Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Ичивари кивнул и жестом предложил пажам начать осмотр дома. Банвас важно увел младшего, прихватив лист бумаги и перо – для записей. Ичивари остался на улице. Сел и закинул голову, изучая рисунок звездного неба и широко улыбаясь удаче с первым свидетелем.

– Тебе еще рано думать о смерти, – нахмурился Джанори, с тревогой глядя на старика. – Что это за глупости – «подарить»? Словно дни истекают и чаша жизни пустеет…

– Я устал бояться и ждать худшего, гратио, – пожаловался старик. – Не надо меня утешать, я знаю все твои слова. Но я не умею верить смуглым, как не верю и бледным. Мы разные, рано или поздно все закончится плохо. Если бы не мои мальчики, я давно бы…

– Твои мальчики, – рассмеялся Джанори. – Ученики, которые дороже родных сыновей.

Не гневи Дарующего, твое счастье велико, но ты ослеп и не желаешь его видеть. Тебя любят и уважают, за тебя переживают, о тебе заботятся. Прими это и оставь пустые страхи прошлому. Жаль, нет времени поговорить… Ичи, ты записал все важное?

Сына вождя кивнул, вслушиваясь в неспешно приближающийся перебор копыт. Вышел на середину улицы – все верно: паж, отправленный за Шагари, привел пегого. Истратил на это простое дело куда больше времени, чем ожидалось. Потому что он, Ичивари, пока не умеет глядеть в души людей и видеть то, что так явно и зримо для гратио или деда. Да и для отца, пожалуй… Намерения. Мысли. Порывы и желания. Паж прибежал на конюшню, бросил на спину Шагари шерстяной потник, затянул широкий ремень, удерживающий это «седло»… и попытался прокатиться на священном жеребце. Иначе и быть не могло! Дальше тоже все видно отчетливо: Шагари терпит на своей спине только тех, кого уважает и признает. Или тех, кого просит везти его друг Ичивари.

– Сильно он тебя? – посочувствовал сын вождя пажу, хромающему и с трудом сдерживающему недопустимые для мужчины слезы. – Укусил или копытом достал? О, да ты дважды пробовал сесть в седло… мужественный поступок. Хоть и глупый.

– Трижды, – шмыгнул носом недоросль, втайне радуясь восхвалению своего мужества. – Потом я вспомнил, что дело спешное… Прости, Ичи.

– Сильно болит нога?

– Нет! Совсем не болит, ничуть…

Теперь по голосу пажа было ясно, что он уловил новую угрозу: сочтут больным и отправят домой. Ичивари подозвал коня и похлопал по шее. Шепнул в ухо:

– Слабый, ниже, – и пегий неторопливо подогнул передние ноги. – Джанори, садись в седло, – предложил сын вождя. – Полагаю, нам пора. Это ведь Банвас шумит. Значит, закончил записывать важное.

– Дом совсем маленький, – согласился гратио. – Вряд ли в нем есть что-то еще, подброшенное злодеями и не найденное. Но теперь мы будем знать это наверняка, и злые языки не пустят сплетню.

Он неторопливо подтянул сперва одну ногу, затем вторую, встал рывком, цепляясь за дверной косяк, и пошел к коню. Ичивари даже зажмурился от нового приступа острой вины. Как однорукий пережил зиму? Ведь едва ходит… и ноги у него болят. Застудил кости, не иначе. Говорят, есть такая болезнь, очень опасная и мучительная. Но гратио хорошо справляется, по лицу страдание не прочесть. Словно он – истинный махиг…

Шагари принял седока без возражений и даже встал с колен по возможности мягко, словно понял боль и проявил заботу. Впрочем, Ичивари все время стоял рядом и гладил коня, убеждая, что седок достойный, обижать нельзя. А заодно объяснял гратио, как следует вести себя, ведь бледный, судя по всему, впервые получил возможность сесть на коня и радовался с какой-то детской непосредственностью. Это было приятно и позволяло окончательно избавиться от бремени старой вины… За суетой Ичивари отвлекся от всего и заметил Банваса, лишь когда тот, покинув дом, сунул сумку с записями в руки сына вождя и, бесцеремонно отодвинув его плечом, встал у головы коня. Глянул на гратио снизу вверх.

– Ничего не нашли, о чем и записали в подробностях. Компаса тоже нет, – отчитался рослый махиг. – Куда двинемся дальше?

