. Я лично не говорил по-малорусски, но отлично понимал и любил слушать этот певучий язык, которым говорили крестьяне,
На станциях буфеты ломились от продуктов, видимо, ни война, ни хозяйничание меняющихся властей, ни общая в государстве после революции разруха не смогли еще сломить богатый, чудный край. Казалось, дайте покой, не вводите экспериментов, дайте нормально развиваться населению, и эта наша черноземная сила, без всяких чудачеств и без всякого напряжения прокормит не только нашу Россию, но и немало останется на вывоз. Можно ли было поверить, что через несколько лет управления советчиками здесь окажется такой голод, что миллионы людей будут умирать с голоду, со случаями людоедства.
Всё, казалось, напоминало о моих прежних поездках сюда. Бросалась в глаза, особенно на больших станциях, замена русских названий станций – украинскими с массой объявлений, заполнявших стены вокзалов, на украинском языке. Я спросил сторожа, стоявшего у вокзального колокола: «О чем тут пишут?». И получил ответ: «A xiбa того чертяка разумiе, а хлопцi дiвятся бо москальслi пiсакi були лiпше». (Да простят меня украинцы, что, быть может, исковеркал их мову)
Прибыв в Киев, мы на вокзале были встречены представителями местных властей. Нам сообщили, что город страшно переполнен приехавшими и бежавшими от большевиков, а потому найти помещение как в гостиницах, так и в частных домах – трудно, но для нас будут приняты все меры. Я поблагодарил, но просил оставить нам вагон на путях станции, где бы мы могли остаться жить. Просил лишь устроить помещение для ген. Черячукина, который остается здесь.
Раньше всего нам надлежало получить от гетмана указание дня, когда он назначит прием нашей миссии. Еще по Петербургу я был знаком с П. П. Скоропадским, командуя Кирасирами Ее Величества: он был моим начальником 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Поэтому решил сразу поехать к нему, как бы с частным визитом, и выяснить день нашего приема. Своим решением я поделился с нашими членами, которые одобрили его. Предоставив всем воспользоваться сегодняшним днем – сделать свои личные дела в городе, повидать своих родных и знакомых, – я днем отправился к гетману.
Последний жил в бывшем особняке Киевского генерал-губернатора, где и принимал. Он мог бы воспользоваться, по своему положению «гетмана всея Украины», бывшим императорским дворцом, откуда открывался чудный вид на все Заднепровье, но из скромности отказался.
Приехав к гетману, я встретил старого сослуживца по Генеральному Штабу в Петербурге генерала Владислава Владиславовича Дашкевича-Торбацкого, это избавляло меня от нудного объяснения – кто я, зачем хочу видеть гетмана и т. д. Дашкевич был в курсе нашей миссии, радушно меня принял и провел в приемную. Я объяснил ему, что мне хотелось бы, до официального приема с миссией, представиться в частном порядке. Дашкевич пояснил мне, что состоит здесь по церемониальной части у гетмана (ему, видимо, хотелось сказать – на должности министра двора) и он все быстро устроит. Сейчас у гетмана какой-то приезжий большой украинский деятель, и как только он выйдет, обо мне будет доложено и, вероятно, гетман меня сейчас же примет, так как на приеме сегодня никого нет и не будет заседания правительства, которое обыкновенно происходит в эти часы под его председательством.
Наконец, гость вышел, дежурный адъютант пошел провожать, а Дашкевич доложил обо мне и тотчас вернулся с приглашением меня к гетману. Я спросил – как у них принято величать гетмана? На это Дашкевич объяснил, что этот вопрос еще не разработан,
но обычно к нему обращаются – «ясновельможный пан гетман». Я так и решил начать свое представление.Войдя в кабинет, я только хотел начать с титула, как Скоропадский не дал мне даже рта открыть, протянул руку и сказал: «Садись и рассказывай, я получил сведение, что ты едешь, и очень рад тебя видеть». Я был радостно удивлен и даже опешен таким дружеским приемом! Мне почему-то казалось, что встречу строго официальный прием – как у владетельного принца, а оказалось, что был принят, как в былое время.
Скоропадский имел совсем бодрый вид, почти не изменился за два года, которые я его не видел. Одет был в белую черкеску без погон, на груди висел белый орден Св. Георгия на георгиевской ленточке. Видимо, было решено, что модернизированный запорожский зипун лучше всего подойдет под черкеску.
Оправившись от приема, я уже без всякого титула поблагодарил за память о былом, передал привет от Краснова.
– Знаешь что, – сказал Скоропадский вставая, – нам немало о чем придется переговорить, мне также хочется узнать, что делается на Дону, и о Краснове, которого хорошо знаю, но сейчас я с утра сижу, да и мой приезжий ком патриот заговорил меня, поэтому не откажи мне в удовольствии сопутствовать в прогулке по саду; разомнем ноги, по дышим воздухом и поговорим.
Я с большим удовольствием согласился, и мы двинулись.
Подходя к двери, я увидел на стене приколотую большую карту, расцвеченную красками. Присмотревшись к ней, вижу, что она изображает юг России с прилагающимися к нему соседями.
– Украинская Держава, – пояснил мне Скоропадский, – как видишь, не малое государство.
Карта была прекрасно выполнена. Рассматривая ее границы, которые были оттенены полосой яркой краски, я вижу: западная граница идет, как былая наша с Австрией, а не востоке в Украинскую державу включены – Донецкий угольный бассейн и далее Таганрогский округ, город Ростов и вся Кубанская область и порт Новороссийск.
Взглянул на Скоропадского, который с видимой гордостью смотрел на меня – какое впечатление производит на меня карта с обширными владениями его гетманства!
Приехав сюда с дипломатической миссией, мне следовало похвалить издание карты, но не удержался:
– А не далеко ли авторы карты заехали в чужие края? – показав рукой на юго-восток.
– Нисколько, ведь Кубань – это прежние запорожцы, и все говорят по-украински.
Так как в мою задачу входило отстоять Таганрогский округ от притязаний на него, мне не хотелось затевать теперь спора, но меня взяла бесцеремонность отношения к чужим территориям, и я горячо возразил:
– Тебя, я вижу, дорогой Павел Петрович, неправильно информировали, с каких это пор города Таганрог и Ростов с их округами, где имеются казачьи станицы, стали Украйной? А далее Азов, доблестно отстаиваемый казаками от турок. По-видимому, все это включение сделано, чтобы соединиться с кучкой переселившихся на Кубань запорожцев, твоих предков, они действительно говорят по-украински, но их лишь часть. При таком широком размахе, может статься, что Украйна найдет нужным претендовать на Волгу, Урал и Сибирь, чтобы соединиться с рядом поселений на р. Амуре переселенцев из бывшей Малороссии и сохранивших на новом месте свой язык.
Мне хотелось указать, что скорее Украйна могла претендовать на Галицию, но воздержался: составители карты поцеремонились присоединить эту действительно старую украинскую область, боясь раздражить австрийцев, которые теперь с Германией были хозяевами Украины. Но и без этого моя длинная тирада, произнесенная с жаром, немало опешила гетмана, и он лишь возразил:
– Ну, и твой аргумент с Волгой и Сибирью тоже не с малым размахом!
Я рассмеялся: «Не стоит нам ссориться и спорить о раз-махах. В мои намерения не входит портить твое настроение перед прогулкой. Лучше предоставим решать такой вопрос ученым историкам вашего университета, пусть для этого они составят историческую справку, и все будет ясно».