Воинский класс

— Я все это знаю, сэр, — сказал Маклэнэхан. — Я не…

— И, честно говоря, генерал, я ожидал от вас большей веры в подразделение, которое вы сами создали, — сказал Самсон. — Я знаю, вы хотите лично участвовать в операции, но постарайтесь не подавлять своих подчиненных. Мне нужен от вас однозначный ответ, Патрик: — готова ли 111-я эскадрилья?

Патрик посмотрел на Фёрнесс и Лонга. Те посмотрели на него, а затем на других офицеров 111-й эскадрильи. Патрик понял, что это был один из самых трудных вопросов, на который ему когда-либо приходилось отвечать. Если бы он сказал «Нет», это была бы неправда, если бы он сказал «Да», это означало, что его выперли из подразделения, в которое он вложил столько сил. Но никаких реальных сомнений не было — он знал ответ.

— Ответ «Да», сэр, они готовы. — Решительно ответил Патрик. — В ходе тренировочных полетов они выполнили все испытательные задачи, которые мы им ставили. Они хорошо подготовлены. Личный состав состоит из некоторых из лучших летчиков, которых я когда-либо знал — они напористы, хорошо подготовлены и обучены. Готовы порвать кого угодно. — Он повернулся к Ребекке. — Мои извинения, полковник. Я увлекся. Конечно, это ваша эскадрилья. — В его глазах не читалось приказа или требования, но и совсем мольбы тоже не было. — Но я знаю о «Вампирах» больше, чем кто-либо на этой базе и прежде работал с ВРС много раз. Назначьте меня вместе с Нэнси Чешир на вспомогательный самолет. Она самый опытный командир экипажа.

— Мы сможем применить ваш опыт посредством «виртуальной кабины», — сказал Лонг. Было слишком очевидно, что он был доволен наблюдать, как Маклэнэхан получил звонкую пощечину от Самсона, но опасался окончательно вгонять ему нож под ребра.

— Нет, полагаю, иметь его на резервном самолете будет хорошей идеей, — вставил Самсон. — Но я собираюсь сделать маленькую поправку как ваш общий командир. Полковник Фёрнесс будет командиром экипажа самолета Патрика. Нэнси Чешир и Дэйв Люгер будут дежурить в «виртуальной кабине». — Он повернулся к Лонгу и добавил. — Майор, вы займетесь планированием операции. Я хочу провести общий инструктаж через двадцать четыре часа. Согласно приказу, самолеты должны выйти в район через сорок часов.

— Так точно, сэр.

— Полковник Бриггс, я полагаю, вам тоже следует выдвигаться, — сказал Самсон с улыбкой. — Я так полагаю, вам нужно будет забрать пару ваших чудо-игрушек?

— Так точно, сэр, — с улыбкой ответил Бриггс. — Думаю, в этой операции нам пригодиться пара разных штук.

— Я уверен, вы все сможете, — сказал Самсон. Он протянул большую руку и Бриггс тепло пожал ее. — Доброй охоты. Расскажете, как прошло, когда вернетесь.

— Понял вас, генерал.

Генерал Самсон распустил офицеров своего штаба и 111-й эскадрильи, но предварительно дал Патрику предупреждающий взгляд. Впервые с тех пор, как они работали вместе, Патрик Маклэнэхан подошел настолько близко к нарушению субординации. Он был гораздо лучшим человеком, чем гласила его репутация. Самсон надеялся, что это не предвещало ничего плохого. Он напомнил себе как-нибудь отойти с Патриком в сторонку после того, как это все кончиться и поговорить — не по душам, а, скорее, по ушам.

Большинство офицеров и сержантов направились прямо в отдел планирования при боевом штабе, где находились компьютеры, на которых они могли заняться планированием операции. Как обычно, Патрик направился к центральному терминалу — но понял, что едва не оттолкнул Лонга. Патрик выждал пару моментов, не отступил ли Лонг перед «званием, дающим привилегии», но тот не стал. Для Лонга это была возможность проявить себя и показать, что 111-я эскадрилья стратегических бомбардировщиков могла выполнить поставленную задачу, и очень хотел заняться этим. «Извините, Джон», сказал Патрик и уступил ему место, заняв пост начальника оперативного отдела эскадрильи.

— Хорошо, сэр, — ответил Лонг, не потрудившись скрыть ухмылки. Последовав примеру Маклэнэхана, офицеры HAWC уставили места офицерам 111-й. Лонг поднял распечатку.

