Воеводы Ивана Грозного

Как его звали, этого гонца, отдавшегося в плен с грамотой князя Токмакова? Где могила его? Есть ли на ней крест, или татары бросили мертвое тело псам на съедение? Ничего не известно. А ведь какой это был человек! На таких-то камнях русский дом и стоял столетиями.

Выставив заслон из 3000 конников, Девлет-Гирей устремился за Оку, домой. На «перелазе» также осталось еще 2000 крымцев. Князь Воротынский, пребывавший в тревоге всю ночь, наутро 3 августа узнал об отступлении врага. Два неприятельских заслона были разбиты и большей частью уничтожены. Преследовать Девлет-Гирея за Окой Воротынский не решился. А может быть, и сил у армии не осталось: всякому напряжению есть предел…

Полки встали на свои прежние места. Они поредели. Возможно, из трех бойцов только один мог вновь выйти на Оку. Но кто мог — все вышли на государеву службу. От Ивана IV из Новгорода вскоре прибыл Афанасий Нагой с наградным золотом.

Политическая карта Причерноморья после поражения Крымского ханства

Тут добавить-то нечего. Такие дела в пышных комментариях не нуждаются. Наверное, хватит одного просто слова: выстояли! Есть в Молодинском сражении множество черт, роднящих его с битвой за Москву в 1941 г.

Загадка смерти князя Воротынского

Во второй половине 1572 г. солнце князя Воротынского стояло в зените. Слава его распространилась по всей Руси. Многие историки даже считали его победу главным поводом для отмены опричнины [105] .

А в следующем году его не стало.

В апреле 1573-го он вышел «на берег», к Серпухову, с оборонительной армией юга России. Ничто не предвещало беды.

Вдруг возникло большое местническое дело между воеводой сторожевого полка князем Василием Юрьевичем Голицыным и Михаилом Ивановичем, далеко превзошедшим его в военной иерархии: пост первого воеводы большого полка, т. е. командующего армией, давал Воротынскому полное и неоспоримое преимущество. О степени знатности обоих можно дискутировать… но факт остается фактом: Иван IV встал за сторону Голицына. Он получил 11 июля 1573 г. так называемую «невместную грамоту». В этом документе говорилось от царского имени: «Мы тебя пожаловали, велели быть со князем Михаилом Воротынским без мест… А как вам береговая служба минетца и будет тебе до князь Михаила Воротынского дело в отечестве, и мы тебя пожалуем, велим тебе на Воротынского суд дать и велим вас в вашем отечестве счести». Когда же Голицын вернулся со службы (между августом и октябрем 1572 г.), никакого суда не состоялось, поскольку князь М.И. Воротынский был взят под стражу и отправлен в Москву, где его казнили вместе с первым воеводой полка правой руки кн. Н.Р. Одоевским и вторым воеводой большого полка М.Я. Морозовым. Все они оказались под арестом, подверглись опале и смертной казни. Причем Морозов даже не успел заступить на береговое «дежурство» в апреле.

105

Что, вообще говоря, сомнительно. Основные элементы опричнины были разрушены еще до битвы у Молодей — под впечатлением московского разгрома 1571 г.

Значит, какое-то расследование по «делу трех воевод» началось еще весной 1572-го, в апреле. Следствие шло как минимум до середины июля. А вскоре после этого все трое были мертвы.

Гибель трех крупных военачальников, фактически командной «головки» всей армии, выглядит загадочно. Московское правительство и сам царь никогда не давали на этот счет никаких объяснений. Опалу и казнь невозможно объяснить служебной оплошностью, поскольку один из казненных не успел прибыть на службу, следовательно, не мог совершить на ней никакой ошибки. Само местническое дело не становилось тогда поводом для смертной казни, — в худшем случае строптивого местника отправляли в тюрьму. Казнь ему полагалась только за военное поражение, случившееся из-за местнического спора во время боевых действий. Да и то трудно сыскать такие примеры… Скорее князь Голицын почувствовал какой-то разлад между царем и князем Воротынским, да и постарался его использовать себе на благо: на пустом месте обрел местническую «находку». Опальный вельможа становился источником местнических «потерек» для всего рода, его не щадили…

Значит, еще весной, в самом начале «береговой службы», Ивана IV увидел в чем-то очень крупную вину трех воевод. Что за вина?

