Водолаз Его Величества

– Мама, я знаю, что ты огорчишься, – сказал Аарон, – но я не хочу становиться раввином. Мне больше по душе делать бочки, чем разбирать мнения комментаторов по этому вопросу.

Бондарь взял парня на год. Без жалованья, только с кормежкой. Помогая хозяину, он должен был за этот год освоить азы ремесла. Само собой, вся грязная и тяжелая работа свалилась на плечи Аарона, что же касается обучения, оно свелось к короткому разговору, с которого Велвл начал его первый рабочий день.

– Послушай, мальчик, – сказал он, закатывая рукава. – Не рассчитывай, что я буду тратить время на объяснения. Запомни: ремесло не получают, ремесло воруют. Что подсмотришь, сам поймешь, усвоишь и повторишь – то твое. Время от времени можешь задавать мне вопросы. Будет настроение – отвечу, а не будет – не обессудь. Я сам учился таким же образом, и вот, слава Богу… – бондарь широким жестом обвел мастерскую и солидно улыбнулся.

В его улыбке, выпирающем брюшке, начинающей седеть бороде и даже в пучках еще черных волос, торчащих из носа и ушей, сквозило понимание своей значимости, важности и даже великолепия.

Аарон приступил к работе. И все ему нравилось, все приводило его в восхищение. Он подметал стружку с такой радостной улыбкой, будто в совок вместо колючих завитушек сыпались золотые монеты. То, что выходит из сердца, всегда находит дорогу к другому сердцу. Спустя неделю Велвл души не чаял в новом ученике и охотно делился с ним секретами ремесла.

Секретов хватало, но все-таки главными в бондарном деле были руки. Они у Аарона оказались вполне на месте, и через полгода бондарь разрешил самостоятельно построить кадушку для водовоза деда Вани. Его жена, бабка Настя, готовила в кадушках заваруху – вареную репу с квасом. Зарабатывал дед Ваня сущие гроши, поэтому заваруха составляла основную часть их семейного рациона.

Кадушка выдалась на славу: аккуратная, радующая глаз прожилками гладко оструганных дощечек, не большая и не маленькая, а как раз под стать бабке Насте. Отнести ее Аарон вызвался сам, домик водовоза находился неподалеку от его дома. Впрочем, в Чернобыле все было неподалеку, так что этот жест был всеми расценен как проявление доброй воли и хорошего отношения.

Водовоза и его жену Аарон знал с самого детства. Сыночка – так бабка Настя называла каждого мальчишку в Чернобыле, угощая его яблоками или яблочным вареньем. Ее единственный сын давным-давно уехал искать счастья в большом городе и пропал. Двадцать лет бабка Настя ждала его, шепча молитвы сухими от горя губами, а потом, отчаявшись, стала заказывать в церкви акафист об упокоении усопшего раба божьего Василия.

– Что же ты делаешь, глупая, – ругался поначалу дед Иван. – А если он жив? Разве можно акафист по живому?

– Если мой Васятка за столько лет ни одной весточки о себе не подал, – отвечала бабка Настя, – значит, нет его в живых. И быть по-другому не может.

Когда Настя носила ребенка под сердцем, ее молодой муж, тогда еще самый лучший, самый любимый мужчина на свете, принес в подарок беременной жене яблоко.

– Эка невидаль, – удивилась Настя, которая от тяжелой беременности постоянно пребывала в дурном расположении духа. – Мало в Чернобыле яблок? Даже у нас под кроватью симиренка рассыпана.

– Не знаю почему, – ответил Иван, – но сегодня на рынке цадык Аарон самолично продавал яблоки. Евреи их расхватывали, как сумасшедшие. Сама понимаешь, плохое они бы не стали так хватать. Ну, и я купил одно. Съешь, глядишь, и полегчает. Все-таки из рук святого раббина…

– А давай его посадим, – предложила Настя. – И будет у нас каждое лето целое дерево, полное яблок. Я буду варенье из них варить, кормить деток.

