Воинствующий мир

— Ты считаешь, что выкинуть меня из армии — это то, что нужно прощать? Не могу я своих солдат одевать в букли, или мерить длину косы. Не пруссак я. Я со своим полком давил войска Фридриха Прусского еще при Гросс-Егерсдорфе, — усталым голосом говорил Суворов. — А еще за мной пошли люди, я не могу покориться и показать им, что все, что говорил — все это пустое.

Я сидел и слушал. Наконец, Александр Васильевич говорит то, что на сердце, а не прикрывается шутками да прибаутками. Я знал, что в иной реальности историки считали, что за Суворовым, когда его все же привезли в Петербург перед началом Итальянского похода, самолично ухаживал император Павел, чуть ли не горшки менял. И тогда Александр Васильевич далеко не сразу решил согласиться возглавить войска. Скорее всего, данный факт имел не малое значение при формировании негативного отношения Павла Петровича к Суворову перед самой смертью генералиссимуса. Такие вынужденные меры, на грани унижения, Павел не прощал после того, как стал императором.

— Те офицеры, что пошли за вами, они поймут. Ваше сиятельство, дозвольте с ними переговорить! — сказал я после того, как участливо выслушал обиды Суворова.

— А куда тебя представить? Ишь ты, собрался богатырь супостата бить! И полка дать не могу, не обессудь. Я понимаю, зачем тебе служба. Более того, справим Владимира, коли вина пить не будешь, да хоть какую пользу принесешь, — еще не успела скупая слеза сползти по щеке великого полководца, как на лице уже улыбка.

— Есть мысли, ваше высокопревосходительство. И в обузу вам не стану и пользу принесть смогу, — улыбчиво отвечал я.

Я видел себя лишь командиром мобильного отряда, составленного из моих бойцов, части военторговцев, а также усиленный ротой егерей, обязательно чтобы с лошадьми, и двумя сотнями казаков. И в этом отряде будет не менее дюжины фургонов с карронадами. А еще некоторое количество ракет. Все за мой счет, смею уточнить. Мало того, я прокормить смогу тех, за кого приму ответственность.

— Как бы ни было, я не смогу дозволить вам командовать. Если только рядом не будет какого офицера. Может имеются пожелания? — спросил Суворов.

Пожелания были. Михаил Иванович Контаков, ставший уже прапорщиком лейб-гвардии Семеновского полка. Мой товарищ и помощник в щекотливых делах плохо воспринимал новые веяния в армии, которые коснулись и гвардии. Все такой же лихой, Контаков тяготился службой несмотря на то, что благодаря в том числе и мне, он смог получить следующий чин.

— По-новому, он штабс-капитан гвардеец? — спросил Суворов. — Перейдет ли в строевые части? Да и чином маловат будет. Тут бы премьер-майора… Или майора, если по-новому.

Это получилось бы, что Контаков, если бы ушел из гвардии майором, то стал бы подполковником? Нет, не дорос. А вот из штабс-капитана гвардии перейти в майоры — это весьма внушительно, если учитывать, что Михаил Иванович и так тяготится службой в Семеновском полку после того, как туда влились гатчинцы.

— Прошу простить меня, ваше высокопревосходительство, но не вижу проблем. Мой чин по табели о рангах — генерал-майор, ну а кто и в каком чине будет рядом… Адъютант же мне положен? Окроме прочего и у егерей будет командир, у казаков. Если дозволите, то привлеку казаков сам. И кабы егерей уже скоро заполучить, нужно провести слаживание и отработать тактики, — сказал я.

— Экий ты… Впрочем, я дам тебе плутонг из своих егерей, что нынче тут обретают, но коих возверну на службу. Они унтеры, что тебе поискать и не найдешь нигде. Вот и присмотрят, коли что, да мне доложат. Иных егерей даст Багратион отпишусь ему об том, — сказал Суворов, задумался и после некоторой паузы продолжил. — За все это… Военторг сбросит цены на провизию, а вот на вино и иные хмельные напои вдвое завысит, кабы офицеры меньше пили.