Князь Андрей Курбский, современник Воротынского и эмигрант, неплохо осведомленный о событиях Молодинской битвы, предложил следующую версию событий: Михаил Иванович ни в чем не был виноват, его оговорили по распоряжению царя. Имеет смысл полностью привести объемистый рассказ Курбского: «Потом были убиты славный… Михаил Воротынский и Никита, князь Одоевский, родственник его с детками младенцами…Спустя примерно год (после Молодинской битвы. — Д.В.) велел он (Иван IV. — Д.В.) схватить, связать, привести и поставить перед собой этого Победоносца и защитника своего и всей земли Русской. Найдя какого-то раба его, обокравшего своего господина — я же думаю, что тот был подучен им: ведь тогда еще князья эти сидели на своих уделах и имели под собой большие вотчины, а с них, почитай, по несколько тысяч воинов были их слугами, а он им, князьям, завидовал и потому их губил, — царь сказал князю: „Вот свидетельствует против тебя твой слуга, что хотел ты меня околдовать и искал для этого баб-ворожеек“. Но тот… отвечал: „Не привык я, царь, и не научился от предков своих колдовать и верить в бесовство, лишь хвалить Бога единого, в Троице славимого, и тебе, царю и государю моему, служить верой. Этот клеветник — раб мой, он убежал от меня, меня обокрав. Не подобает тебе верить ему и принимать от него свидетельства как от злодея и предателя, ложно на меня клевещущего“. Но он тотчас повелел блистательнейшего родом, разумом и делами мужа, положив связанным на дерево, жечь между двух огней. Говорят, что и сам он явился как главный палач к палачам, терзающим Победоносца, и подгребал под святое тело горящие угли своим проклятым жезлом… Велел он также подвергнуть разным пыткам и… Никиту Одоевского… А того прославленного победителя, без вины замученного и обгоревшего в огне, полумертвого и едва дышащего, велел он отвезти в темницу на Белоозере. Провезли его мили три, и отошел он с этого жестокого пути в путь приятный и радостный восхождения на небо к своему Христу…» [106]

106

Курбский А. История о великом князе Московском // ПЛДР. Вторая половина XVI века. М., 1986. С. 336–341.

Оговор? Это возможно. Царь по характеру своему был мистиком, верил в волхвование и даже в прорицания колдунов. Мог бы он поверить в реальную опасность для себя и своей семьи, если бы Воротынского, а то и нескольких воевод сразу, оговорил, подсунув клеветника, например… тот же Голицын (все они стояли выше него в воинской иерархии по воеводскому списку 1573 г.)? Да, мог. Сбрасывать эту версию со счетов нельзя.

Возможно, Иваном IV двигали иные причины — политического, а не мистического характера. Курбский считал, что Иван Васильевич из «зависти» разрушал крупные уделы знатных князей. Мотив? Нет, никакой не мотив. Царь уже распорядился достаточно вольно огромными владениями Воротынского, отправляя его в ссылку десять лет назад. И прекрасно обошелся при этом без казни самого Михаила Ивановича, а также его родни. Непонятно, к чему было дополнять очередную конфискацию земель убийством их владельца, плюс одного из родственников, но оставить при этом в живых прочих молодых наследников — а род Воротынских далеко не «извелся» на Михаиле Ивановиче [107] . Не клеится. И при чем тут Морозов? Тоже какая-то родня Воротынских? Было бы красиво закончить жизнеописание полководца, замкнув сюжет на возвращении сына к истории отца, слишком могущественного, а потому подозрительного для московских правителей человека… Но… эта версия не объясняет всех фактов.

107

Более того, младшие Воротынские еще получили часть своего удела назад то ли при Иване IV, то ли в первые месяцы правления его сына Фёдора Ивановича.

