Воин Храма

Выбор, который он сделал, превращался в кошмар — и не потому, что в обители храмовников жилось так уж тяжело.

Обеды оказались куда сытнее, чем пугал его Леннар, а во время долгих заутренней и обеден можно было отдохнуть и побыть наедине с собой, вспоминая строки почти забытых ныне баллад или достраивая в мыслях сны, в которых Леннар его обнимал.

Жизнь в командорстве, правда, оказалась довольно скучна — но не это мучило Кадана более всего, а то, что именно его вступление в Орден непреодолимой стеной отгородило Леннара от него.

Жизнь его оказалась расписана по часам — и встречи с Леннаром тоже проходили по часам, вклиниваясь между мессами, рутинными делами и едой.

Два часа в день, когда Леннар занимался с ним, нечастые поездки в город или в лес, в которых, как правило, они все равно не оставались вдвоем, и долгие ночи, которые каждый из них проводил сам по себе в одиночестве среди чужих, почти незнакомых людей.

Кадан не стремился завести здесь друзей, только Леннар интересовал его.

Он все отчетливее понимал, что здесь, в стенах старинного замка, башни которого, как теперь мог различить Кадан, уже стали осыпаться песком, ему уготована участь молчаливого обожателя — и не более того.

Мысли о том, чтобы отказаться от служения, все равно ни разу не посещали его — потому что отказаться от Леннара он не смог бы, чтобы ни произошло. Но Кадан не переставал думать о том, что Леннар сейчас так же далек от него, как это было и два месяца назад.

— Я люблю тебя… — все чаще шептал он вместо молитвы, и слезы наворачивались на глаза. Но Леннар не мог ответить ему, потому что не слышал этих слов — да и, видимо, не хотел их замечать.

Когда лето уже закончилось, но осень еще не вступила в свои права, череду одинаковых дней разорвал эпизод, который Кадан затем так и не смог забыть.

Утро, вопреки обыкновению, было солнечным и теплым, так что блики света не переставали играть на лезвии клинка, который чистил Кадан с самого завтрака.

До обеда оставалось с полчаса, когда один из рыцарей обратился к Кадану с просьбой: спуститься в погреб и достать для трапезы вина.

Кадан не был обязан ее исполнять, но ему было все равно — ходить за вином или чистить меч. И потому он убрал снаряжение, которым занимался до того момента, и, вооружившись ключом, направился в подвал.

Миновав винтовую лестницу, он остановился у высоких дверей. Поковырял в скважине ключом и, отодвинув одну створку настолько, чтобы можно было протиснуться вместе с бочонком, прошел внутрь.

Стройные ряды бочек тянулись со всех сторон, как полки с книгами в библиотеке отца.

Кадан пробрался между них и отыскал метку, которую назвал ему брат — бордо 1307. Однако взять бочонок в руки Кадан не успел.

По позвоночнику его пробежал холодок, когда он увидел стену, выложенную из множества неровных камней. Стена явно стояла здесь, когда не было еще ни Ордена, ни замка, выстроенного для него. Кладка была старой, так что Кадан даже представить не мог, кто ее сложил. Но там, где, видимо, раньше была брешь, теперь стоял огромный булыжник, похожий на могильную плиту.

Многочисленные руны испещряли его.

Кадан — будто невидимая сила притягивала его — шагнул вперед и провел пальцами по одной из них.

Это был футарх. Название всплыло в голове само собой.

Хотя Кадан немного разбирался в ирландских рунах, которыми писали у него на родине знахари и ведовки, эти знаки заметно отличались от них — и все же Кадан мог их прочитать.

"Судьба да накроет их. Пусть остановится колесо".

Кадана затрясло, хотя он и не понимал смысла написанных слов. Странное чувство охватило его — как будто он лежал в могиле, а лопата гробовщика врезалась в землю, укрывавшую его.

Кадану стало страшно. Он поспешно шагнул назад и, развернувшись, собирался бежать — но натолкнулся спиной на чью-то грудь и не смог удержать вскрик.

Чьи-то руки поймали его, обхватили с обеих сторон.

Резко развернувшись, Кадан увидел лицо высокого мужчины прямо перед собой. Волосы его были светлыми, как бледное золото, а подбородок ограняла мягкая борода, спускавшаяся на грудь аккуратной волной.

— Что ты делаешь здесь? — спросил мужчина, не выпуская его из рук.

Кадан сглотнул.

— Кто ты такой? — повторил тот.

— Меня… — Кадан запнулся, — послали за вином.

— Кто послал? И кто дал тебе ключ?

Кадан хотел ответить, но не успел.

— Брат Ролан, — разорвал тишину голос, долетевший из темноты. И хотя принадлежал он человеку, которого Кадан сейчас как никогда мечтал увидеть рядом с собой, от имени, которое он произнес, Кадану стало еще холодней. — Это мой оруженосец, — Леннар вышел из темноты. — Я благодарен вам за бдительность, но он не принесет вреда. Я послал его.

Брат Ролан, ненадолго обернувшийся к другому рыцарю, теперь снова пристально смотрел на Кадана и по-прежнему не отпускал его.

— У него странное лицо, — произнес он медленно, — языческое, я бы сказал. Он похож на ведьмака.

— Однако на груди он носит крест, — голос Леннара оставался все таким же ровным, когда он подошел и аккуратно отцепил пальцы Ролана от плеч юноши.

Кадана все еще трясло, и он невольно прижался к Леннару. Глаза Ролана — холодные и пронзительные, как блестящие на солнце осколки льда, кололи его сотнями маленьких иголочек.

— Если ты так говоришь, брат Леннар, — неожиданно легко отступился он и даже шагнул в сторону, позволяя им пройти, — берите вино. Мальчик один его не унесет.

Леннар кивнул. Они с Каданом взялись за бочонок и понесли его наверх.

Только когда емкость уже оказалась на кухне, Кадан, у которого к тому времени напрочь пропал аппетит, спросил:

— Кто это был?

— Это брат Ролан, — ответил Леннар то, что Кадан знал уже и так. Взгляд его был непривычно задумчив. — Он мой хороший друг.

— Я не видел его здесь раньше.

— Он вернулся с поручением из Парижа. Преодолел опасный путь. Можешь не сомневаться, он честен и предан Ордену как никто.

— У него жестокие глаза.

— Он мой друг, — повторил Леннар твердо. Когда прозвучал колокольный звон, он ненадолго поймал руку Кадана, будто хотел что-то еще ему сказать, но никак не мог подобрать слов. И когда пальцы его разомкнулись, Кадану показалось, что Леннар более чем обычно не хотел его отпускать.