Воин Доброй Удачи

– Нариндар, – сказал он, важно кивнув.

Юный принц-империал всячески старался сохранить на лице скорбь. Ему не доводилось слышать никаких историй о нариндарах, фанатиках Культа, чье имя было синонимом ужаса до того, как отец раскрыл одного из шпионов Консульта.

Как много места оставляют люди своим страхам.

– Я могу устроить все, что желаете, Ваша светлость.

– Нет, Санкас. Это я должна сделать сама…

Она задержала дыхание, прикусив нижнюю губу.

– Это проклятие должно быть только моим.

Проклятие? Неужели мама должна быть проклята, чтобы убить дядю?

«Она не верит в это, – прошептал внутренний голос. – Не верит, что дунианин может быть искренним, не считая шрайю…»

– Понимаю, Ваша светлость, – сказал Биакси Санкас, кивнув с невеселой улыбкой, которая напомнила мальчику дядю Пройаса и его меланхоличную преданность. – И преклоняюсь перед Вами.

Келмомас повернул голову, чтобы увидеть слезы, застилавшие глаза матери. Становится все труднее находить способы, чтобы заставить ее плакать…

Она крепко прижала мальчика, словно он был единственной неповрежденной частью ее тела.

Изможденный патриций поклонился так низко, как того требовал джнан, и удалился, оставив императрицу наедине с ее горем.

Глава 9 Равнины Истиули

Форму добродетели очерчивает похоть.

Айнонийская поговорка

Начало лета, 20-й год Новой Империи (4132 Год Бивня),

Верхняя Истиули

– Я дым, поднимающийся от ваших городов! – выкрикнул Нелюдь. – Я ужас, который пленяет! Красота, что гонит и понукает!

И они собрались перед ним, один – упав на колени, иные – держась поодаль с недоверием и страхом. Один за другим они открывали рты под его указующим перстом.

– Я лот!

Двенадцать путников, похожие на серые тени в облаках пыли, склонились в ритме напряженной ходьбы. Леса, обширные и густонаселенные, остались позади. Волнующееся море, на котором не остается следов, также лежало за спиной. Павшие по пути давно превратились в гниющие останки.

Степи расстилались, словно во сне.

Еды осталось мало. Ксонгис беспрестанно обследовал землю в поисках полевок и других грызунов, ведя отряд по ветру к той или иной высоко кружащей птице. Набредая на охотничьи угодья, он приводил Колдуна, чтобы разрыть землю, пока другие стояли наготове с оружием в руках. Магические огни вспахивали землю широкими пластами. Когда имперский охотник догадывался о случившемся, большая часть зверьков была уже убита, а остальных, оглушенных или изувеченных, было легко насадить на вертел. У Мимары, жадно поедавшей толстых крыс, лицо и пальцы лоснились от жира в вечернем сумраке. Но поскольку угодья попадались не всегда, путники складывали недоеденные остатки в свои сумки.

Вот это и убило Хиликаса: хворь от испорченного мяса.

От двенадцати осталось одиннадцать.

Ночью путь им освещали только звезды. Капитан говорил только с Клириком, изрекая продолжительные негромкие наставления, которых никто не мог разобрать. Остальные жались друг к другу, как потерпевшие кораблекрушение, жалкие кучки, разделенные бездной изнеможения. Галиан добивался расположения Ксонгиса и Покваса. Эта троица притесняла других мнительным тоном, насмехаясь над ними, а порой и нагло разглядывая, только чтобы отвести глаза, когда объект осмотра оборачивался к ним с вопросом. Конгер и Вонард редко заговаривали, но неизменно держались плечом к плечу, в пути и на привалах. Сарл сидел один, отощавший и уже гораздо менее склонный разыгрывать прежнюю роль сержанта. Мимара не раз замечала, как он смотрит на Капитана, но так и не смогла понять, что мелькает в его глазах – обожание или желание его убить.

Из Ущербов остался только Колл. Мимаре еще не приходилось встречать человека настолько обманчивого. Но он просыпался без слов и так же молча присоединялся к их долгому маршу. Казалось, что он отказался от речи, полагая, что все удовольствия принадлежат толстякам. Он бросил оружие и свой пояс, довольствуясь шнурком с эфеса своего палаша, который нес, примотав к голове, так что лезвие болталось без ножен у него за спиной.

Однажды Мимара заметила, как он сплевывает кровь. Десны его начали кровоточить.

О своем животе она старалась не думать.

Порой, бредя в пыльной прохладе утра или под резким иссушающим полуденным солнцем, она крепко зажмуривалась и открывала глаза, как узник, которому больше всего нужно поспать. Остальные устало тащились в пыли, рассеявшись по серовато-коричневой равнине, протянувшейся до выцветшего неба…

Они шли, словно во сне.

– Как я любил вас! – причитал Нелюдь. – Так сильно, что готов был свернуть горы!

Звезды пологом покрывали небо, и ночной купол мерцал бесчисленными точками света. В тени ненастоящего человека скальперы клонили свои головы, открывали рты с младенческой потребностью, с детским изумлением.

– Настолько, что отрекся от своих братьев!

Они с ликованием взмахивали руками, смеясь, восторженно вскрикивали.

– Настолько, что принял проклятие!

Колл взирал на них из темноты.

Колдун читал давно умерших поэтов, его голос звучал удивительно мягко и звонко. Рассуждал о метафизике, истории и даже астрологии.

Старик в полусгнивших лохмотьях. Древний маг-гностик.

Но больше всего – учитель.

– Кирри, – сказал он Мимаре как-то вечером. – Оно заостряет память, делает ее такой, будто… тебе ведомо все, что когда-либо узнал.

– Я счастлива, – ответила она, прижимаясь щекой к поднятым коленям.

Лучезарная улыбка осветила его бородатое лицо.

– Да… и я иногда.

Он на секунду нахмурился.

Но тут же опять улыбнулся.

– Степи проносились, как во сне.

– Она сидела одна в высокой траве, думая: «Как можно быть такой красивой?»

Ее саму зачаровывала пленительная линия подбородка и щек, мягко загибающаяся к мочке уха. Она понимала все удовольствие, которое зеркала дарят красивым. Ей не было чуждо тщеславие. В борделе они с другими девицами беспрерывно прихорашивались и наряжались, обмениваясь дурацкими комплиментами и завистливыми взглядами. Красота, может, и была средством их порабощения, но это было их единственное богатство, и они добивались ее, как пьяницы – вина и ликера. Отнимите ее, и люди станут высоко ценить свои горести. Если только не винить в них весь мир.

– Я знаю, что ты делаешь, – прошептала она существу по имени Сома.

– И что же я делаю?

Есть разные виды уверенности. Одна облачается в обноски, подобно Соме. И это существо погрязло в скверне глубже Мимары – мысль, которая никак не пришла бы ей в голову до встречи с ним здесь, вдали от остальных. Особенно лицо и шея, где вся кожа была покрыта пятнами и остатками еды…

Ее кожа.

– Подмена, – говорит она. – Шпионы Консульта, как правило, начинают работу со слуги или раба – того, кто позволяет им рассмотреть свою цель, познать манеры, голос и характер. И после тщательного изучения они начинают преображаться, принимая форму этого человека: лепить плоть, отливать кости, чтобы подготовиться к последующему убийству и замещению цели.