Воины

— Обрети радость в своих страданиях, — сказал он, — ибо такова воля Господа.

Смертей становилось все больше, как и ночных кошмаров, и в конце концов Батист не выдержал. Хорошо, он это сделает. Султан объявит о своей победе, и все закончится.

Это был абиссинец, который отлынивал от работы и заслужил смерть, высокий и тощий раб с непринужденной улыбкой, что осталась на лице даже после того, как его голова слетела с плеч. Батист остался стоять с окровавленным мечом в руках, с вздымающейся грудью, но спокойным лицом, остро ощущая испытующий взгляд султана и твердо решив не давать тому возможности потешиться, заглядывая ему в душу, не выказывать отвращения, которое наверняка побудит Исмаила приказать ему снова кого-то убить.

Вслед за веселым смехом султана последовал приказ позвать писца и принести свиток. Придворные, бокхакса и горожане наводнили двор, внимательно следя, как писец разворачивает свиток.

— «Инженер нанесет смертельный удар лишь после того, как умрет восемнадцать человек», — прочитал писец. — Так здесь написано.

— Увы, по нашим подсчетам было девятнадцать, — произнес Исмаил. — Жаль, однако кому-то повезло, пожалуй. Будь их семнадцать — еще одному пришлось бы умереть. Возможно, следующее откровение будет более точным.

Он взглянул на Батиста.

— Хотя мы видели это в свитке, ты упал в наших глазах, Инженер, — заявил султан. — Будь твои убеждения истинны, умерла бы тысяча человек. Тысяча тысяч. Неужто тебя так легко заставить изменить свои взгляды?

И султан расхохотался и вернулся во дворец, и свиток вернули в нишу. Батист отошел к стене, где рабы облегчались. Ему было очень плохо.

«Так здесь написано». И он это сделал. Что это было — чистой воды везение, догадка? Или его действительно настолько легко разгадать? Виновен ли он в смерти этих людей? Может, если бы он был менее упрямым, дюжина человек и сейчас оставалась бы в живых? Или ему следовало хранить твердость любой ценой?

Кошмары продолжали преследовать его. Они жгли сильнее, подожженные улыбкой абиссинца. Батист проснулся с криком; какой-то узник удерживал его.

— Все кончилось, — говорил он. — Он добился от вас того, что хотел, Инженер. Все кончилось.

Но ничего не кончилось. Все только начиналось. Атиньи был прав. «Он играет с людьми».

Последовали новые смерти, три за неделю, потом ни одной за две недели, потом еще три. При каждом новом испытании Батист ничего не мог с собой поделать: он искал прибежища в безмолвном, безнадежном отказе. Каждый раз вместо одного человека умирало трое. Мулай Исмаил, казалось, черпал силы в этом столкновении воли и в самом акте убийства. Он испытывал новое оружие: немецкий боевой молот, или турецкий серповидный клинок с крюком, или шотландское копье, способное пронзить трех человек одним ударом. Султана словно бы искренне зачаровывал эффект, который производила на Батиста каждая смерть, и он изобретал для француза новые мучения, медленные, бесконечные, с тысячей вариаций.

— Почему вы так поступаете со мной, ваше величество? — спросил однажды Батист, когда они прогуливались по фруктовому саду. — Моя смерть ничего не значит. Отчего бы вам не проявить сострадание пророка и не отпустить меня к моему Богу?

Мулай Исмаил укусил абрикос; сок потек по подбородку и бороде султана.

— Потому что нам это нравится, — ответил он. — Потому что нам доставляет удовольствие подчинить такого человека, как ты, своей воле. Потому что может настать день, когда мы приведем тебя к благодати и истинному свету ислама. Потому что ты способен видеть в своем разуме вещи, которых еще не существует. Как и я сам, ты — воистину мужчина среди мужчин, хотя твои недостатки велики, а мужество недостаточно. Однако не отчаивайся. Мы освободим тебя, когда новые жилые покои будут завершены, — произнес султан самым серьезным тоном.

— Написано ли это в свитке, ваше величество?

Султан улыбнулся, и по лицу его невозможно было прочесть ответ.

Свиток разворачивался медленно, безошибочно, и писец зачитывал перечисление действий инженера: он убьет, он заколеблется, он попытается схитрить, он примется действовать, он потерпит неудачу в своих действиях — всегда пытаясь предотвратить смерть и никогда не преуспевая.