Гратио назвал имя и указал рукой на дом в конце улицы. Банвас согласно кивнул. Шагари без возражений ступил вперед, с белой ноги… А сын вождя рассмеялся, удивляясь себе. Пажи выбрали нового главного человека в большом деле, и это не он, это бледный Джанори! Еще бы – седок священного коня и самый умный из присутствующих, судя по тому, как он смог продвинуть дело одним разговором с бледным Маттио. Так почему в душе нет обиды, что сам ты отодвинут, что не на тебя глядят снизу

вверх с уважением, не у тебя спрашивают, куда ехать, не тебе отчитываются? Ичивари еще раз улыбнулся. Странно: к гратио в душе нет ревности, даже наоборот – он согласен уступить право давать указания и рад помощи этого человека, который знаком много лет и до поры оставался чужаком.

– Труднее всего принимать решения одному, без права опереться на плечо друга или получить совет знающего, – негромко сказал Джанори, оборачиваясь и находя взглядом чуть отставшего сына вождя. – Подумай, Ичи, каково твоему отцу. Не скрою, осенью мы с Магуром поссорились тяжело и даже без надежды на примирение… Я убеждал его не уходить. Он же упрямо твердил, что обязан дать вождю свободу от своей тени… от этого общего нелепого убеждения, что все лучшее и важнейшее делает именно старый Магур. Мы так и не смогли прийти к общему мнению. Что ценнее – опора или одиночество свободы? Поэтому я и спросил тебя: не передал ли мне дед хоть пару слов?

Ичивари резко остановился, пегий конь всхрапнул и тоже замер, пажи недоуменно обернулись, оборвав на полуслове свою болтовню. Что же получается? Мало того что гратио умудрился ответить на не заданный вслух вопрос, так он еще и создал новую тайну, несколькими словами обрушив то, что казалось нерушимым… Ведь было понятно и не подвергалось даже малейшему сомнению еще утром, что отец и дед поссорились из-за него, Ичивари, из-за подло убитого каурого коня и неуважения вождя к словам и делам деда в целом… Ведь так? Он с осени знал, что именно так и никак иначе! Он слышал, как отец шумел и как плакала мама, а потом приходил ее брат и пробовал утешать и помирить их, но вышло только хуже. И вдруг гратио уверенно утверждает: дед собирался уйти и до той ссоры. Нет, не так: именно дед и хотел уйти, а отец был против! И сам гратио тоже, оказывается, был против… Мудрый дед Магур, если судить по словам и тону Джанори, сделал большую ошибку, покинув поселок? Или его неправота в том, что он ушел именно в то время и тем способом? Ичивари приблизился вплотную к всаднику и попытался прочесть хоть что-то внятное в темных глазах, упрятанных в черноту надбровий. Не справился, не высмотрел ответов в сплошной тени склоненного лица…

– Ичи, – мягко сказал Джанори, – я затеял сложный разговор в столь неподходящее время и при всех… при всех своих, при надежных людях, с двумя целями. Первая такова. Очень прошу: если ты готов принять мою просьбу как… наказание, пусть даже и по этой причине исполни ее. Поговори с отцом. По-настоящему, без попытки спрятаться от сложного за обидами или старой и не всегда полезной традицией скрывать чувства за каменным выражением покоя. Вы слишком давно не разговаривали просто как отец и сын, это тяготит вас обоих.

– Исполню, – серьезно пообещал Ичивари, прижимая руку к сердцу, а затем перемещая ее к правой душе в знак того, что сказанное обязательно.

– И вторая задача, – продолжил Джанори. – Постарайся очень внимательно восстановить в памяти: кто сказал тебе, кто внушил, что дед покинул селение из-за тебя? Кто именно и какими словами описал все, что ты вроде бы знаешь? Кто настроил тебя так, что ты стал отдаляться от своей семьи? Не хмурься, я говорю неприятное, но важное. И я хотел бы получить запись твоих воспоминаний для изучения обстоятельств пожара в библиотеке.

– Ты как-то иначе видишь события, – поразился Ичивари. – Разве есть связь? И что вообще может соединить то и это?

– Не что, а кто. Ты, Ичи, – вздохнул Джанори совсем тихо и задумчиво. – Именно ты – сын вождя, единственный сын, хоть и именуемый по традиции старшим! Твои сестры давно живут своими семьями, но внуков-мальчиков нет. Магур ушел из столицы. Спокойствие и благополучие мира леса так обманчиво… Подумай об этом. И еще подумай: если бы пажи не увидели свет в окнах библиотеки – а это случайность и, того вернее, благоволение к нам Плачущей или иных духов, – если бы Банвас и его мальчишки прибежали чуть позже, сколько бы уцелело домов на главной улице? А вот еще вопрос, худший. После пожара сколько выжило бы в столице бледных, объявленных врагами?

Поделиться с друзьями: