Водораздел

— …В России все по-другому, там классы всякие есть. А у нас, в Карелии-то, ни помещиков, ни буржуев, одни только трудящиеся, — говорил кто-то с трибуны. — Потому и власть в Карелии должна быть не такая, как в России. Ведь нет ни богатых, ни бедных, ни белых, ни красных, а все — карелы…

Уже около двух лет в этих краях не было фактически никакой власти, и теперь предстояло решить вопрос, какая власть должна быть здесь у них. Нашлись и такие, кто считал, что власть вообще ни к чему, только налоги ей надо платить, уж лучше без всякой власти. Но им возразили — как же без власти, какая-то власть должна все же быть.

— Давайте советы сделаем, — предложил тогда сын старика, у которого Поавила остановился.

Пулька-Поавила тоже считал, что надо создать советы, но их никто не поддержал. Большинством голосов собрание решило основать в Карелии такую же республику, какая была в Исландии. «Исландия? А где же это такая страда? — пытался вспомнить Поавила, впервые услышавший это название. — Существует ли вообще такая страна?..»

Тут он увидел, что Хилиппа снова поднял руку. «Что он теперь хочет сказать? А-а, о том, чтоб присоединить Карелию к Финляндии…»

— Да мы же тогда помрем с голоду, — не выдержал Поавила.

— Чего ты там бурчишь… Иди сюда и выступи, — сказал ему Юрки Напсу.

— Я вот о чем… Ведь мы помрем с голоду, если к Финляндии присоединимся, — заговорил Поавила, поднявшись с места. — Брюхо никогда не врет. Финляндия-то хлеб тоже в России всегда покупала…

В таком духе выступили и некоторые другие, и поэтому постановили, что судьбу беломорской Карелии должен решить сам народ. Надо провести референдум, пусть народ решает…

Когда речь зашла о лесах и было предложено, что половина лесных угодий должна принадлежать государству, четверть — общинам, остальное остается в частном владении, Пулька-Поавила опять не выдержал.

— Бревна соседям, а кору карелам, так что ли? — крикнул он с места.

Заграничные наблюдатели посмотрели на него долгим взглядом.

Прозаседали целую неделю. О чем только не говорили. О дорогах и моторных лодках. О торговле — что, пожалуй, лучше всего организовать ее на основе кооперации… Об организации школ. И о богослужении — надо, чтобы служба велась на родном языке…

Потом прошел слух, что из Кеми идут… китайцы. Целый отряд китайцев. Иностранные «наблюдатели», члены Временного комитета и те из делегатов собрания, у которых имелись основания опасаться за собственную судьбу, поспешно уселись в сани и помчались через замерзшее Куйтти к границе. Однако большинству депутатов, по их мнению, бояться было нечего, и они как ни в чем не бывало собрались в архиерейском доме на очередное заседание, хотя и знали, что красные уже в Рюхья, на другом конце села.

— Жить, конечно, можно было бы и с русскими. Да только они вот все воюют. Если не с кем-нибудь, то промеж собой, — рассуждал с трибуны один из депутатов. — А мы не хотим никаких войн…

Вдруг оратор осекся: в дверях появились два человека в красноармейской форме с наганами на поясе.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал один из них по-русски.

— …и мы не вмешиваемся в дела русских, — продолжал оратор. — Русские признают наш нейтралитет. Ежели мы будем нейтральны, то нам не нужна и армия.: Ведь на нас никто не нападет, если мы будем нейтральными.

Но оратора никто уже не слушал: все смотрели с любопытством на красноармейцев.

— Да они вовсе не китайцы, — зашептал кто-то. — Они же люди как люди…

— Товарищи! — сказал один из красноармейцев, поднявшись на трибуну. — Вы, наверно, еще не знаете, что Красная Армия уже в Кеми. Белогвардейцам и всяким им подобным крышка. Я не умею говорить по-вашему. Вы хоть понимаете меня?

— Понимаем, понимаем, — закричали из зала. Всем понравилось, что красноармеец говорил по-карельски, хоть и не на их диалекте, но все же понятно.

— …Белофинны пугали вас, что идут, мол, китайцы. Так ведь? А пришли…

— Белофинны уже удрали за границу, — бросил кто-то реплику.

— …Теперь в России власть рабоче-крестьянская. И мы пришли, чтобы освободить вас от буржуазной эксплуатации. Вот какие дела… — говорил красноармеец.

Когда красные ушли, зал зашумел, загудел. Что им теперь делать? Об этом горячо спорили. Пулька-Поавила тоже взял слово. Он хотел высказать мысль, которую вынашивал дома — что судьба такого маленького народа, как они, карелы, зависит от того, что делается в большом мире, но ему не дали договорить. Большинство считало: поскольку они, карелы, не вмешиваются в дела русских, то пусть и русские не вмешиваются в их дела, пусть уходят по-хорошему, а то Финляндия не даст хлеба. Это решение и было доведено до сведения красных разведчиков.

Тогда Поавила махнул рукой на все собрание — «уж коли высказаться не дают, так чего тут…» — и на следующее утро больше не пошел в архиерейский дом на заседание. Он встал на лыжи и направился домой.

Стояла оттепель. Снег прилипал к лыжам. «Весна вроде начинается, — размышлял Поавила, изредка отталкиваясь палками. — Вот таковы дела… А ведь и раньше наш брат карел в голодные годы на Мурманке пропитание добывал. Впрочем, кое-кто, конечно, кормился коробейничеством в Финляндии. Гляди-ка, уже до Ухты телефон провели…»

До Вуоккиниеми оставалось несколько верст, когда Поавила увидел вдали целую вереницу легких саней, ехавших ему навстречу. Лошади бежали рысью, и Поавила решил, что это возвращаются мужики, отвозившие из Ухты к границе иностранных «наблюдателей», «министров» Временного комитета и часть депутатов окружного собрания. Но в санях сидели не только мужики-возчики, но и те, кого они должны были переправить на финскую сторону. Так, значит, они не удрали за границу…

Оказалось, беглецы из Ухты остановились в Вуоккиниеми и продолжали заседать там. На этих заседаниях они от имени карельского народа приняли решение об отделении Карелии от России и присоединении ее к Финляндии и сформировали так называемое правительство Беломорской Карелии. И теперь они возвращались в Ухту, чтобы добиться утверждения этих решений на продолжавшемся там окружном собрании. Так что в санях теперь сидел не какой-то Временный комитет, а настоящее правительство; в санях ехали и финские хозяева, содержавшие это правительство, и их единомышленники-карелы.

— Ушли красные из Ухты? — крикнули из передних саней Поавиле. Конечно, они и так знали, что красные ушли — они все время поддерживали связь по телефону со своими людьми, оставшимися в Ухте.

Зато Пулька-Поавила не знал. Когда он уходил из Ухты, красные оставались там. Неужели ушли обратно в Кемь? Может, испугались распутицы, побоялись, что их так мало и что на них могут напасть… Или, может, они только за тем и приходили, чтобы узнать, как тут обстоят дела? Да уж, наверное, ушли, раз эти возвращаются…