Воин огня

– Мавиви тоже ошибаются, – едва слышно произнес расстроенный Ичивари.

Он пообещал себе поговорить с Шеулой при следующей встрече и убедить ее в том, что душа отца жива, а решения его не так уж и плохи…

На столе лежали, дожидаясь внимания, несколько предметов. Обгоревшие остатки переплетов книг, округлый камень, сплющенная пуля и огниво – видимо, то самое, принадлежащее бледному Томасу. Ичивари завернул все эти вещи в ткань, завязал узлом, пристроил к своей сумке – и покинул дом, с наслаждением освободив ноги от тапок. С крыльца он осмотрел улицу, кивнув двоим воинам с оружием, по-прежнему стоящим у дома вождя. Было бы до неприятного тихо и пусто, если бы не бранд-пажи. Они заполучили в свое распоряжение священного коня, отвели на лужайку перед конюшней, расседлали и теперь дружно чистили. И шумели так, словно ничего плохого в поселке не случилось.

– Чар, иди к нам! – закричал, перекрывая общий гомон, самый крупный и взрослый, Банвас. – Тебя уже никто не ожидал увидеть! Давай рассказывай…

– Вождь Даргуш указал, что я обязан выяснить все по поводу поджога, – выговорил Ичивари, роняя слова степенно и неспешно, совсем как велел отец. Мысленно сын Даргуша представлял зерна, которые по одному бросает в добрую пашню, с должным уважением. – Возможно, мне понадобятся надежные помощники.

– Во всем поселке таких только пятеро, это мы, – возликовал Банвас. – И бледным и махигам велено до особого указания сидеть в своих домах. А мы – бранд-команда и герои. Вождь разрешил нам в награду за успешное тушение огня ходить по улицам до утра, шуметь как угодно и гордиться собой. Здорово, правда?

Ичивари кивнул. И подумал: «Наверное, тишина показалась мучительной отцу, внезапно оказавшемуся наедине с отчаянием. Окровавленное перо – знак большой беды…» Не позволяя себе отвлекаться на посторонние размышления, сын вождя сел на толстую жердь забора перед конюшней. Он заправил тонкий хвостик косицы с новыми перьями, мысленно улыбнулся Шеуле, благодаря за подарок, и решительно добыл лист бумаги. Покосившись на бранд-пажей и сохраняя важный вид, Ичивари подсунул края листа под два ремешка на жесткой стороне сумки, выбрал перо. Борцы с пожарами за это время освободили коня от назойливой опеки, добыли огонь и запалили такой факел – хоть зови вторую бранд-команду!

– У бледных, как мне рассказывал дед, – начал Ичивари, осматривая кончик пера в рыжем факельном свете, – преступления случаются по пять раз на дню и ночами – вовсе постоянно.

– Дикий народ, – согласился младший из пажей, подозрительно светлокожий для махига. – Магур и нам говорил: пожаров у них – страсть как много. А еще…

– Бледные придумали надежный способ ловить хитрых злодеев, раз их много и искать приходится часто, – продолжил Ичивари. – Для ловли требуется навык. Ведут же поиск так: сначала осматривают место преступления. И записывают все. Потом опрашивают всех, кто что-то видел и слышал. И записывают. Дальше стучат во все ближние дома…

Ичивари обреченно посмотрел на бумагу и перо. Пажи сочувственно завздыхали, но помощь в записывании не предложили, хотя Ичивари тайно надеялся на это.

– Я начну записывать с ваших слов, – буркнул он. – Кто заметил пожар?

В ответе сомневаться едва ли стоило. Тощий младший паж, дитя, родившееся загадочным образом у одинокой вдовы героя второй войны, стукнул себя кулаком в грудь и шагнул вперед. «У бледных подобных ему называют «в каждой бочке затычка»», – припомнил поговорку Ичивари. Ходить и стоять пацан не умеет – только бегает. Молчать тоже не умеет и другим не дает, поэтому его обычно и…

– Я сидел на вышке, меня отправили туда по жребию, – сообщил полукровка. – Гляжу: в окнах дедова дома мелькает свет. Я в крик. Пожар! Дед-то в лесу, а библиотека открыта только в светлое время. Мне не поверили, но я настоял. Мы взяли багры и бегом сюда. Уже дымом пахло! Окно разбито было, во – я ногу пропорол. Мы прикатили от конюшни бочку-поилку, приволокли лестницу. Ух, тут дымило уже прилично! Я шасть вверх, бац багром по крыше, потом шлеп…

– Не спеши, я записываю, – потребовал Ичивари, едва дописавший со всеми сокращениями до «разб. окн.». К тому, что Магура «своим дедом» привыкли звать почти все дети в поселке, он уже привык, хотя было время – ревновал и обижался, особенно по весне… – Сколько было времени, когда ты спустился с вышки?

