Во власти обольстителя
Шрифт:
— Давай я приложу компресс.
Сжав губы, Аннабелл наклонилась над ним и опять нежно обследовала пострадавшее место. И сделала это, как профессиональная сиделка или как ласковая няня. Единственное отличие заключалось в том, что она была молодой, красивой и… почти раздетой. Причина, по которой захотелось болеть подольше.
Ее плечи и руки казались такими влекущими, что Оуэну стоило немалых трудов не дотронуться губами до шелковистой кожи. Шемизетка была широка для ее тонкой фигуры и поэтому свободно провисала между грудями и под мышками. Не ожидая от себя такой силы воли, Оуэн все-таки удержался
Тем не менее он все равно рискнул и украдкой заглянул в декольте. От вида ее высоких, нежно очерченных грудей у него пересохло во рту.
— Как теперь?
— По-моему, лучше.
Аннабелл улыбнулась и свободной рукой поправила узкую бретельку шемизетки.
— Очень сожалею, что стукнула тебя.
— Ты все сделала правильно. В том смысле, что это было бы правильно, окажись на моем месте кто-нибудь другой. Мне нравится, что ты можешь постоять за себя.
— После смерти отца мы с Дафной быстро научились всему, что должны делать сами.
— От чего он умер? — Это был прямой и жесткий вопрос, но он всегда ненавидел, когда знакомые, стараясь пощадить, выведывают что-нибудь обиняком.
Вопрос ее не обидел, но сделал больно.
— Он страдал от болезни, вызывающей истощение. Мы постепенно теряли его в течение нескольких месяцев. Он понимал, что умирает, мы — тоже. И ничем не могли помочь ему или даже облегчить его страдания перед концом.
— Мне очень жаль.
— Когда мамочка заболела, я не могла позволить, чтобы ее постигла ты же участь.
— У тебя не было каких-нибудь родственников, к которым можно было обратиться? — Почему, черт возьми, дед Аннабелл — виконт, как сказала миссис Боумен, — не помог им?
Она выпрямилась.
— Нет. Поверь мне. Вымогательство было моей последней возможностью.
— Ты бы сделала это?
— Сделала что?
— Опубликовала слухи об Оливии в «Таттлере». Если бы я не схватил тебя или не заплатил сорок фунтов, ты пошла бы на то, чтобы погубить сестру?
Аннабелл проглотила комок в горле.
— Все это произошло до того, как я узнала ее. И тебя.
— Значит, сделала бы. — Голова снова разболелась.
— Я не могу честно сказать, что я сделала бы или не сделала. Другого способа найти деньги не было. В тот момент я была в отчаянии. — Она приложила ему ладонь к щеке, заставила его повернуть голову и посмотреть ей в глаза. — Мне и правда очень жаль. Молюсь о том, чтобы они никогда не узнали о моей злой выходке.
— Я тоже на это рассчитываю. — Решив, что их разговор становится каким-то мрачным, Оуэн резко поменял тему: — Другим оружием умеешь пользоваться? Помимо кувшина, конечно.
Аннабелл приложила указательный палец к подбородку.
— Я очень искусна в обращении с зонтиком, но если бы пришлось выбирать оружие, предпочла бы… подсвечник.
Оуэн поморщился.
— Будем считать, что мне повезло.
— Пожалуй, — согласилась она. Так они провели в дружеском молчании еще какое-то время, пока Аннабелл, подавив зевок, не посмотрела тоскливо на свою подушку.
Уходить не хотелось, но ей нужно было ложиться спать. Оуэн сел и спустил ноги на пол, обрадовавшись, что комната
перестала раскачиваться перед глазами.— Чем ты занималась так поздно?
Она покраснела.
— Перешивала платье.
— Вот это, желтое?
— Да.
— Ни к чему засиживаться за работой так поздно. И не важно, как скоро тебе удастся выполнить наш договор.
— Это не для Роуз или Оливии, — смущенно призналась она. — Это для меня.
Оуэн удивленно приподнял брови.
— Наконец-то! — Он действительно обрадовался. Ее убогое темное платье стало таким привычным, что ему трудно было представить ее одетой в нечто солнечно-желтое. — Можно посмотреть на него?
Покусывая губы, она подошла к изножью кровати, взяла платье и приложила его к себе.
Оно показалось ему знакомым. Красивое. И что-то в нем было странное, что-то… зловещее. Он, должно быть, пьян до полубессознательного состояния.
— Ты сама его сшила?
— Нет. Оливия с Роуз отдали мне его. — Она с опаской посмотрела на Оуэна, как будто он был львом, готовившимся к прыжку.
— Мои сестры носили такой размер, когда им было по двенадцать лет. Где они его взяли?
— Вообще-то, — у Аннабелл дрогнул голос, — это платье… твоей матери.
И он вспомнил. Как яркая бабочка, мать впорхнула в детскую, где у него был урок, чтобы узнать о его успехах. Учитель латыни выглядел не просто потрясенным, когда докладывал об этом. Мать вдруг объявила, что изучение мертвого языка — это пустая трата времени, с треском захлопнула том Овидия и удалилась.
Оуэн отлично помнил это платье.
И не хотел, чтобы Аннабелл носила его.
Край постели просел под тяжестью тела Оуэна. Положив руки на колени, он пытался усвоить тот факт, что Аннабелл стала владелицей платья его матери. Черные брови Оуэна сошлись вместе на необычно бледном лице. Несмотря на травму, он излучал силу и энергию. В его присутствии комната стала казаться еще меньше. Он бросил на нее сердитый взгляд.
— Как сестры додумались отдать тебе материнские наряды?
До этого момента Аннабелл больше всего беспокоилась о том, что он может упасть и умереть, а не о том, что стоит перед ним раздетой. Но почувствовав на себе его пристальный взгляд, выронила платье и скрестила руки на груди. Она боялась, что он именно так и среагирует. Ей не нужно было принимать этот подарок.
— Не вини их. Я просто упомянула, что хотела бы выглядеть более модной. — Это признание далось ей с трудом.
Оуэн приподнял бровь и поморщился, словно это незначительное движение причинило ему боль.
— Я понял. Тебе захотелось произвести впечатление на участников вечеринки.
Аннабелл пожала плечами.
— Наверное, да.
— Чтобы привлечь к себе взгляды влиятельных мужчин.
Ей даже в голову это не пришло.
— Возможно.
На его лице заходили желваки, и он выпрямился еще больше.
— У тебя будет много поклонников.
Она вздохнула.
— Если честно, моим первым стремлением было сделать так, чтобы твои сестры меня не стеснялись. То, как выглядит их компаньонка, скажется на отношении общества к ним. — Конечно, Аннабелл к тому же надеялась обратить на себя внимание Оуэна, но ничего об этом не сказала.