Военно-морской шпионаж. История противостояния

В 1975 г. первая попытка получить подтверждение от американского правительства о подъеме К-129 дала небольшой результат, когда госсекретарь США Г. Киссинджер передал советскому послу А. Добрынину имена трех советских моряков, погибших на лодке. Были опознаны останки только троих членов команды, а общее количество останков советских моряков, поднятых со дна моря, не называлось. Это была последняя информация, переданная американским правительством Советскому Союзу до его распада в 1991 г. На следующий год, в рамках подготовки к сотрудничеству, представители ЦРУ и бывшего КГБ стали встречаться для обсуждения некоторых вопросов. Во время одной из таких встреч официальные представители ЦРУ передали русским несколько документальных свидетельств подъема лодки, включая видеозапись захоронения русских моряков. В 2007 г. американское правительство передало российскому флоту еще несколько предметов с поднятой лодки, включая колокол К-129 и фотоаппарат одного из членов экипажа.

Какие бы мотивы ни стояли за попытками русских в 1989 г. узнать от американского военно-морского атташе подробности о пропавшей лодке, после появления публикации общественное мнение сфокусировалось на мне. Еще до приглашения посетить главный штаб советского ВМФ у меня была серия звонков от советских граждан и несколько звонков из газет с просьбой дать комментарий по этому поводу.

В дни, последовавшие за публикацией и моей встречей с адмиралом Макаровым, я получил много звонков от граждан, которые представлялись близкими родственниками членов экипажа погибшей лодки. Был звонок из Ленинграда от инвалида-мичмана, потерявшего зрение во время службы на атомной подводной лодке. Он сказал, что его отец был в числе пропавших членов экипажа подводной лодки К-129. Бывший моряк настаивал на встрече, потому что у него была какая-то важная информация, которую он хотел показать мне. Помня о тягостных минутах моей встречи в главном штабе российского флота и просьбе раскрыть местоположение захоронения останков моряков, я согласился встретиться с молодым человеком из Ленинграда. По его просьбе встреча должна была произойти в сквере парка у гостиницы «Украина», которая находилась напротив американского посольства за Москвой-рекой. Для сотрудников посольства не было ничего необычного в том, чтобы прогуляться по мосту через реку к гостинице «Украина» и купить что-нибудь в газетном киоске вестибюля гостиницы, в котором всегда был хороший выбор периодических изданий.

Я подходил к парку с опасением, и колокольчики тревоги позванивали в моей голове. Был 1989 год, и «холодная война» еще не была окончена, поэтому любая заранее оговоренная встреча советского гражданина с западным дипломатом все еще являлась рискованным делом.

Парк был заполнен любителями погреться на летнем солнце. Вглядевшись в толпу, я увидел мужчину в темных очках, стоявшего у статуи в центре парка. Его поддерживала за руку женщина, которая наблюдала за моим приближением. У нее были высокие щеки, которые выдавали ее татарское или грузинское происхождение. Увидев лицо мужчины, я отшатнулся — это была нелепая маска из кожной ткани разного цвета, с сильно изуродованным носом, носившим следы пластической хирургии. Шарф закрывал большую часть его лица. Молча обменявшись сигналами опознавания, мы пожали друг другу руки и вместе пошли по парку. Был конец лета, где-то высоко в чистом небе висели редкие облака, однако подходившие с востока низкие темные тучи обещали хороший дождь.

Слепой, который коротко представился Игорем, шел медленной походкой матроса. Он был высок и строен, хотя возраст его определить было невозможно. Из-под темной куртки виднелась тельняшка, и, как у многих бывших советских военных моряков, на куртке был приколот небольшой металлический значок, указывавший на его прежнюю службу, — силуэт подводной лодки на голубом фоне со словами «дальний поход».

Игорь говорил медленно и аккуратно, словно ему было это нелегко делать, и явно глотал окончания слов. «Мой отец был инженером на ракетной подводной лодке, которую мы потеряли в Тихом океане в 1968 г. Я пошел в море, следуя примеру отца, и служил на подводной лодке электриком, дослужившись постепенно до мичмана». — Он повернулся, словно оглядываясь, и я засомневался, действительно ли он незрячий. Потом он продолжил: «Я служил на подводной лодке К-131, вооруженной крылатыми ракетами». — Игорь остановился и повернулся, дав мне возможность взглянуть на него. Он размотал шарф, закрывавший шею и подбородок, и я увидел жуткие шрамы и обезображенную плоть.

— Я обгорел на пожаре, в котором погибли четырнадцать моих сослуживцев; это случилось в июне 1984 г. в Баренцевом море. — Он вернул шарф на место и опять зашагал. Подводная лодка К-131 принадлежала к классу «Проект 675» (по классификации НАТО — класс «Экоу-II»).

Пока мы прогуливались, Игорь рассказал мне о печальном состоянии радиационной защиты и общей безопасности на подводных лодках советского ВМФ: «Я работаю с группой бывших подводников, многие из которых являются выжившими участниками различных происшествий. С помощью бывшего флотского политработника и писателя капитана первого ранга Николая Черкашина мы составляем перечень всех катастроф на подводных лодках, который мы собираемся опубликовать. Пока нас зажимают. Я отдам вам этот перечень, если вы поможете нам рассказать всю правду».

