Водяная ведьма
Шрифт:
Когда мне было одиннадцать, подруга Энни уговорила меня покататься на «Чокнутом флюгере» во время фестиваля Сент-Дженнеро в Маленькой Италии на Манхэттене[1]. Это был ржавый металлический барабан, похожий на форму для выпечки тортов, и пока он крутился, мои внутренности превращались в фарш. Происходящее сейчас было раз в десять хуже, и ладонь, которую я сжимала, не принадлежала Энни: это была холодная, студенистая, не человеческая рука. И все же я вцепилась в нее, пока водоворот кружил меня по кругу. Я попыталась взглянуть в глаза существа, чтобы узнать, зачем она втянула меня в этот безумный танец. Они были полны возбужденного ликования, которое заставило бы меня похолодеть, не промерзни я уже до костей. При близком рассмотрении зеленые глаза оттенка мха пестрили
Пока я смотрела в ее глаза, мозг наполнился пронзительным, монотонным звуком, вытесняющим все остальные мысли. Все равно, что пытаться учиться, пока сосед по комнате слушает тяжелый рок.
«Выключи это!» — завопила я в своей голове.
Звук повысился, достигнув небывалой высоты, что начал поджаривать мои нейроны, а потом, как раз в тот момент, когда я решила, что заработаю аневризму, он резко прекратился. Русалка, державшая мою руку, улыбнулась. Какофония превратилась во что-то вроде музыки — нечто среднее между Энией[2] и Pixies[3]. Это была песня, которую я слышала прежде, над водой. Песня «Кого мы будем любить?», только приобретшая другую вариацию.
«Мы пойдем, если ты пойдешь, мы пойдем, если ты пойдешь», — пели ундины.
«Пойду куда?» — спросила я.
«В Царство Фей, в Царство Фей, в Царство Фей. Мы не хотим идти одни».
«Но вы есть друг у друга».
После этого они вновь принялись за свое:
«Мы пойдем, если ты пойдешь, мы пойдем, если ты пойдешь».
У меня было такое чувство, что они могли держаться за свой аргумент намного дольше, чем я — за свой. Уж точно дольше, чем мне хватило бы воздуха, который, если подумать, должен был уже кончиться. Во время безумной мысли, что я уже утонула, моя спутница ундина притянула меня ближе и прижалась холодными губами к моим. Я была настолько поражена, что позволила ей раскрыть мой рот. Ее дыхание ощущалось на вкус как морская капуста вперемешку с тунцом… и чем-то невероятно фруктовым и сладким — как если бы она воспользовалась малиновым блеском для губ после обеда.
«Малллина? — спросил голос в моей голове. — Блеск для губ?»
В моем сознании мелькнули образы руки, протягивающей красные ягоды. Сквозь туманное голубое небо… нет, не туманное… я видела это будто сквозь воду. Потом картинка исчезла, и я почувствовала теплый солнечный свет на своей холодной коже. Почти невыносимая сладость растеклась по моему языку.
«Ммм… малллина», — промурлыкал голос в моей голове. Сладость чувствовалась на обоих наших языках, заполняя мой рот, мое горло, мои легкие … затем ее, уже не холодные, губы отстранились от моих и я снова уставилась в ее зеленые глаза… только теперь, среди золотых прожилок и крапинок серебра я видела в них искру человечности, индивидуальности.
«Мы пойдем, если ты пойдешь», — сказала она так ясно, будто эти слова были произнесены, а не пропеты в моей голове. Она перевела взгляд и я проследила за ним ко дну водоема, откуда, словно затонувшее сокровище, пробивался луч золотого света. Проход в Царство Фей. Мне нужно только пожелать открыть его. Мне необходимо открыть его. Я просто смотрела на свет и он становился больше. Меня тянуло туда. Русалки, увидев нарастающее сияние, потянулись к нему, словно к блестящей безделушке. Я последовала за ними, все время ощущая желание напевать вместе со стаей.
«В Царство Фей, в Царство Фей, в Царство Фей».
«Мы пойдем, если ты пойдешь».
Ундины подгоняли меня, взволнованные перспективой похвастаться своим трофеем перед сестрами, когда они прибудут на место.
«О, да какого черта, айда в Царство Фей, — подумала я. — Я гляну всего разок…» И я всегда смогу вернуться. В конце концов, я привратник.
«Йануам спреньа!» — крикнула я, когда мы достигли дна водоема, откуда растекался, разливался свет, поддавшись желанию в моем голосе.
«Йануам спреньа!» — подхватили русалки. — «Какого черта!»
Мы пробились через стену света, потрескивающую электричеством. Появилось ощущение казни на электрическом стуле, но ундинам, похоже, это нравилось.
«Какого черта! Какого черта!» — скандировали они. — «Айда в Царство Фей!»
Но вместо того, чтобы всплыть в Царстве Фей, мы оказались в полной темноте. Русалки внезапно притихли, как группа болтливых школьниц при виде строгого директора. Я не видела, но чувствовала, как их тонкие тела прижались ко мне. Та, что затащила меня в водоем, по-прежнему держала мою руку, но сейчас, кажется, делала это ради уверенности.
«Ой-ой, похоже, мы попали в Приграничье», — подумала я.
Название вызвало волну ужаса в их коллективном сознании. Кошмарные образы, вплетенные в их разум на уровне ДНК понеслись по группе, от одной девочки к другой. Скелеты и разлагающиеся тела, речные раки и слизняки, выползающие из пустых глазниц, черные слизистые угри, проглатывающие свою добычу целиком, клыкастые бобры-зомби…
«Бобры-зомби?!»
«Да!» — завопили мне русалки все разом. — «Бобры-зомби! Все знают, что мертвые бобры возвращаются в Приграничье в качестве зомби!»
В мгновение ока мне в красках передалась городская легенда об этих мифических (надеюсь) существах. Как фольклорист, я была очарована смешением реальной угрозы (бобры поедали русалок, когда те были еще мальками) и всеобщей любви подростков к зомби-историям. Поскольку в данный момент я плавала в темноте, то могла только надеяться, что эти бобры-зомби были реальными не более, чем история о Человеке-крюке[4].
«У них есть крюки?» — зажужжали ундины взволнованными и испуганными голосами.
«Нет, нет, — заверила их я. — Это только история… мы просто будем держаться вместе и выберемся отсюда. Я вижу свет впереди».
Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я разобрала несколько проблесков, хотя ни один из них не был так же ярок, как свет на дне водоема. Куда он пропал? Ведя русалок к слабому зеленому свечению, я задавалась вопросом, не был ли он мерцающей уловкой, чтобы заманить нас в эту преисподнюю.
«Или, возможно, — нашептывал коварный голос в моей голове, — ты ХОТЕЛА попасть сюда, потому ОН здесь».
Подавив эту мысль и надеясь, что мои спутницы не услышали ее, я поплыла к свету.
Приблизившись к тусклому мерцанию, я увидела, что случилось с теми, кто остался в водах Приграничья. Груды спутанных, выбеленных конечностей освещали дно водоема. Трупов было так много, что сложно разобрать, что за существа это были при жизни. Я увидела человеческие руки и лица, а еще рыбьи хвосты и оленьи рога, птичьи крылья и… Боже помоги нам… бобровые клыки. Независимо от формы останков, вся эта плоть была снежно-белой и излучала зеленоватое сияние, будто радиоактивный распад. То, что я изначально приняла за свет, оказалось поднимающимся зеленоватым илом. Я не замечала его, пока он не начал стелиться по моей руке.