Голову Батиста припорошило сединой. Глаза постоянно слезились от недосыпа. Время шло, люди умирали, Мекнес рос, а Батист размышлял и работал. Когда жилые покои были закончены, султан нашел другую причину отложить его освобождение.

Вместе с восемью своими людьми Батист на протяжении одиннадцати месяцев копал подземный ход из метаморе. Они работали целыми днями на султана, и ночами — ради бегства, работали до кровавых мозолей, сбитых коленей и полного изнеможения. С тем, чтобы избавиться от извлеченной из хода земли, проблем не было. Шесть месяцев в году они жили и спали в воде, что поступала из подземных источников, питавшихся тающими снегами Атласских гор. Узники спускали вынутый грунт в воду, и вода уносила его, не оставляя ни следа, который могли бы обнаружить охранники. Они подкупили торговцев и выспросили, куда идти и как спрятаться, и заплатили грабительскую цену за побитые молью крестьянские отрепья. Они вырвались на волю чудесной осенней ночью, в самое подходящее время года, потому что оно позволяло преодолеть семьдесят пять миль до побережья моря без особо жестокой жары или холода. Они шли только по ночам, гуськом, и за трое суток одолели пятнадцать миль трудного пути от Мекнеса, когда на них наткнулся какой-то пастух и поднял тревогу. Пастухи все держались настороже, потому что султан платил им за каждого пойманного беглого. Через еще четыре дня и еще семнадцать миль их настигли псы, а следом — конные бокхакса. Из восьми человек, выбравшихся вместе с инженером через подземный ход, пятеро вернулись в Мекнес живыми.

Пятерых выживших привели к Мулай Исмаилу, а тот, в свою очередь, вызвал писца и велел принести свиток.

— «Инженер попытается бежать». Так здесь написано.

Султан весело захлопал в ладоши.

— Мы очень рады, что Аллах одарил тебя продлением жизни! — воскликнул он. Он приказал убить товарищей Батиста: пытка длилась целый день, с кольями и кипящими котлами.

— Какая жалость, что твои соотечественники были тебе не чета! Обладай они твоими дарованиями — быть может, мы бы их пощадили! Ах, Инженер, если бы у нас была тысяча таких людей, как ты, с твоим умением видеть и проницательностью, сам Версаль стал бы всего лишь жалким камушком на золотой дороге в Мекнес!

— Пожалуйста, убейте меня! — взмолился Батист.

— О, но здесь у нас работы на целую жизнь, — возразил Исмаил. — На десять жизней! Посмотри только, чего мы добились, — произнес он, широким взмахом руки указав на великолепие своей столицы. — Мы оба должны жить еще долго, а, Инженер?

— Я не хочу жить, ваше величество.

— Прискорбно, — отозвался Исмаил. Потом просиял. — Однако же мы видим один способ освободить тебя?

— Какой, сир?

— Отринь свою ложную религию и признай Мухаммеда посланцем Бога.

— Никогда, — ответил Инженер с убежденностью, которой на самом деле не испытывал. — Никогда.

— Посмотрим, Инженер, — весело произнес Исмаил. — Посмотрим, что написано.

И тут султан увидел раба, которому из-за несчастного случая раздавило ногу и он не мог больше работать. — Ну а сегодня, Инженер, убьешь ли ты для нас?

Батист попытался испробовать новый ход.

— Строить лучше, ваше величество. Он — мастер по изготовлению изразцов, он может работать и без ног. Пусть он умрет естественной смертью, а до тех пор потрудится над воплощением вашего замысла. Пусть он умрет, возводя этот памятник вашей славе.

Султан расхохотался взахлеб, и калеку пощадили, а свиток предсказал и это: «Инженер спасет жизнь при помощи остроумной, хотя и очевидной уловки». Так здесь написано».

— Ну так как же, Инженер, — спросил Исмаил. — Что есть жизнь: рок или надежда?

Батист не знал, что на это ответить. Но подобная хитрость на следующей неделе не сработала, и два человека умерли, оба от руки Батиста. Теперь он стал убивать чаще. Он молился, чтобы султану наскучила эта забава, но не похоже было, чтобы Мулай Исмаилу это надоело.