Водяная ведьма

— Странные создания идут через лес всю ночь, — сказала Лура. — Все направляются к двери. — Женщина нахмурилась, глядя на меня, — похоже, тебе не особенно-то удалось остановить «Гроув» от закрытия прохода.

— Нет, — согласилась я, — но я придумала, как сохранить его открытым. Впрочем, Лорелей все еще нужно вернуться назад. Она представляет опасность для местных жителей.

Лура обратила взор к соснам. — Знаешь, я сижу тут почти восемьдесят лет и наблюдаю за лесом, всё надеясь, что однажды оттуда вернется Куинси. А вместо него несколько дней назад вышла моя мать. И вот, ты хочешь забрать и ее тоже. В этом городе не будет счастья, пока у меня не отнимут все.

— Лорелей убила нескольких мужчин.

— Мне она сказала, что не делала этого, — Лура снова взглянула на меня и медленно подняла ружье, — и я верю ей.

Я вздохнула. Я вспомнила короткий момент, проведенный с мамой в лабиринте. На мгновение, я была готова остаться с ней там. Послушала бы я тех, кто сказал бы мне, что она плохая? Позволила бы забрать ее?

— Могу я поговорить с Лорелей? — спросила я.

Лура посмотрела на меня с удивлением.

— Ты или храбрее, или глупее, чем я думала. Она не слишком тебя любит. И она может тебя съесть.

— Я знаю, но… она внутри? — я с тревогой посмотрела на воду, которая поднялась до верхней части крыльца и теперь хлюпала об входную дверь.

— Она наверху, в ванной, — ответила Лура. — Ей нужно оставаться в воде. Иди. Я не думаю, что она такая уж нежная, но, если ты ее обидишь… — Ружье все еще было направлено на меня. — Я не позволю тебе уйти отсюда живой. Понятно?

Я кивнула и подошла к входной двери. В дверной ручке отражалось мерцание воды. Когда я открыла дверь, она хлынула через порог, словно кошка, которая только и ждала, чтобы войти. Феншуйный колокольчик, висевший над дверным проемом, двигался как рыбка, отражая танцующие блики в своих стеклянно-жестяных боках. Потолок тоже пропитался водой, вода капала из набухшей штукатурки и стекала по стенам. Казалось, что ручей поднимается, чтобы забрать себе этот дом. Я могла только надеяться, что он подождет, пока я не уберусь отсюда.

Пока я поднималась по узкой лестнице, ноги проваливались в намокший как губка цветастый ковер. На стенах висели старые фотографии: гравюры цвета сепии с изображенными на них суровыми мужчинами с квадратными челюстями и женщинами, замершими в напряженных позах перед этим домом. Куда более живо смотрелась на фото группа мужчин в рыболовных куртках, каждый из которых вытянул перед собой огромную рыбу. Я подошла поближе и заметила, что некоторые из мужчины носили родовой плед Стюартов и имели их семейные черты. Значит Траски и Стюарты раньше были друзьями. На стене у верхней части лестницы размещался семейный снимок — женщина с ребенком на коленях, за ней мужчина. Я внимательнее рассмотрела эту уютную домашнюю сцену. Женщина была одета в белую блузку с высоким воротником, ее светлые волосы собраны на голове в пышную высокую прическу по моде конца позапрошлого века. Одной рукой она придерживала голову ребенка, а второй касалась ладони мужчины, лежавшей на плече. Ее улыбка, казалось, была для них двоих, а глаза полны любви. Я почти не узнала Лорелей, но это была она.

Проходя коридору второго этажа, я увидела еще больше фото матери и ребенка. Я остановилась у одной, где худенькая женщина держала за руку двухлетнего малыша. И снова я почти не узнала Лорелей. Она была тонкой, словно тростинка, тусклые волосы собраны назад в жалкий пучок, лицо испещрено глубокими морщинами. Я вспомнила, как Дункан говорил, что ундина была истощена от нехватки Эльфийского золота после того, как она отложила яйца. Лорелей начала быстро исчезать после рождения Луры.

Я сняла снимок со стены, открыв кусок обоев, все еще хранивший первоначальные яркие, жизнерадостные цвета, которые они имели, когда Салливан Траск украшал дом для своей любимой невесты и новорожденной дочери, и понесла с собой дальше, на звук плеска воды.

