Вокруг Байкала за 73 дня
Шрифт:
А справа, за Шигнандой жалкая картина: сумрачно и сыро. Лес, замотанный рваным туманом, грязным пятном весит над болотом. Бешенную реку рвет в Байкал рыжей жижей и кусками деревьев. Там всё, как прежде – проклято.
Плотно позавтракав, мы уходим на юг.
Настроение чудесное – мы снова в пути. Спугивая с лежбищ нерпу, фотографируем её грациозные подводные пируэты. Стайки хариусов прекрасны в прозрачной воде. Песчаное дно просматривается на много-много метров. Прибрежные валуны покрыты липочаном – мотыльком ручейником – любимым лакомством медведей. Берег крут и висит над нами на трехметровой высоте – мы идем по прибрежной галечной полосе шириной в полтора-два метра или прыгаем по курумнику, гладкому от ветров и воды. Красиво! О! В завале камней изуродованный труп медвежонка а, чуть дальше по берегу, истерзанный труп изюбря со спиленными пантами. (Вот сука бородатая – испугался, что сдадим) Понятно, началась заповедная
Он смотрел на нас с высоты обрыва, затаившись в траве. Торчащие рыжие уши и черные бусины глаз – это первое, что увидели мы. Уже через мгновение он соскочил, развернулся и с хрюканьем стал улепетывать в глубину берега. Почему-то опять запомнились уши и прыгающий круп в высокой траве. Фу-у, ушёл. Осторожно продолжаем путь, двигаясь по скользкому курумнику, озираясь в сторону леса. Медведь вылетел из чащи метрах в десяти, остановился и стал прыгать на всех четырех лапах. Фыркал, ворчал. Потом развернулся и вновь растворился в лесу. Мы прибавили темп. Медведь выскочил снова, но уже гораздо ближе и снова запрыгал. Секунда – и он исчез. Глупый факел в руке, ружьё, как назло за что-то зацепилось – не вытаскивается из мешка. Где-то на дне патроны. А рыжий уже в пяти метрах в третий раз исполняет свой жуткий танец. Если сейчас встанет на дыбы – всё, труба. Щелкнул затвор. Медведь отскочил в лес и заревел. Потеряв его из виду, мы слышим его – он бегает взад-вперед перед нами, ломая сухие ветки и рыча. Спиной, спиной к Морю, мы аккуратно и скоро уходим подальше от зверя. Суета. Скользко. Страшно. Камни. Вдруг всё стихло. В глубине леса хрустнула ветка, и опять тишина. Кажется, ушёл. Да, – ушёл. Сердце ломает грудину, бешено скачет внутри. Воздуха мало, колени подкашиваются, вспотела спина. Присев на камнях, пытаемся отдышаться, не упуская из виду предательский лес. Потемнело в глазах. Здравствуй, заповедная зона! (Гори она огнём!).
Такие неожиданные встречи нас не радуют. Этот ушёл. А если б не ушёл? А следующий уйдет? Не успели ступить на заповедную тропу – тут же встреча с «главным лесничим». А что такое «целая медвежья семья»? Каждый куст и каждый поворот проходим осторожно. Внезапная встреча, особенно когда он поедает нерпу или слизывает липочан, может кончится трагически, поэтому решили шуметь, надеясь это поможет – услышав человека медведь должен уйти. Стали петь песни. Но не все песни подходят по такт шага. Потом, много не напоёшь – устаешь. В этом случае, подходя, просто что-нибудь орешь. Вова орет: «Михал Иваныч, дай тропу!» Я ору: «Медведя! Ломиться будете!». Глупее нечего было нельзя придумать.
Иринду прошли легко в брод, засучив до колена штаны. Время есть – идем до Урбакана. Судя по карте, там зимовьё. В нём-то и заночуем.
Урбакан проходим с шестами. (Опытные уже – не рискуем). Зимовья нет. Неужели ночевать в палатке? Желания мало – кругом медведи. Там, где берег песчаный весь утоптан следами, как на пляже. Вот только у пляжников ногти больно большие. Такими лапками зацепишь – как пять ножей полоснёт по телу. Свежесть следов и помёта не вызывает сомнений, что Михал Иваныч постоянно трётся рядом. Поэтому лучше ещё прошагать и напороться на зимовьё, чем защищать свои тушки тонким капроном палатки.
Ещё одна протока. Проходим и её. Нормально. Тропка тут же выводит к зимовью. Ну, слава Богу, наши старания вознаграждены – ночуем спокойно. Первым делом проверяем зимовье на гастрономическую пригодность. Находим сухую булку хлеба и две картошки – отлично. Костерок, приятно потрескивающий и наполняющий прибрежный вечерний воздух сосновым дымком, быстренько готовит уху. Отдыхаем. Переводим дух и нетрализуем адреналин коротким сном, чайком с листом смородины, густо растущей вокруг зимовья. Вова затеял ремонт своего фотоаппарата и, понятное дело, уронил на пол крошечный болтик. Полез со свечкой икать. Смешной, где там найдешь болтик? Тем более в темноте. Удалось уговорить его меньше топтаться, оставив эту идею до утра. Утром вместе поищем. За такую идею я получил усиленную медобработку: колени натерли гидрокартизоновой мазью, ступни – вьетнамской звездочкой, спину – феналгоном. Протащить полтора месяца на своих плечах всю эту аптеку и не втереть хоть раз другу, Вова не мог. Я не против – кайф, когда тебе втирают
мази после долгого пешеходного дня (особенно в ступни). Как бы сделать так, чтобы это вошло в привычку у В.А. Михайлюка – моего личного врача?Снова хочется есть. Едим. Натерпелись на Шегнанде – откопали себе яму желудка. Теперь, сколько не ешь – всё мало. Патология. И дневник-то теперь наполнен только отчетами о съеденном, да ещё что, где надыбали из съестного. Скорее бы Давша – получить посылку, нажраться и забыть сосущую тварь под научным название Гастр (желудок, твою мать!).
