Во власти наслаждения

Неожиданно ее мать наклонилась к ним.

— Мы можем принять приглашение, дорогая, — сказала она с голландским акцентом.

Хлоя встала. Едва ли ей оставили выбор, если родная мать готова обречь ее на осмеяние стада… павлинов! Слезы жгли ей глаза, но она твердым шагом вышла из ложи и двинулась по красному ковру коридора. Там ходили люди, утомленные первым актом и ожидавшие антракта. Хлоя шла опустив голову, уверенная, что на нее все смотрят.

Когда они поднялись по лестнице, Уилл распахнул перед ней дверь с затейливым гербом. Дверь вела в короткий коридор, где было очень темно, поскольку вход непосредственно в ложу закрывали тяжелые занавеси. В этой бархатной темноте он на минуту остановился и вдруг взял Хлою за подбородок.

— Смелее! — Его губы слегка прикоснулись к ее губам.

У Хлои перехватило дыхание. Наступило короткое молчание, а затем она вновь услышала голос Уилла, в котором звучало удивление:

— Давайте попробуем еще раз, — сказал он, и она скорее почувствовала, чем увидела, как он наклоняется к ней.

Он прикоснулся к ее губам, и она вздрогнула, ощутив во рту его язык. Хлоя резко откинула голову.

— Нет, не надо, — хрипловато попросил Уилл, обнимая и прижимая ее к своей груди.

На этот раз его губы были настойчивы и требовательны, и она раскрыла губы, как будто знала, что делает. Даже сквозь пластинки китового уса Уилл почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Его дыхание согревало ее губы, и он не помня себя снова овладел ее ртом, не веря, что простой поцелуй мог так его возбудить.

— Бог ты мой! — вырвалось у Уилла.

Он резко повернул мисс ван Сторк и, откинув занавеси перед ложей, почти втолкнул ее внутрь.

Они вошли, когда начался второй акт. Уилл усадил Хлою на стул, считая, что молчаливые кивки и улыбки на данный момент заменят официальное представление. Хлоя была удивлена: обе, и Шарлотта Дэйчестон, и Софи Йорк, не сводили глаз со сцены, совершенно не обращая внимания на шумевшую вокруг публику, хотя многие из зрителей смотрели исключительно на этих двух женщин. Она предполагала, что особы, чьи имена не сходят с газетных полос, ездят в театр только для того, чтобы людей посмотреть и себя показать. Но Шарлотта была настолько поглощена пьесой, что ее пальцы, сжимавшие барьер ложи, побелели. Хлоя тоже стала следить за действием на сцене. Король, вернее, теперь уже бывший король, появившись в доме старшей дочери, требовал, чтобы она содержала сотню его вооруженных людей.

Шарлотта немного сочувствовала Гонерилье, старшей дочери короля. Кому захочется держать в своем доме ораву дармоедов солдат? А посмотрите, сколько проблем у ее собственного отца с сотней или около того слуг — а ведь они не вооружены. Лакеи вечно ввязывались в какие-то драки, и у Кэмпиона имелся отдельный фонд дворецкого, специально для выкупа слуг из тюрьмы. И все же сердце разрывалось при виде старого короля, лишенного всех богатств, всего величия…

Наконец объявили антракт. Алексу зрелище ужасно надоело. Одно дело Шекспир — они сами ставили «Короля Лира», когда он учился в Итоне. Но здесь был не «Король Лир». Это была глупая, искаженная подделка. Он не поверил своим глазам, когда Шут начал отплясывать ирландскую джигу. Уже стало ясно, что Корделия не умрет — если приложил руку директор театра, а он приложил ее абсолютно ко всему в этой пьесе! Например, что это за новые действующие лица, в то время как некоторые из старых исчезли? Он прекрасно помнил, что у Глостера был незаконнорожденный сын, потому что именно его он играл в студенческом спектакле. Он почувствовал лишь облегчение, когда после третьего акта занавес наконец опустился.

Алекс с улыбкой помог Дафне встать и предложил прогуляться по коридору. Дафна ничем не выдала своего удивления, когда они направились прямо к лестнице, ведущей на верхний ярус.

— Я была бы рада увидеться с леди Шарлоттой еще раз, — сказала она, потому что устала от молчания своего кавалера.

Теперь, когда за ними не следили глаза всего зала, граф вообще не видел никакой необходимости разговаривать с ней. Алекс остановился.

— Неужели я так выдаю себя? — с обезоруживающей ироничной улыбкой спросил он.

— Да, — подтвердила Дафна. — Вы не умеете скрывать свои чувства. Но ведь это и не характерно для англичан, — заметила она с задумчивым видом.