Дверь ванной была открыта. Я увидела ванну из коридора и услышала плеск воды.

— Могу я войти? — спросила я.

— Полагаю, ты войдешь, независимо скажу я «да» или «нет», — ответила Лорелей.

Приняв это за разрешение, я вошла в ванную комнату. Когда-то она была украшена обоями с прекрасным узором водяных лилий, но теперь над водяными лилиями расцвела плесень, бумага свисала длинными полосами, словно водоросли. Латунные настенные бра в форме ракушек держались за стены, как истуканы, лампочки в них давно перегорели, теперь их место заняли мерцающие свечи. Даже краны на раковине были в форме ракушек.

Я повернулась к ванне. Лорелей лежала под пеной пузырей, сверкающих в мерцающем свете. Волосы она уложила в ту же высокую прическу, что и на старой фотографии.

— Ты была истощена, не так ли? — спросила я. — Поэтому была вынуждена уйти.

Ундина пожала плечами.

— Наверное. Я постоянно чувствовала усталость, — сказала она, подув на пузырьки. — Забота о человеческом ребенке требует куда больше усилий, чем просто отложить яйца.

— Тогда зачем ты вернулась?

— Спариться. Это не работает в Царстве фей. Даже люди, которые там есть, не могут нам помочь.

— Там есть люди?

— Иногда. Куда, по твоему, деваются люди, когда пропадают? Конечно, некоторые из них лежат в канавах с перерезанными глотками, а некоторые живут новой жизнью под вымышленными именами в Мексике, но кое-кто бродит в Фейри. Это происходит все время, когда дверь в лесу открывается на солнцестояние.

Я подумала о парнях, которых видела в Царстве фей с ундинами, в частности, о темноволосом человеке с печальными глазами.

— Не попадал ли такой к вам лет восемьдесят назад?

Лорелей пожала плечами.

— Время в Фейри течет по-другому. Я обычно чувствую только, что пришло время спариваться… Теперь, когда ты сказала об этом, — был у нас сумасшедший мальчик, который умолял выпустить его назад, но в этот мир не так легко вернуться.

Кроме, может быть, сегодня.

— Так вот почему ты не уходишь? Тебе нужно спариваться?

Лорелей рассмеялась и вытянула к потолку обнаженную, покрытую пеной ногу.

— О, я уже это сделала. Один из мальчишек Стюартов был довольно дружелюбным. Нет, вот причина, по которой я не уйду. — Русалка сунула руку в воду и вытащила пятнистый зеленый предмет. Сначала я подумала, что это кусок мыла, но потом заметила, как он светится.

— Это яйцо? Ты отложила…

Я заглянула в ванну сквозь пену у ног Лорелей и увидела кучу зеленых пятнистых яиц, — и один золотой эльфийский камень.

Лорелей смущенно поерзала.

— Я должна была отложить их в Ундине, но эти проклятые Стюарты охраняют дом. Бедняжки, — сказала она, глядя на яйца. — Они умрут, если скоро не попадут в струящуюся пресную воду.

Лорелей смотрела на яйцо, зажатое в руке, с таким же выражением лица, как на фотографии ее и маленькой Луры. Она любила Луру, но, когда начала заболевать, то решила вернуться в Царство фей. Возможно, это означало, что ее любовь была не очень глубока, но кто я такая, чтобы судить, ведь сама не смогла полюбить Лиама, чтобы превратить его в человека? Фрэнк не верил, что русалка несет ответственность за убийства рыбаков, и теперь я тоже.

— Я хочу предложить тебе сделку, — сказала я.

Она подняла глаза, интерес, мелькнувший в зеленых глазах цвета мха, мгновенно сделал ее похожей на человека.

Глава 29

Через двадцать минут мы спустились вниз. Лорелей была одета в зеленое шелковое платье, расшитое жемчугом. Мне подумалось, что когда-то оно было свадебным платьем Луры. Я несла сумку, полную яиц. Подозвав Луру с крыльца, я рассказала ей о наших планах. Когда Лура поняла, что мать снова собирается уйти, на ее лице промелькнула печаль. И все же, поджав губы, она взяла у меня сумку.