Да, не бывает так вот просто, все и всегда ищут свою выгоду, пусть она и не совсем личная, как в случае с фельдмаршалом. Завысить Военторгу цены на алкоголь? Это в Италии, где вино ручьями льется? И кто купит? А что значит занизить цены на продовольствие? Это с таким-то логистическим плечом? Да оно, продовольствие это, должно вдвое подняться в цене, если только не хорошенько освоиться и не покупать все на месте. Вот только я не думаю, что после французов останется хоть что-то. Нужно готовиться к скифской тактике выжженной земли. Но я согласился.

Очень спорный момент меня беспокоил — использовать ли те пули, что уже выточены в Нижнем Новгороде и в моей мастерской в Надеждово. Это те, что в иной реальности придумал Клод Минье для быстрого заряжание нарезного оружия, с улучшенной обтюрацией и, как следствие более дальние и меткие. Их уже не мало, как и около сотни штуцеров, подогнанных под почти единый стандарт.

Но… А если те же французы увидят такое новшество? В иной реальности ускорение перезарядки нарезного оружия перевернуло законы войны, тактику, даже повлияло на стратегию стран. Не будь подобного, так англичане с французами не решились бы на Крымскую войну.

Сможем ли мы выстоять? Изобрести и даже выточить уже порядка пяти тысяч пуль — это капля в море с тем, что может сделать даже нынешняя французская промышленность. Я не говорю уже о производственных мощностях Великобритании.

То, что в России будут осваивать, в Англии уже будут выпускать тысячами. Такие реалии. Британская промышленность набирает обороты, Россия же живет старым производственным укладом. Екатерина, пусть она и Великая, но отвергала любые механизмы в промышленности. Павел в этом вопросе не далеко ушел от матери.

Так показывать или скрыть свои новинки? Наиболее значимые из них? Не знаю. До сих пор я не пришел к нужному ответу. Ведь Суворов и так победит в Италии, должен победить. Вот в Швейцарии ему нечего делать.

— Могу я просить вас, ваше высокопревосходительство? — задал я вопрос.

— Это смотря о чем. Если спросишь об Аркадии… Выгоню! Так и знай! — раздраженно сказал Суворов.

— С чего мне говорить об Аркадии Александровиче? — спросил я, давя в себе веселье.

— Александрович ли он? — выкрикнул Суворов и встав из-за стола, начал ходить взад-вперед, заведя руки за спину.

Все знают, что фельдмаршал любит своего сына, пусть и на публике постоянно говорит о том, что это не его кровь. Жена Александра Васильевича была уличена мужем в измене, и Суворов отказывался признавать в Аркадии своего сына. Вот только сперва императрица приняла участие в судьбе мальчика, даже назначила его в свиту второго внука, Константина Павловича, а после, когда в семействе Платовых, не без моей помощи, случилась беда, Суворову то и дело навязывают Аркадия.

Вот и сейчас тринадцатилетний Аркадий Андреевич приехал к отцу в Кобринский Ключ в сопровождении своего воспитателя Карла Осиповича Оде-де-Сиона. И вот старик кричит во все горло, что не признает сына, а сам украдкой любуется им, посылает Прошку следить за Аркадием и рассказывать все в подробностях: что ел, как играл, занимался ли науками, или же какие успехи у парня в фехтовании.

И все о такой блажи фельдмаршала знают, но делают вид, что не признают в Аркадии сына великого полководца. Не признают, а то и дело подарочки дарят, подсказывают чего путного во время его обучения верховой езде, или ружейному бою. Такая вот игра получается.

Любит Суворов своего сына, видно же, гордится им. И есть чему. Парень не столь силен в науках, хотя сообразительный, и я даже хотел бы с ним позаниматься. Но что касается упорства, стремления постичь воинскую науку, он до изнеможения занимается и даже в таком возрасте требует все большие нагрузки. И когда Прошка, близкий слуга Суворова, рассказывает об Аркадии, Александр Васильевич сияет от счастья.