Игорь взмахнул рукой, и мы остановились. Он достал из красной заплечной сумки пластиковую папку и показал мне ее содержимое — толстую пачку исписанных от руки листов бумаги. Он быстро сунул листы в папку и передал ее мне: «Прошу вас, господин атташе, чтобы вы, пожалуйста, постарались узнать местоположение останков моего отца. Нас не интересует, поднимали ли вы, американцы, эту лодку; мы просто хотим знать местоположение перезахоронения, и было ли найдено какое-нибудь доказательство, могущее помочь в опознании мертвых». Я обещал помочь и поблагодарил его за переданный материал. Перед тем как мы расстались, спутница Игоря, о которой мне было известно только то, что ее зовут Еленой, передала мне пластиковый конверт.

— Здесь рассказ еще об одной катастрофе, о которой молчат вот уже больше тридцати лет, — печально сказала она. Полученные мной в тот день бумаги были первыми отчетами о происшествиях, которые в последующем, на протяжении почти пяти лет, мне передавали Игорь и другие бывшие подводники и члены их семей.

В папке, которую я получил от Игоря, находился перечень происшествий на советских подводных лодках, произошедших в период с 1956 по 1989 годы; на листах, аккуратно переписанных от руки, приводились наименования подводных лодок, даты, имена командиров и другая информация. Материал был на русском языке, он был предоставлен разными людьми, скорее всего, бывшими членами экипажей упомянутых в материале лодок. Позже я узнал, что конечный вариант этого перечня был опубликован на русском языке в 1992 г. в книге «Расследуя катастрофы подводных лодок». Таблица в конце книги содержала перечень происшествий с подводными лодками, с указанием количества пострадавших, командиров, места и причины каждого происшествия, а также места захоронения погибших, если таковое было известно. На первых страницах книги были приведены графические подробности одного из первых (1961 г.) происшествий с подводными лодками, в результате которого появились и первые жертвы среди членов экипажей, подвергшихся радиоактивному облучению на море; эти описания были составлены по воспоминаниям выживших очевидцев катастрофы и членов их семей.

Глава 11 НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ОКЕАНОМ, 1962-1980-е гг.

В первые годы своего пребывания в должности Главкома советского ВМФ адмирал Сергей Горшков был осторожным исполнителем морской политики Хрущева. Однако после кубинского ракетного кризиса он, видимо, обрел политическую поддержку своей идеи присутствия советского флота в Мировом океане; такая поддержка стала особенно заметна с приходом к власти Леонида Брежнева в 1964 г. В феврале 1968 г. портрет Горшкова появился на лицевой обложке журнала «Тайм» с подписью: «Российский ВМФ — новый вызов на море». В статье, опубликованной в журнале, приводились слова, автором которых якобы являлся Горшков: «Флаг советского ВМФ гордо реет над океанами планеты. Рано или поздно, но Соединенным Штатам придется понять, что они больше не являются хозяевами морей».

В начале 1960-х годов отношение советского политического руководства к своему флоту радикально изменилось. Перед сухопутными войсками по-прежнему стояла задача уничтожения «вероятных противников» в Европе и выхода в максимально короткое время к атлантическому побережью для предотвращения высадки американских подкреплений. Тем временем стратегические ядерные силы морского базирования становились важным компонентом советской ядерной триады. Основу мощи советского ВМФ теперь составляли ядерные ракеты на подводных лодках класса «Зулу», «Гольф» и «Хоутел», к которым позднее добавились лодки класса «Янки». Советские дальние бомбардировщики морской авиации также были оснащены ядерным оружием. Именно благодаря этим новым возможностям советский ВМФ стал играть более важную стратегическую роль в советских вооруженных силах — по сравнению с той, которая виделась в свое время Хрущеву. Ключевым аспектом стратегического баланса, значение которого все время возрастало, стало слежение за американскими авианосцами и подводными лодками с ядерным оружием и сдерживание вероятного нападения на Советский Союз. С другой стороны, это усиление советской военно-морской активности оправдывало увеличение усилий американцев по разведке и наблюдению у советских берегов.

Обе стороны сделали выбор в пользу специальных разведывательных кораблей, которые помогали бы их средствам контроля океанов определять местоположение сил противника в отдаленных районах Мировою океана и вели перехват сообщений в системах связи. Однако известные случаи нападения израильских и северокорейских сил па американские разведывательные корабли «Либерти» и «Пуэбло» в 1967 г. и 1968 г., соответственно, заставили Вашингтон прекратить использование большинства специальных разведывательных кораблей; Москва, наоборот, увеличивала количество кораблей-разведчиков морского класса.

Развертывание советских стратегических подводных лодок у берегов «вероятною противника» и угроза, которую представляли авианосные ударные группы с самолетами — носителями ядерного оружия и подводные лодки с ракетами «Поларис», требовали более четкого отслеживания действий кораблей ВМС США. Как объяснял капитан 1-го ранга советского ВМФ Владимир Кузин, «систематическая разведка сил вероятного противника в глобальном масштабе являлась предпосылкой обеспечения высокой боевой готовности советского ВМФ». После масштабного насыщения советского ВМФ радиостанциями, РЛС и аппаратурой гидролокации перехват радиоэлектронных излучений стал для него основным источником информации о «вероятном противнике».