Воин Доброй Удачи

И в то же время ни ночи не проходило без стычек по периметру лагеря, ожесточенных сражений, шумом порой пробуждавших всю армию, что добавляло усталости к и без того нараставшему утомлению. Вокалатай постоянно теперь реяли в небе на северной стороне, их свободные одеяния развевались вокруг них, из их глаз и ртов струился свет. Люди Кругораспятия прозвали их «воздушными змеями». С заката до рассвета они неустанно посылали молнии над пустынными окрестностями, и почти всегда замечали очередной отряд шранков, крадущихся к лагерю, иногда в несколько тысяч голов. А днем даже колдунам крепкого телосложения приходилось привязывать себя к спинам мулов, чтобы спать в седле. И все меньше находило силы явиться на Очищение днем.

И все же Амрапатар упрямо отказывался призывать Священного аспект-императора. Когда сигнальщики спрашивали, какое послание им послать за горизонт вечером, он описывал понесенные потери, ибо был отнюдь не безрассуден, но в заключение неизменно добавлял: «У Армии Юга все в порядке».

Так они переносились от одного горизонта к другому, от пустоши к чащобе и снова к пустоши.

Для Перемещения сваяльской Гранд-даме необходимо было видеть, куда они переносятся, отчего их путешествие – если колдовские эти прыжки можно было так именовать – заключалось в движении по холмам, переступании, так сказать, с одного на другой. Под ними проносились при этом обширные долины, через три дня такого пути все поросшие густым лесом. Голос Сервы звучал будто из-под кожи Сорвила, стягивал воздух вокруг светом, испепелял физическое тело и доставлял их на новую возвышенность на краю окоема. Затем, если она не падала в изнеможении, то рассказывала спутникам что-нибудь о земле, простирающейся перед их моргающими глазами.

– Это некогда было провинцией Юносирай, древними охотничьими угодьями юмеритских богокоролей.

Или:

– Вон там, видите? Темная линия, среди деревьев. Сохольн, широкая дорога, построенная королем Нанором-Аккерджей I для того, чтобы войско быстро могло достичь границы королевства.

И каждый раз Сорвил всматривался, стараясь вообразить, каково это – обладать памятью о минувших веках? Моэнгус же лишь хмурился и пренебрежительно отмахивался:

– Подумаешь!

Лишь воды Нелеоста неизменно оставались темной полоской на севере. И несмотря на птичьи трели, земля вокруг казалась примолкшей, словно до сих пор скорбела о великих потерях.

Они переносились с одной вершины на другую. Изломанный, словно узловатый палец старика, хребет. Отвесная скала, под которой возвышались леса таких великанов, какие в засушливом Сакарпе и не водились. А однажды Серва перенесла их на верхушку разрушенной башни, откуда оказалось невозможно спуститься. Тогда заклинание оказалось особенно изнурительным, и Моэнгус едва успел подхватить сестру, когда она зашаталась на краю башни. Потом пришлось несколько страж сидеть подле нее на обдуваемой всеми ветрами площадке, пока Серва не восстановила силы. Как-то они оказались на скалистом островке посреди реки, за которой на многие мили простиралось болото. Прежде чем удалось покинуть это местечко, комары их просто изъели.

Как правило, они совершали свои «прыжки», по выражению Моэнгуса, дважды в сутки, хотя сваяльская Гранд-дама нередко пыталась перенести их и в третий, что порой ей удавалось. Ранним утром, почти сразу после пробуждения, и второй раз после полудня или позже, в зависимости от того, насколько крепко удавалось Серве поспать днем. Огня они не разводили, жаря дичь, подстреленную Моэнгусом из его великолепного лука, с помощью магии. По ночам они спали, дежуря по очереди, и Сорвил навсегда запомнил те картины залитого лунным светом мира, которые разворачивались перед ним, когда он настороженно вслушивался в звуки ночного лесного хора. И каждую ночь не мог удержаться, чтобы не рассматривать спящую Серву. Казалось, под покрывалом лежит мраморная статуя, казавшаяся плотнее окружающего мира. Одинокая ее красота поражала его.

Но иногда принцесса не столько спала, сколько падала в обморок от потери сил после некоторых «прыжков». И, не приходя в сознание, стонала или даже что-то выкрикивала, и Сорвил, не удержавшись, спросил, что ее так терзает.

– Прошлое, – сердито глядя на него, будто недоумевая на невежество Сорвила, ответил Моэнгус. – Как и всех, кто прикоснулся к этому высохшему куску дерьма – сердцу Сесватхи. Ей видится, как эти края гибнут в огне и от орд шранков. Ей снится отцов недруг.

– Не-Бог, – пробормотал Сорвил.

Эскелес, конечно, рассказывал ему о Первом Апокалипсисе, о том, как некая мрачная сила, которую сакарпы называли Великий Разрушитель, собиралась вернуться, чтобы довершить разрушение мира. Эскелес тоже стонал и скулил во сне, но он, напротив, слишком часто жаловался на свои Сновидения, отчего Сорвил перестал обращать на них внимание.

Как бы то ни было, теперь тот факт, что Серву мучили те же сны, тревожил гораздо сильнее.

– Как это было, во время Первого Апокалипсиса? – задал он ей все же вопрос.

– Поражение, – ответила она, погрузившись в себя. – Ужас. Боль… – Затем, переведя взгляд на Сорвила, хмуро улыбнулась. – И некая странная красота.

– Красота?

– Конец народа… – помедлив, неохотно, что было несвойственно для нее, продолжила она. – Мало что может захватить столь всецело.

– Народа, – повторил он. – Вроде сакарпов.

– Да… Только уничтожение, а не порабощение, – после чего поднялась на ноги, словно кладя предел его щекотливым вопросам. – И повсюду, до края земли.

Дважды они слышали перекличку рожков шранков, похожую и в то же время иную, чем на границе Сакарпа. И каждый раз они замирали надолго, прислушиваясь, и Сорвилу начинало казаться, что конец мира не столь уж далек.

Потери все росли, что побудило даже бесстрашного сына короля Амрапатара Чарапату, прозванного принцем Ста Песен, обратиться к отцу с предостережением. Каждое утро он вел Рыцарей Инвиши к бурлящим облакам горизонта, и каждый вечер возвращался с докладами о нарастании опасности.

– Больше они не обращаются в бегство. И разбегаются, только завидев «воздушных змеев» в небе, а их становится все меньше… Скоро шранки вовсе потеряют страх и тогда обрушатся на нас вдесятеро большим числом!

– Разве у нас есть другой выбор, кроме как двигаться дальше? – воскликнул король Амрапатар.

И хотя Уверовавшие короли понимали поход как общее предназначение, страх за свою жизнь побудил их усомниться в правильности тактики продвижения. И вскоре даже самые стойкие – король Марсидид Сиронайский и принц Массар Чианадинайский, презиравшие жалобщиков, заговорили о том, что пора обратиться к аспект-императору хотя бы за советом.

– К чему упорствовать, царственный брат? – попрекнул Марсидид. – Неужели страшишься, что уронишь себя в Его глазах? Твоя вера в Него не должна зависеть от Его веры в тебя.

В этих словах не было дерзости. Все знали, как действует присутствие аспект-императора, освобождая от гордыни и позора, и поэтому стремились достичь того же в разговоре между собой. Прямые слова не уязвляли, если были высказаны с честными намерениями.

И Амрапатар поддался на уговоры. Наступив на собственную гордость, он приказал сигнальщикам воззвать к аспект-императору через их кодированные сполохи: «Полчище шранков разрастается. Священный Повелитель, Армия Юга взывает к твоим силам и мудрости».