– Тень старосты секвой легла на… – начал было полукровка, всегда старавшийся показать свой опыт в лесных делах, но уловил хмурость сына вождя и осекся. – Ох, прости. Полдевятого. Как раз на университете часы отбили «бдынь», когда я свалился с вышки. Ну, значит, я бац багром и…

– В каких окнах тебе почудился свет тогда, при взгляде с вышки?

– Не знаю… Ага… В разбитом и вон том, в выгоревших, короче. Точно. Слушай дальше.

– Кто-то был на конюшне?

– Кобылы, – подмигнул неугомонный свидетель. – Они не спали, а конюх спал. Мы бочку выкатили, так он даже храпеть тише не стал! Хотя всем известно: махиги не храпят, только бледные…

– Кто был на улице?

– Отправьте этого болтуна снова на вышку, – низким рассерженным голосом велел Банвас. – Он что, один будет рассказывать за всех нас? И привирать, как распоследний бледный злодей. Мы ему сперва ничуть не поверили, он по три раза за ночь кричит «пожар», если ему скучно. В общем, он нас довел и мы погнали его всей командой… даже багры похватали сгоряча. Чар, ты же знаешь: он кого угодно доведет. Значит, про полдевятого я не помню, может, он упал нам на головы именно в это время. Но без четверти часы били, это я приметил, когда мы уже выгребали тлеющие книги прямо в окна, как раз он и он бросали и накрывали тканью. Я и он полы ломали, три доски подгорели до сердцевины, я решил не рисковать перекрытиями. Что еще? Когда мы только-только прибежали оттуда по улице, никого здесь не было. Потом я не могу сказать точно, как бочку подтащили, я уже был в доме и не высовывался. Сперва дверь пришлось ломать: замок на ней снаружи, он был цел. Без четверти тут толпа набралась, я уже ломал полы и ходил к окну, выбрасывал доски, так что всех стоявших внизу помню, дай сам запишу.

– Пиши, – охотно согласился Ичивари. – Кто нашел огниво?

– Я. Сейчас допишу, пойдем наверх и покажу, где в точности оно лежало.

– А камень? Вот этот, гляди.

– Вообще не понимаю, почему он важен. В углу валялся, его вождь подобрал и унес вместе с огнивом.

Банвас закончил записывать, старательно поставил жирную, похожую на кляксу, точку. Точнее, сперва он уронил кляксу, а после скруглил ее для красоты. И вызвался нести сумку: точка никак не желала сохнуть, так что спрятать листы бумаги не представлялось возможным.

Сменив пожароопасный факел на маленькую тусклую лампу, вся группа миновала грубо взломанную дверь и затопала по темной лестнице. Ичивари хмурился, нащупывал пальцами края ступеней и пытался вспомнить, какие именно книги хранились в выгоревших комнатах. Было бы ужасно утратить даже малую часть записей, собранных дедом. Того бледного старика, что начал собирать библиотеку, не стало весной. Хоронили его всем поселком, даже вождь пришел и положил перо и плетеный знак духов, тем признав: не всегда оттенок кожи решает, велико ли уважение к человеку. Малышня еще и теперь иногда хлюпает носами, вспоминая любимого учителя письма и счета, и на его холме всегда есть цветы… Нет, те записи хранятся на первом этаже, в дальних комнатах. На втором книги стали расставлять не так давно, когда нехотя признали: дед Магур всерьез ушел и в дом не вернется. Три стены сплошь закрыли полками. Свалили на них неразобранное и не самое важное: старые, неточные карты, первые из составленных махигами, – есть более новые, и прежние хороши лишь для примера, мол, раньше мы вон как делали. Что еще было в комнате? Тонкие стопочки листков, грубо и неумело сшитых ремешками и нитками: их приносили ученики малого университета. Раз дед ценит слова старых, каждый счел необходимым расспросить своих и записать для общего блага их слова. В коробках на полу, возле полок, лежали такие же каракули детворы дальних поселков. Возле стола копилась всякая всячина, что находилась в работе. Сам Ичивари и еще семь учеников большого университета хотя бы час в день уделяли сортировке завалов. Вносили записи в единый каталог – это слово вспомнил кто-то из бледных, на новой земле оно сохранило прежний смысл.

– Каталог уцелел? – спросил Ичивари, входя в комнату и с огорчением изучая следы пожара.

– Я спас его первым делом, – отозвался Банвас. – Шкуру на брюхе спалил, руку вон попортил, но со стола забрал. Цел, только уголки потемнели. Добротный переплет на нем. Полный.

Ичивари согласно кивнул. Полным переплетом привыкли называть кожаные футляры с застежками, прячущие листки так, что даже вода их не враз промочит, упади книга в лужу или ручей. Если каталог цел, можно наверняка узнать, какие записи были в работе вчера и позавчера и что именно утрачено. Пока же сын вождя забрал у одного из пажей лампу, начал без спешки обходить комнату и диктовать Банвасу, смирившемуся с участью писаря. Видимо, клякса сделала его совестливым…