"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Большой ценой было заплачено за разгром белогвардейского отряда. Но оставался еще один враг, не менее серьезный. Этим вторым врагом была банда, о которой говорилось в ориентировке, только что полученной Кузьмичом. Крупная группа всадников откололась от разбитых Красной Армией войск атамана Григорьева, объявила себя самостоятельной единицей и ушла в неизвестном направлении. Группа маневренна, хорошо вооружена, возглавляет ее опытный атаман Шерстев. В заключение в шифровке говорилось: «Не исключено появление банды в вашем районе с целью нападения на уездный центр».
— Уже появилась, — сказал Кузьмич.
Он поглядел на Сашу и вдруг спросил:
— Как состояние Лелеки? Кто-нибудь навестил его?
— Не знаю. — Саша посмотрела в глаза начальнику. — Как-то не думала об этом…
— Не навестили, — сказал Кузьмич. — Очень жаль…
Саша насупилась, прикусила палец.
— И не надо злиться, — продолжал начальник. — Выходит, Лелека заранее был извещен, что тот человек будет прыгать с поезда именно на разъезде, шмякнется головой о камень и при этом у него вывалится пистолет… Поэтому-то он, Лелека, и поспешил на разъезд — знал, что на путях встретит секретаря партячейки и получит приглашение на собрание, а уж туда непременно и в нужный час приведут арестованного… Такова цепочка твоих рассуждений?
Саша упрямо молчала.
— О том, что и я обязательно окажусь на этом собрании и что именно ему поручу стеречь арестованного, Лелека, конечно, тоже был осведомлен загодя, посему выработал план действий: бандит треснет его по голове, отберет свои документы и бежит, а самого Лелеку с мозговой рвотой отправят в больницу… Так, ты считаешь, все было? Молчишь? Что ж, при некоторых обстоятельствах молчание — самое милое дело.
— Я думаю об убийце Ящука и Пожидаева.
— Я тоже. Но пока я не могу доказать, что Лелека — тот самый предатель, которого мы ищем. Нет у нас фактов или хотя бы косвенных доказательств его измены. Пока что одни подозрения. А завтра кто-то заподозрит тебя или меня. Значит, в тюрьму нас только потому, что кому-то мы стали несимпатичны?..
Саша встала. Поднялся и Кузьмич, взял ее за плечи, повел к двери. У входа она остановилась, заглянула ему в глаза. Удивительные были глаза у Кузьмича. Человек одиннадцать лет провел на каторге, хлебнул столько горя! Казалось бы, должен ожесточиться. А у него были добрые глаза, добрые и чуточку насмешливые.
— Все равно я ненавижу этого человека, — сказала Саша, берясь за ручку двери. — Пока нельзя его арестовать, согласна. Но придумать подходящий предлог и отстранить от работы — это в вашей власти!
— Теперь это достигнуто. Думаю, все прояснится, прежде чем он покинет больницу.
— Со вчерашнего дня он уже не в больнице. Настоял, чтобы перевезли домой.
— Вот как, — проговорил Кузьмич. — Я и не знал. Ну что же, это даже лучше — может приблизить развязку… Пусть к нему зайдет кто-нибудь из товарищей — табаку принесет или, скажем, яблок. Он должен почувствовать, что ничего худого не произошло, по-прежнему к нему хорошо относятся. Так надо, Саша…
Был вечер, когда Саша добралась до дому. Еще с улицы заметила, что мать не спит: сквозь ставни в ее окне пробивался лучик света.
Она отперла ключом дверь, неслышно вошла. Мать работала — делала
выписки из толстого шведско-русского словаря.Вскоре мать и дочь сидели за столом. Саша ела жареную ставриду, пила чай и слушала городские новости: в госпиталь, где работала мать, вести стекались со всей округи. Сегодня главной темой разговоров было появление в уезде новой большой банды. Ее послал атаман Григорьев, чтобы разделаться с коммунистами и Советской сластью. Утверждают, что в банде около пяти тысяч человек, есть пушки и даже аэроплан.
Внезапно мать всплеснула руками, поспешила к гардеробу, достала платье с многочисленными пуговицами и широкой бархатной полосой по подолу. Платье нашлось в сундуке со старьем, который уже много лет хранится на чердаке. Фасон, конечно, устарел, но материя еще очень хороша, и, если посидеть над платьем вечерок — кое-что переделать, у Саши будет что надеть в театр или, скажем, когда придут гости.
Саша взяла платье, прикинула на себя перед зеркалом.
— Очень недурно, — сказала мать.
Но Саша и сама видела, что платье ей к лицу.
Ей стало весело. Она быстренько взбила волосы, подцепила на вилку большой кусок ставриды и приняла позу, копируя Веру Холодную с афиши у одесского вокзала.
Мать расхохоталась. Вдруг оборвала смех и прислушалась.
— Это уже слишком! — сердито сказала она. — Твое начальство переходит всякие границы.
Теперь и Саша услышала, что на улице тарахтит автомобиль, узнала кашляющий голос старенького чекистского «панар-левассера».
За ней снова приехали.
«Панар-левассер», напрягая все силы, бежал по тряской мостовой. Шофер сообщил Саше, что Кузьмич приказал привезти ее не в здание УЧК, а в конец Арочной улицы. Там ее встретят.
Конец Арочной… Саша прикинула, что это близ пересечения с Земляной. Что же там могло быть? Скорее всего, обыск или арест в каком-нибудь доме. Но неужели два часа назад, когда она еще была на работе, Кузьмич не знал о предстоящей операции? Спокойно отпустил ее домой — а теперь вдруг такая срочность!..
И вдруг она вспомнила. Узкая улица, извивающаяся по косогору, почти на самой окраине города, — это и есть Земляная. Там, в самом ее конце, на берегу реки доживает свой век бревенчатый домишко, нынешнее пристанище четы Белявских.
Между тем автомобиль добрался до нужного перекрестка, остановился. Из темноты шагнул человек. Саша узнала знакомого сотрудника, вышла из машины. Они направились к реке.
По дороге выяснилось: ей предстоит участвовать в опознании человека, который появился в доме Белявских и, видимо, скоро должен уйти.
— И Кузьмич здесь? — спросила Саша, едва поспевая за спутником, который все ускорял шаг.
— На месте.
Луна еще не взошла. Нигде не проглядывалось ни огонька. Было безветренно, тихо. Дома, едва видные в темноте, казались мрачными, нежилыми. Будто случилась беда, все люди вокруг покинули свои жилища.
Из подворотни выскочила собака, беззвучно пересекла улицу, едва не задев идущих. Саша вздрогнула, оступилась. Она бы упала, не поддержи ее спутник.
Наконец они вышли к месту, где ждал Кузьмич. Это было возле разлапистого дерева, росшего двумя стволами, как рогатка.