"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Цыц, - тихо сказал он.
– Дырка будет. Встань вон там, стерва.
– Не тронь!
– Клавдия бросилась на него с кулаками.
– Ах, ты, - он дал очередь. Клавдия отскочила.
– Это предупреждение. Еще раз помешаешь, покойницей будешь. Понятно объяснил?
– Понятно, - кивнула она.
– А теперь меня послушай, Сеня. Ты меня еще вспомнишь, Сеня. Сегодня вспомнишь.
– Она повернулась и побрела, опираясь здоровой рукой о стену дома.
Таня бросилась бежать. Бойко оглянулся, поднял автомат, начал выцеливать прыгающую на кончике мушки фигурку. Потом скосил глаза на расстеленный плащ и облизнул пересохшие
А по главной улице уже оживленно двигалась немецкая техника, брели солдаты. Распаренные дневным зноем, они вяло вышагивали в ротных колоннах, с любопытством оглядывая дома, распахнутые окна, брошенную утварь.
Отец Тани вышел к зданию бывшего райотдела милиции в тот момент, когда два солдата прибивали над входом добротно сделанную вывеску: "Фельдкомендатура". "Заранее заготовили, стервецы, - с уважением подумал Егор.
– Выходит, они еще когда знали, что будут здесь. Вот это, я понимаю, планирование!" - Он визгливо захохотал, довольный вдруг возникшей аналогией, и подошел к дверям:
– Мне начальника. Офицера мне, понятно, дурак?
– обратился он к солдату-часовому.
Тот кивнул и заливисто свистнул в металлический свисток, который висел у него на шее. Сразу же появился затянутый в ремень офицер, спросил на чистейшем русском языке:
– Тебе чего? Документы!
– Желаю помочь, - сказал Егор, протягивая паспорт.
– Ерохины мы. Из купцов, понимаете?
Они вошли в дежурную часть. Трупы начальника милиции и дежурного уже убрали, полы были чисто вымыты. По лестнице взад и вперед сновали немцы в мышиного цвета форме. Они перетаскивали мебель, оружие.
– Садись, - предложил офицер Егору и сел напротив.
– Говори.
– Вот, - Егор протянул ученическую тетрадь.
– Здесь список всех деповских коммунистов - кто остался, и вообще - активистов разных и евреев. Они пили нашу кровь, - не слишком уверенно закончил Егор, натолкнувшись на холодный, изучающий взгляд офицера.
– Адреса там, в конце, - торопливо добавил он.
Офицер просмотрел список, потом резко и отрывисто скомандовал. Немцы построились, их было человек пятнадцать. Старший - с нашивками фельдфебеля, взял тетрадь, негромко сказал что-то солдатам. Грохоча сапогами, они выбежали из дежурки. Офицер проводил их взглядом.
– Они поехали, а ты погости у нас!
– Я забыл сказать, там, на обложке, я еще один адрес написал, - заволновался Егор.
– Здесь жена одного знатного гепеушника живет, Кондратьева Мария Ивановна. Ваш унтер-офицер небось и не обратит внимания, его бы надо догнать! Предупредить!
– Не надо, - успокоил офицер.
– Шульц очень добросовестный и аккуратный работник. Он прочтет этот адрес. А ты пока посиди здесь, - немец открыл двери "КПЗ", - не обижайся. Сам понимаешь, время военное…
Он закрыл дверь на засов и сверил свои часы со стенными: те уже шли. Было девятнадцать часов тридцать минут.
Сестра Семена Бойко зашла в комнату, когда на улицах города уже установилось относительное затишье, долго смотрела, как Генка листает старый "Огонек", потом
остановила его, придержав за руку:– После почитаете. Разговор есть.
– Ну, говори.
– Генка закрыл журнал.
– Вам лучше уйти, - сказала она с усилием.
– Не хочу брать греха на душу.
– А ты и не бери, - сказал Генка, вглядываясь в ее лицо и пытаясь понять и взвесить, как она поведет себя, и не обречена ли его затея с самого начала на провал.
– Я так считаю, что ты должна мне помочь, а не им.
– Брат он мне, - сказала она с мукой.
– Вы это поймите.
– Чего же не понять.
– Генка пожал плечами.
– Вы тоже поймите: смысл жизни не в том, кто брат, а кто сват.
– А в чем?
– издевательски спросила она.
– В том, что не подмажешь - не поедешь? На этом вся жизнь построена? Вот что я вам скажу: если не хотите так рано помереть, уходите. Я про вас ни слова никому. Если же хоть мизинцем шевельнете, чтобы Сене навредить, я за себя не отвечаю. Все у меня.
– Я не уйду. У тебя свое понимание долга и совести, у меня - свое.
– Как знаешь.
Со двора послышался скрип гравия. Шура выглянула в окно и тихо вскрикнула: впереди шел Семен. Он нес Таню, за ним двигался Мелентьев…
"Черт, - мысленно выругался Генка.
– Несет кого-то, подлец. Нельзя в него стрелять".
– Он опустил пистолет и тут же почувствовал, как в спину ему уперлись сдвоенные стволы охотничьего ружья.
– Брось свою штуку, - приказала Шура.
– Я тебя честно предупредила. Не шевелись!
– крикнула она, когда Генка начал поворачивать голову.
– Разожми ладони, а то выстрелю!
Генка мог бы подстрелить ее: пистолет был на боевом взводе, патрон - в патроннике, только спусковой крючок нажать. Но он не нажал. Он подумал, что почти наверняка убьет ее, а права на это, несмотря ни на что, у него нет.
"Хлюпик вы, Геннадий Николаевич, - горько подумал он о себе.
– Сентиментальный хлюпик, это уж совсем теперь ясно, и погибнете вы через эту свою гнусную черту, как пить дать погибнете". Пистолет упал на пол с глухим стуком.
– Отойди!
– скомандовала Шура. Она шагнула вперед, подобрала пистолет.
– Сядь! Вот там!
– Она ткнула дулом ружья в сторону кровати. Генка послушно сел.
– Лучше бы ты убил меня, - с ненавистью сказала Шура.
– Я же вижу: на совесть мою надавить хочешь… А я не пионерка! Сам виноват, сам!
Генка промолчал. В комнату вошел Семен, кивнул Шуре, спросил, улыбаясь:
– Чего вооружилась?
– Это из милиции, - ровным голосом сказала Шура.
– Ему приказали тебя убить.
– Иди ты, - изумился Бойко. Он подошел вплотную к Генке, спросил, вглядываясь: - Зовут-то как? Кого поминать?
– И добавил, покрутив головой: - Жестокие вы люди, милиционеры. Человек, можно сказать, второй раз родился, а вы? Иди в залу.
Генка отвернулся.
– Не пойдешь - здесь убью, - равнодушно сказал Семен.
– Вот прямо сейчас и убью.
– Он вынул "ТТ".
– Вот видишь?
– Улыбаясь, он направил ствол в голову Генке и начал давить на спусковой крючок. Курок медленно пополз вверх.
– Не переборщи, милый, - Семен продолжал улыбаться.
– Бах - и нет тебя. А так - с нами посидишь, выпьешь, закусишь напоследок. И я лично стрелять в тебя не стану - слово Сени! Я тебя немцам сдам, пусть они что хотят, то с тобой и делают, правда, Шура?