"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22

Со смертью Рудольфа Рёсслера похоронена и его не раскрытая до сего времени тайна.

Трагически оборвалась жизнь тех, кто помогал советской военной разведке в самой Германии. Почти все эти мужественные люди погибли мученической смертью в тюрьмах и лагерях. Сошла с ума в гестаповских застенках молодая немка Агнесса Циммерман (Микки). Были казнены Генрих (Ганс) и Лина Мюллер, хозяева явочной квартиры во Фрейбурге. Потеряны следы разведчицы-парашютистки Эльзы Ноффке (Инге). Сначала ее держали в берлинской тюрьме. Там с ней дважды виделась попавшая в западню гестапо Анна Мюллер. Потом девушку перевезли в концлагерь Равенсбрюк. Вероятно, оттуда Эльза Ноффке не вышла…

Анну Мюллер, руководителя нелегальной паспортной группы в Базеле, гитлеровский суд приговорил в сентябре 1944 года к смертной казни. Но исполнение приговора было отложено из-за вмешательства швейцарского правительства, вступившегося за свою подданную: Анне Мюллер удалось через тюремного врача сообщить швейцарскому консульству о том, где она находится. Однако ее продолжали держать закованной в кандалы в камере смертников.

8 мая 1945 года Анна Мюллер вместе с другими заключенными женской тюрьмы была освобождена одной из частей Советской Армии. Ослабевшая от голода и болезни, старая женщина совсем не могла ходить. Ее поместили в госпиталь. На родину она вернулась лишь через несколько месяцев.

Несколько слов о себе и моей жене Лене. Живу и работаю в Венгерской Народной Республике, борясь за создание которой, я более полувека назад вступил в Коммунистическую партию. Занимаюсь географией и картографией. Удалось осуществить многое из моих научных замыслов, лелеемых в течение долгих десятилетий. Социалистический строй моей страны создает все условия для успешного воплощения в жизнь научных начинаний.

Лена прожила в новой Венгрии, куда она уже тяжело больная приехала из Парижа, лишь три года. Она похоронена в Будапеште, на кладбище для почетных людей. На надгробном камне высечены слова: «Член Коммунистической партии Германии со дня ее основания».

Как видит читатель, по-разному сложились судьбы людей из нашей группы. Вспоминая дни совместной работы, я не могу не выразить глубокого удовлетворения тем, что члены группы — независимо от национальной, партийной и классовой принадлежности — честно выполняли тогда свой долг перед советским народом и народами своих стран. Бойцы антифашистского подпольного фронта делали все, чтобы помочь Красной Армии.

Мы твердо знали, что советский народ, его доблестные солдаты сокрушат гитлеровскую военную машину, что свобода и независимость народов восторжествуют. И это придавало нам силы. Мы были убеждены, что только с помощью Красной Армии народы Европы сбросят иго фашистской оккупации. Так оно и произошло. Красная Армия предстала перед всем миром как армия-освободительница. Сотрудничество с такой армией, ее разведкой представлялось нам важным интернациональным и национальным долгом.

Теперь каждый понимает историческое значение свершившегося. Победа советского оружия не только спасла миллионы людей от гитлеровской чумы, она создала благоприятные условия для коренных общественных преобразований на нашей планете, способствовала развитию демократического и революционного процесса. Мы гордимся тем, что наш труд в годы суровой войны получил достойное признание в Советском Союзе — наиболее отличившиеся разведчики швейцарской группы удостоены правительственных наград.

Мы знаем и помним имена погибших героев. Пусть же память о них всегда будет связана в нашем сознании с неусыпной бдительностью, с умением вовремя обнаружить скрытые умыслы врагов мира и человечества.

Рыбин Владимир Взорванная тишина

ВЗОРВАННАЯ ТИШИНА

Страшное это дело для пограничника, если нарушитель уходит. Но совсем невыносимо видеть, когда уходит из-под носа. Вот он, рукой подать, а не возьмешь, потому что линия бакенов посреди реки — это граница и пересекать ее пограничному катеру запрещено. И нарушитель знает: советские пограничники не нарушат приказа. И он уже не спешит, торжествующе ухмыляется, понимая, что пока катер подойдет, пока сманеврирует, легкий рыбачий каюк будет уже по ту сторону черты.

Пограничная «каэмка» мичмана Протасова давно охотилась за этим «любопытствующим» рыбаком. И теперь пограничники еще издали заметили лодку нарушителя возле нашего берега. Но треск мотора в рассветной тишине далеко слышен. Нарушитель успел выгрести на струю, которая и вынесла его к фарватеру.

— Товарищ мичман, может, подхватим? На ходу? — говорит старший матрос Суржиков.

— Давай!

Катер, резко вильнув, наискось пересекает реку, делает крутой разворот и, взвыв моторами, несется поперек течения наперерез нарушителю. Суржиков с багром стоит у борта, готовый на ходу достать черный каюк, оттащить его от невидимой запретной черты.

Но то ли Протасов на миг запаздывает положить руль вправо, то ли течение в этом месте оказывается слишком сильным, только катер на повороте вдруг начинает нести по неожиданно широкой дуге, он задевает бакен и пенит воду за ним крутым разворотом. И вдруг раздается треск: словно кто палкой бьет по деревянному борту. И несмотря на рев двигателей, Протасов ясно слышит короткую пулеметную очередь с чужого берега.

— Назад! — кричит Протасов. Хотя повернуть может только он сам, стоящий у руля.

Катер проскакивает в пяти метрах от лодки. Нарушитель валится на бок, блеснув в воздухе босыми пятками, но тотчас ловко вскакивает, и грозит кулаком, и что-то кричит вслед катеру, на предельной скорости уходящему за острова.

Когда исчезают вдали и тот мыс, и лодка, Протасов перегибается через борт, дотягивается до пробоины у ватерлинии, вынимает щепочку, минуту держит ее на ладони и, сдунув, идет в каюту писать рапорт о случившемся. Над Дунаем еще стелется редкий туман. Из-за дальних тополей на нашем берегу выкатывается большое бронзовое солнце.

Писать рапорта для Протасова всегда было мукой. А тут еще это раздражение на себя, не сумевшего взять нарушителя, на ограничения, которыми, как забором, огорожена служба. Вместо так необходимых теперь ясных и спокойных формулировок в голову лезут раздражительные обвинения, которые говорят только об одном — о желании оправдаться. И все время звучат в ушах сто раз слышанные назидания командира группы катеров капитан-лейтенанта Седельцева. «Больше инициативы! Больше смелости, решительности, смекалки!»

Протасов откладывает карандаш, выходит в рубку. Катер все еще идет протокой. Волны качают камыши у близких берегов. Впереди виднеются ряды корявых верб у воды. Под ними у деревянных мостков темнеют высоконосые лодки рыбаков. На мостках стоят люди, много людей, во все глаза глядят на приближающийся катер.

— Чего они уставились? — недоуменно спрашивает механик Пардин, вылезая из люка и причмокивая мундштуком своей неизменной трубки.

— Смотрят, как мы ковыляем, обстрелянные.

— Откуда они знают?