Хруст сухарей затих в темноте.
29.06.92
Неожиданное пополнение запасов. Медвежатина на солнечном валунистом берегу. Поход к реке Кабаньей в камышах в надежде найти следы кабана. Переправа – нас ждали. Три ленка на ужин. Отдых, рассказы, рассказы
Часы врут безбожно, то отключаясь, то снова показывая какие-то знаки. Сколько сейчас время? Спросите что-нибудь полегче. Нужно было взять «командирские» и не выгибаться с этой электроникой. А теперь вот, смотри на свои иероглифы. Зато легкие – пластиковые. Ну, что сказать? – Дебил.
Приготовив завтрак, бужу Вову.
– Будем сначала есть или искать болтик? – спросил я.
– Я уже наладил аппарат. Ночью я его всё-таки нашёл, – обрадовал Вова.
Вот заусило его! Я и не слышал, как он ползал со свечкой по полу. Ну, хорошо – меньше проблем. Значит только завтрак. На улице (привычка так называть всё то, что находится за стенами дома) довольно холодно и сыро. Солнце восходит, роса. Приходится поедать в зимовье, а вот чаёк – это дело святое – это на улице, у костра. Добив остаток пленки, перезаряжаем аппараты и в путь.
Два, рядом стоящих зимовья, не обозначенных на карте, пополнили наши продуктовые запасы. В первом поживились двумя стеклянными банками рассольника, сухарями и двумя картошками (почему везде оставляют лишь две картошки?). Плюс, нашли за оконной обивкой леску с двумя крючками. Теперь такие подарки мы принимаем с удовольствием. Во втором зимовье на стене весел холщовый мешок с вяленным мясом. Каждый кусок мяса был проткнут сальной бечевкой и имел не понятно кисло-горелый запах. Взяв несколько кусков, испачкав руки в сале и сажи, посчитали, что это медвежатина. Сготовим на обед – распробуем. Будем считать повезло. Уходим.
Жара. Ну, наконец-то можно снять телогрейки. Считай, уже месяц, как лето, а мы всё в телогрейках. Всё мерзнем, шмыгаем носом и совсем не загорели – только лицо и руки по локоть. На круглых камнях – экспонатах лимнологического музея, заваливаемся варить обед. Костерок дымит в камнях. Бурлит рассольник с копченым мясом. Мы валяемся в трусах на горячих камнях. Сохнут вечно сырые телаги, сапоги и спальники. Белый каменный берег, лазурный Байкал, крикливые чайки и кучевые облака, ежеминутно превращающиеся то в замки, то в драконов, то в огромные небесные каньоны, радуют глаз, бередят воспоминания, пробуждают мечты. Вот так бы, плюнув на всё, завалиться у моря на пляж и попивать «колу», наслаждаясь горячим воздухом, теплой водой и красотой летнего неба. А впрочем, это уже всё есть, колу заменим рассольником. Пора отведать, что там за варево.
Варево оказалось не очень. Копченое мясо испортило вкус похлебки. Супчик получился гаденький и не пошёл, не смотря на наш вечный голод. Медвежатина (а это была именно медвежатина) не покатила. Более того, Володя вдруг объявил, что мясо медведя на восемьдесят процентов заражено. Прочёл лекцию о возможных последствиях поедания этой пропастины. Об очень возможных заболеваниях, о недугах, подстерегающих людей даже через три года, после первого укуса такой пищи, и всякую другую фигню. А мы съели уже по куску. И у Черныха хавали Мишатину. Стало ясно – нам конец. Не отделаемся. Самое легкое – аскарида. Послушать Вову, так весь аппетит пропадет. Пришлось выливать всё варево, с сожалением глядя на скользкие большие куски мяса. И грызть сухари, запивая чаем. Чайки – дуры, достали! Сколько можно орать?!
Блуждая по старому, но ещё илистому руслу какой-то реки, в высоких зарослях камыша и другой не известной мне желтой травы, я всё искал следы кабанов. Мы уже подходим к реке Кабаньей, заросли – самое то для кабанов, а следов нет. Зря же не будут называть реку и мыс. Но следов нет! Всякие следы есть – и козьи, и изюбря, и, понятное дело, медведя, и даже зайца, а кабана нет. Ну, да и хрен с ним – выходим на берег к реке. Где-то здесь нас должен кто-то ждать, как обещал капитан «Святоша».
Первый рукав Кабаньей проходим в брод, изрядно помочив штанишки и набрав полные сапоги воды. Пришлось разуваться, выжиматься. У второго рукава, с противоположного берега видна моторка. Свистнули (Вова лихо свистит), появился человек и погрёб к нам. Отлично! Поздоровались. Загрузились. Представились. Его зовут Алексей. Он лесник, работает на этом (там в глубине берега) кордоне. Вот уже второй день ждет нас.