— А леди Шарлотта? — спросил Апекс.

— Ну, — Дафна чисто по-галльски пожала плечами, — она тоже совершенно не умеет притворяться.

Подойдя к ложе Бранденбургов, они обнаружили, что здесь нет отбоя от желающих пробиться поближе к дверям и проникнуть внутрь. С появлением Алекса и Дафны, однако, стало немного тише, и словно по волшебству джентльмены немного отступили. Лакей, охранявший дверь, снял шляпу, и Алекс с Дафной исчезли внутри, решительно закрыв за собой дверь.

После темного коридора яркий свет ослепил вошедших. Маркиз Бранденбург оглянулся. Он же ясно приказал Джонсу, чтобы тот больше не впускал ни одного мужчины! В ложе и так было более чем достаточно молодых шалопаев, заглядывающих в декольте его дочери. Он неслышно застонал, когда увидел, кто именно преодолел сопротивление лакея. Господи! Это выведет Элоизу из себя.

Но граф Шеффилд и Даунз, любезно раскланиваясь, представил сопровождавшую его хорошенькую француженку. Глаза маркиза повеселели. Он чувствовал инстинктивное расположение ко всему французскому, а эта молодая леди, определил он с первого взгляда, была столь же утонченна, как и его собственная жена, и к тому же намного красивее ее. Алекс, правильно оценив положение, прошел вперед, оставив Дафну любезно смеяться над довольно избитыми шутками маркиза. Дафне было приятно слышать родной язык. Люди понятия не имели, как трудно флиртовать на чужом языке, особенно на таком некрасивом и лишенном нюансов, как английский.

Пока Алекс пробирался между стульями, в первом ряду ложи неожиданно произошла небольшая суматоха. Софи Йорк, взметнув свои тонкие юбки, встала и смеялась над окружавшими ее четырьмя мужчинами, каждый из которых попытался помочь ей встать.

— А теперь, — весело объявила она, — мы пойдем немного подышим воздухом. Вы, — она подчеркнула свой выбор легким ударом сложенного веера, — вы и вы. Пойдете со мной?

Три выбранных ею кавалера, спотыкаясь друг о друга, прокладывали ей путь среди хепплуортских стульев, расставленных по всей ложе. Проходя мимо Алекса, она подняла голову и кивнула в знак приветствия. Он мог поклясться, что она чуть заметно улыбнулась ему улыбкой заговорщицы. Его глаза блеснули в ответ. Софи вышла из ложи, неожиданно для себя потрясенная чувственным обаянием Алекса. «Повезло же Шарлотте!» — почти с завистью подумала она..

Появление Софи в коридоре вызвало в публике сильное волнение, и все мысли о Шарлотте вылетели у нее из головы.

Александр с интересом отметил, что Уилл, вместо того чтобы заглядывать в лиф Шарлотте, мирно беседует с сидящей рядом молодой женщиной. Он угрожающе посмотрел на одного молодого нахала, положившего руку на спинку стула, с которого только что встала Софи, и намеревавшегося на этот стул сесть, и тот, словно обжегшись, отдернул руку и вобрал голову в плечи, пряча в высоком накрахмаленном воротнике покрасневшие уши. Алекс одобрительно улыбнулся ему и занял стул. Сначала Шарлотта не повернула головы. Конечно, она знала, что он здесь. Знала еще с той минуты, когда он вошел в ложу.

Алекс вытянул длинные ноги, не обращая никакого внимания на реакцию зрителей, оставшихся на своих местах в надежде увидеть нечто подобное. Леди Шарлотта и граф Шеффилд и Даунз, сидящие рядом! Сара Престлфилд, только что вошедшая в ложу Бранденбургов, чтобы поздороваться со своей дорогой подругой Элоизой, ощутила радостное удовлетворение. Забавная ситуация! Единственное, о чем сожалела ее обожавшая скандалы душа, — это отсутствие в театре родителей Шарлотты. Ей хотелось увидеть, как такая спокойная Аделаида выйдет из себя, видя явную склонность дочери к графу с такой скандальной репутацией.

Шарлотта больше не могла притворяться, что внимательно слушает вздор, который нес сидевший справа от нее молодой человек. Она повернулась к Алексу с невольной улыбкой, оживившей ее глаза.

— Милорд.

— Леди Шарлотта.

Оба замолчали. Алексу страшно хотелось наклониться и поцеловать ее в шею. Затем он поднял бы ее с места и повел к своей карете, а там сорвал бы с нее этот кусок муслина, называемый платьем! Его глаза потемнели, и он почувствовал, что овладевающее им желание становится заметным. Проклятие!