— Вот, что вам нужно проработать, сэр. Это нужно сделать до совещания через два часа. Дайте знать, если потребуется помощь.

— На главном терминале мне будет сподручнее, — ответил Патрик. Но Лонг уже повернулся и включил терминал, приготовившись заняться планом полета, дозаправок и материального обеспечения, а также скачать разведывательную сводку. Его офицеры и персонал штаба тоже уткнулись в компьютеры и через мгновение уже вовсю работали над планом операции.

Если этот мелкий жопоклюй попросит меня принести кофе, подумал Патрик, направляясь в свой кабинет, я его точно сломаю.

Кабинет президента, Белый Дом, в это же время

Единственное, что можно было сказать хорошего об этом президенте, подумал министр обороны США Роберт Гофф, это то, что он всегда был на месте, просто потому, что никуда не уезжал. Он всегда работал в своем кабинете, прилегающем к Овальному кабинету, за исключением тех случаев, когда проводил совещания с сотрудниками или принимал посетителей. Так как за ним стояла весьма скромная политическая машина, он редко посещал публичные мероприятия или партсобрания. Если у него случались свободные минуты, он предпочитал проводить их с женой и детьми наверху, в жилой зоне резиденции. Роберт уже знал, что не следовало беспокоить президента во время медитаций, проводившихся, как правило, в десять утра и три вечера, но в остальное время, президент Торн работал на телефонах и компьютере, выполняя задачи главы исполнительной ветви власти.

Гофф не часто беспокоил своего старого друга. Тот не играл в гольф, не занимался бегом или плаванием, редко посещал Кемп-Дэвид, не занимался многими увлечениями, замеченными за другими президентами. Единственным отрывом от жизни в Вашингтоне для него становились отдельные поездки в выходные к родителям в Вермонт или к матери жены в Нью-Хэмпшир, чтобы та могла повидать внуков. Многие президенты подвергались критике за закисание в «ловушке» Белого дома с его бесконечными протокольными мероприятиями и рутиной, но Торн не терял запала, и весь излучал энергию на всех бесконечных встречах, докладах, совещаниями и прочем.

Гофф знал, что вторгается к президенту прямо во время медитации, но все равно вошел в кабинет и тихо сел на свое любимое кресло в углу, молча глядя на своего друга, самого могущественного человека на Земле. Президент сидел молча, сложив руки на коленях. Его глаза были закрыты, а дыхание поверхностно. Гофф пробовал медитировать несколько лет назад по советам жены Томаса и пробовал делать это каждый день, но давно забросил это дело. Ему приходилось очень постараться, чтобы вспомнить нужную мантру. Когда он говорил Томасу, что все еще продолжал медитировать, тот только улыбался и кивал.

Ну что же, подумал Гофф, ему и не нужно было заниматься гольфом, бегом или плаванием. Президент был в отличной физической форме, хотя, насколько Гофф знал, не занимался спортом. Сидя в своем кресле в белой рубашке, с распущенным галстуком и закатанными рукавами, Торн выглядел поджарым и готовым ко всему. Боб как-то намекнул ему на необходимость занятий спортом, на что тот прямо в костюме опустился на пол и сделал стойку на руках, продержав ноги в горизонтальном положении в течении целых пятнадцати минут. Сначала он делал стойку на обеих руках, потом на одной, а потом и вовсе на трех пальцах одной руки. Это была самая впечатляющая демонстрация силы и уравновешенности, которую он когда-либо видел. Торн заявил, что это было частью ведической науки о гармонии разума, тела и духа, что позволяло телу делать все, что только мог поделать ум. Он сказал, что эти возможности было бесконечны — и это была только малая толика того, что он мог делать.

Конечно, как бывший спецназовец, Торн сделал достаточно упражнений, чтобы сохранить свои двадцать лет на всю оставшуюся жизнь — для него было детской игрой держаться на одном пальце. Гоффу было трудно поверить во всю эту нью-эйджийскую йогу и прочую хрень.

— Ты когда-нибудь жалел о том, что мы это сделали, Боб? — Спросил Торн. Гофф так и не услышал и не заметил, что президент вышел из медитации.

— Каждый день жалею, — ответил Гофф. Президент улыбнулся. — А ты?

— Нет, — мягко ответил Торн, и Гофф знал, что это было правдой. Затем непринужденная улыбка президента плавно сменилась несколько хмурым, деловым выражением.