Допустим, царь увидел в трех военачальниках, контролировавших основные силы южной армии, потенциальных военных заговорщиков. Ведь их объединяет лишь одно — служебное положение в апреле 1573 г. Могли у Ивана IV возникнуть подобные подозрения? Да, могли. Есть одно «но». Тогда Воротынского и казнили бы за попытку заговора. При чем тут колдовство?

В главе, посвященной князю Мстиславскому, была рассказана история о том, как Иван IV под пыткой допрашивал русских беглецов из крымского плена. Так вот, точно так же как и с Мстиславским, царь услышал отрицательный ответ на свой вопрос о том, имел ли сношения с крымцами князь Воротынский. А услышав его, пытками выжал из допрашиваемого признание в измене Михаила Ивановича… который был к тому времени мертв. И казнили князя не по обвинению в сношениях с крымцами, а по обвинению во вредоносном колдовстве. Зачем? Очевидно, царь знал, что за Воротынским нет вины. Но ему требовалось показать воеводу персоной кругом виноватой — и в том, и в этом…

Тогда, возможно, царь взревновал к славе Воротынского. Князь победил крымцев, в то время как сам Иван IV отсиживался в Новгороде Великом. Современники честили царя на все лады за этот эпизод. Такие разные люди, как Курбский и Штаден, писали о «новгородском сидении» первого русского царя весьма пренебрежительно, поскольку сочли его трусом [108] . Если же вспомнить бегство от Девлет-Гирея в 1572 г., картина выйдет совсем некрасивая. Иван IV мог жестоко страдать из-за косых взглядов и дурных разговоров, связанных с двойным позором в его жизни. Между тем авторитет Воротынского рос. В январе 1573 г. русская армия во главе с Иваном IV взяла Пайду. Царь вернул себе лавры отважного человека и удачливого полководца. Теперь он мог уничтожить Воротынского, не вызывая пересудов о зависти к этому человеку.

108

Хотя в подобной ситуации было совсем неглупым делом убрать монарха подальше от передовой и предоставить дело профессионалам.

Однако и тут есть свои «но». Допустим, князья Воротынский и Одоевский справедливо пользовались славой героев, сражавшихся с крымцами в 1572-м и одолевших опаснейшего врага. Но пользовались ею также и Хворостинин (допустим, слишком мелкий человек, чтобы вызвать у царя зависть) или, скажем, Иван Шуйский (этот уж совсем не мелок). Допустим, кто-то вел себя поскромнее, а кто-то слишком гордился своею победой. Допустим также, что самыми большими гордецами оказались Воротынский и Одоевский. Но Морозов-то вообще не присутствовал среди полковых воевод на Молодях, вот незадача! Как можно ревновать к славе человека, который ее не имеет?

Возможно, Михаил Яковлевич Морозов к делу Воротынского непричастен, да и вообще не существовало никакого «дела трех воевод». Морозов только что прибыл из Ливонии, где числился вторым воеводой большого полка в армии князя И.Ф. Мстиславского. Эта армия потерпела тяжелое поражение под Коловерью. Морозов, хоть и получил там ранение, но всё же мог быть

а) одним из реальных виновников разгрома;

б) удобной кандидатурой для обвинения в срыве похода, в поражении русских войск и т. п. Ведь Мстиславского-то царь уже простил. И он к тому же считался «столпом царства», а таких людей трогают лишь по очень серьезному поводу.

Можно выбрать версию по вкусу, но, видимо, в любом случае Морозова стоит отделить от князей Воротынского и Одоевского. Курбский, например, этой связки не видит. И ни о каких обвинениях по поводу колдовства в отношении Морозова не выдвигалось — нет таких сведений. А вот за Коловерь он мог ответить жизнью, как отвечали в то царствование иные воеводы за иные поражения. Хотя «командармом» он был выдающимся и прежде умел приносить победы Московскому государству.

Михаила Яковлевича казнили в возрасте мало не восьмидесяти лет — как он только в походы ходил! Одновременно лишили жизни его жену и двух сыновей. А в 1583 г. царь отправил в Троице-Сергиев монастырь большой персональный вклад по душе Морозова — 100 рублей. Князья Воротынский и Одоевский такой почести удостоены не были. И тут — отличие.