"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Так Грач понимал и так исполнял приказы и распоряжения последних недель; он искал и находил в них не противоречие, а скрытую логику.

— Сорок шесть человек. С пулеметами, — шепчет Горохов.

— А у нас четыре винтовки. И только восемь гранат.

— И восемь гранат не пустяк.

Над противоположным берегом взлетает красная ракета, высвечивает кроваво речной туман, долго трепещет в вышине и падает, волоча за собой дымный хвост. И сразу лодки круто разворачиваются к нашему берегу. С той стороны вдруг начинает бухать крупнокалиберный пулемет. Пули звучно хлещут по дамбе, стонут рикошеты.

— Стреляют! — удивленно говорит Хайрулин.

Лейтенант понимает его. Он ловит себя на том, что и сам с любопытством прислушивается к этим новым звукам, даже по-мальчишески радуется им: вот и он теперь может сказать, что обстрелян.

Но, заглушая это ощущение, стремительной волной поднимается тревога, неясная и бесформенная, как призрак.

«Что это? — думает он. — Провоцируют? Но ведь это же нападение. Это же…»

И вдруг рядом гремит выстрел.

— Не стрелять! — негодующе кричит Грач. И тотчас падает, потому что тихие лодки вдруг ощериваются огненными всплесками.

Где-то рядом взвизгивает пуля, бьет по щеке тугой волной, будто кто-то хлещет по воздуху ивовым прутом.

— Огонь!

И ему сразу становится легко от этой своей решимости.

Торопливо ухают трехлинейки. На лодках чаще машут весла, кто-то падает в воду, кто-то перевешивается через борт. Но лодки все ближе, подходят к берегу, скрываются за высокой стеной камыша.

— За мной! — командует Грач. И сползает вниз, и бежит за дамбой в сторону, падает в густую, мокрую от росы траву. — Приготовиться к бою!

Он приподнимается и видит посреди реки невесть откуда взявшийся пустой баркас, подгоняемый течением к нашему берегу.

— Сорвало, видать, — говорит Хайрулин.

— Для пустого слишком глубоко сидит.

— Давайте я его пулей пощупаю?

— Отставить! Как думаешь, где он пристанет?

Они прикидывают глазами течение.

— Как раз к тому тальнику будет.

— Давай туда. Как подойдет — сразу гранатами, понял?

Пулеметы с того берега бьют и бьют по тому месту, где только что были пограничники. Воздух ноет от рикошетов.

— Приготовить гранаты!

Грач не сомневается, что дело дойдет до гранат, а может, и до рукопашной. Ибо от камышей до дамбы какая-нибудь сотня метров, а враги не могут не понимать, что дамба для них не только успех, но и единственное спасение.

Темные фигурки разом выскакивают из камышей, неуклюже, прыжками бегут по зыбкой луговине. У пяти или шести перед грудью вспыхивают частые огоньки автоматных очередей.

— По офицерам и автоматчикам! — командует Грач. И стреляет из пистолета, целясь в прыгающие головы. Но те, в кого он целится, почему-то не падают. Это удивляет и пугает его, ибо и в училище, и здесь на стрельбище всегда было так, что мишени после выстрелов переворачивались.

— Гранатами — огонь!

Он видит, как пограничники дружно взмахивают руками, успевает даже заметить эти кувыркающиеся в воздухе черные бутылочки. Но еще до того как вскидываются взрывы, откуда-то со стороны знакомыми длинными очередями начинает бить наш «максим».

И сразу гаснут вспышки выстрелов на темном фоне бегущих фигур, и до Грача как-то вдруг доходит, что перед ним спины врагов и что атака отбита.

Слева от тальника доносится сдвоенный взрыв. Краем глаза Грач успевает увидеть разлетающиеся доски и темные изломанные силуэты падающих в воду людей.

— Хайрула дает! — кричит Горохов. Он машет свободной левой рукой. И вдруг, ойкнув, сползает вниз, с удивлением разглядывает залитую кровью ладонь…

Через полчаса они возвращаются дамбой в село, ведя перед штыками пятерых прихрамывающих солдат. С того берега с запоздалым остервенением бьют пулеметы, косят камыши, режут ветки прибрежного тальника.

— Ай да снайперы! — смеются пограничники. — До чего метки: с такого расстояния Горохову в палец попали!

Всем весело. Грач тоже едва сдерживает улыбку. Еще бы: никогда прежде не видавший настоящего боя, он так блестяще отбил хорошо организованную вооруженную провокацию. Думая об этом, он невольно сбивается на предполагаемый разбор операции в штабе отряда. И единственная потеря — палец пограничника Горохова — кажется ему хорошим поводом для шуток, которые на серьезных совещаниях так сближают людей, независимо от рангов.

«А вдруг нагорит? — ловит он себя на тревожной мысли. — Вдруг начнут доказывать, что первый начал?»

Он хмурится, приказывает коротко и жестко:

— За мной, на заставу, бегом!

На заставе обычная тишина. В помещении сидит дежурный, непрерывно вызывает «Грушу».

— Где Ищенко?

— На правом фланге. Как только вы ушли, он и явился. Не спится, говорит, пойду наряды проверять, — подробно докладывает дежурный. И тихо, будто кто чужой может услышать, добавляет: — На правом фланге тоже бой был.

— Что там?

— Неизвестно.

— Связного послали?

— Послали. Еще не вернулся.

— Где катер Протасова?

— Ушел на правый. Там бой был, — повторяет дежурный.

— Телефон — в блиндаж. Сержанта Голубева с отделением ко мне! — приказывает Грач.

Но дежурный, вопреки обыкновению, не уходит.

— Товарищ лейтенант! — с непонятной таинственностью в голосе говорит он. — Там женщина дожидается.

Сердце прыгает и тут же обрывается, расплющивается в тревоге и печали. Так, завидев охотника, прыгает марал, вкладывая в последний прыжок всю свою надежду. И падает на камни, не сильный, не красивый — беспомощный.

— Кто?

— Марией Ивановной назвалась.

Грач бежит через двор в свою мазанку, распахивает дверь. Его жена, его Маша, стоит посреди комнаты и разводит руками: вот, мол, приехала, уж не взыщи.

Радость окутывает его не испытанной прежде теплотой. Так бывает, когда попадаешь с мороза к натопленной печке, прижимаешься к ней и руками, и лицом, и грудью и таешь весь в немыслимой слабости.

Прежде Грач и поцеловать-то свою Машу как следует не успел. И теперь словно торопится куда, все гладит ее плечи и все говорит, говорит, что-то необязательное, неважное.

— Товарищ лейтенант! Политрука убило!

Грач вскакивает, резко оттолкнув жену. В распахнутых настежь дверях стоит дежурный, бледный, с испуганными, незнакомо большими глазами.

— Связной прибежал. Говорит — насмерть…

Связной стоит у крыльца, ладонью вытирает пот, и его лицо, темное от пыли, становится полосатым.

Они бегут напрямик, срезая повороты извилистой дозорной тропы. Местами вламываются в камыши, пересекают протоки, черпая воду голенищами, шлепают по топкому илу. И, выбравшись на сухое, каждый раз слышат позади глухой шум камышей: следом бежит отделение Голубева.