Так и поступили. И поднялась яблоня, высокая, раскидистая, цветущая по весне так густо, что казалось – ветки осыпаны снегом. Пестрые курицы расхаживали летом в ее тени, что-то выклевывая в густой траве и выражая довольство степенным квохтаньем. По праздничным дням Настя накрывала под кроной стол, и от порывов ветерка лепестки, кружась, падали в стаканы, ложились на тарелки и плавали в казанке с наваристым мясным бульоном.

Счастье, казавшееся безграничным и бесконечным, потихоньку сошло на нет. Вырос и сгинул без следа Васятка, как-то стремительно одряхлел Иван и вместо прибыльной работы взялся за самое никчемное дело – возить воду. Обветшала изба, опустели закрома, только и осталось от былого счастья, что густая яблоня.

Урожай она приносила знатный, да сколько там нужно двум пожилым людям? И бабка Настя щедро раздавала чернобыльской детворе крепкие, хрустящие, сочные, сладкие, точно сахарная голова, яблоки.

– Бери еще, сыночка, – говорила она и мальчикам, и девочкам. И дети брали.

И Аарон брал, и вместе с памятью о хрусткой сладости в его сердце навсегда вошла благодарность бабке Насте и деду Ване.

При виде кадушки бабка восторженно заахала, а затем принялась ласково оглаживать ее скрюченными от работы пальцами.

– Так ты теперь по бондарному делу, Арончик? – спросил дед Ваня, тоже любуясь кадушкой.

– Пока еще нет, я только учусь, но скоро буду.

– А ты не можешь починить мою бочку? Половина воды из нее, проклятущей, вытекает. То, что раньше я делал за две ездки, теперь приходится за четыре.

Аарон осмотрел бочку водовоза и сокрушенно развел руками.

– Я могу, деда Ваня, немножко подконопатить там и сям, но долго это не продержится. Отжила свое бочка, отвозила.

– Ох, Господи, как же быть-то? – вздохнул дед. – Другую-то взять неоткуда, не купить мне новую-то. Уж ты постарайся, соколик, подконопать получше, чтоб наподольше хватило.

Аарон постарался, вода перестала утекать, но дни старой посудины были сочтены.

Весной, спустя всего десять месяцев с начала обучения, бондарь заявил, что доверяет ученику самостоятельно построить настоящую бочку.

– Это будет твоим жалованьем, – щедро объявил он. – Материалы – за мой счет!

Но Аарон превзошел Велвла щедростью, подарив деду Ване сделанную им бочку. Именно ее он вместе с водовозом и вытаскивал из Припяти на глазах у великого князя Александра Михайловича.

Глава III Водолаз Его величества

Киев Аарона поразил. Родной Чернобыль всегда казался ему не то чтобы очень большим, но вполне крупным городом. Выйдя из киевского железнодорожного вокзала, Аарон просто онемел. Он и представить не мог, что на свете существуют столь высокие здания, такое множество красиво одетых людей, сияющие витрины магазинов и пролетки, бесконечное число пролеток. Специальный сопровождающий, по прозвищу Франц-Иосиф, приставленный Мышлаевским, покровительственно хмыкнул при виде столь обескураживающей наивности.

– Чего варежку раззявил? В Киеве никогда не был?

– Нет, – покачал головой Аарон. – Я из Чернобыля ни ногой, только в соседние деревни.

– Темнота-а-а! – со вкусом протянул Франц-Иосиф. – В Петербурге ты вовсе мозгами тронешься.

Сопровождающий важно пригладил роскошные усы, из-за которых его и наградили таким прозвищем. Усы составляли гордость и наслаждение Дениса Бешметова, как на самом деле звали сопровождающего. Большую часть своего времени Бешметов тратил на уход за усами, посвящая меньшую часть мелким поручениям, вроде принеси-унеси. На службе он был совершенно бесполезным и бессмысленным человеком, которого Мышлаевский со второго дня вступления в должность мечтал уволить. К его великому разочарованию, сделать это оказалось невозможным: Франц-Иосиф находился под личным покровительством губернатора.