Вокруг державного престола. Батюшка царь

Снег падал сплошной белой стеной по несколько дней, метели сменились крепкими морозами. Повырастали сугробы, и дороги сделались непроходимыми. Монахи, не успев перебраться из своих разбросанных по острову келий в общие жилые монастырские хоромы, с трудом пробирались по лесу на лыжах на воскресные Литургии. Они возили с собой лопаты, чтобы в случае необходимости откапывать дорогу в снегу.

Монахи редко покидали свои кельи. И Салмову по приказу Елеазара приходилось почти каждый день ездить за самыми упрямыми из них на санях и уговаривать перебраться в жилые монастырские хоромы.

Переселившись, монахи занимали небольшие комнатные клетушки на первом этаже. Они не мешали друг другу. И каждый день их суровой и аскетической жизни по-прежнему был строго расписан и заполнен молитвенными правилами и уроками, получаемыми от Елеазара и других преподобных старцев.

Прочитав молитвы и отбив не одну сотню поклонов о каменный и заиндевевший пол, Никон со стоном отчаяния падал на свою неудобную жесткую лежанку в крошечной узкой келье под лестницей, которую он занял в числе первых. Часто не в силах уснуть, он закидывал руки за голову и предавался воспоминаниям. Как будто наяву вставали перед ним торжественные богослужения в Казанском соборе, на которых ему довелось присутствовать, пышные царские выезды. Мысленно он входил в придел и, замерев от волнения, слушал знакомое звучное хоровое пенье…

За ужином Елеазар делился с монахами воспоминаниями о том, какие раньше на Анзере бывали зимы, и утверждал, что давно не помнит такого позднего первого снега, злых метелей и обильных снегопадов.

Крепко встали морозы. И красота в лесу сделалась просто неописуемая. Согнувшиеся под тяжестью снега на ветках и на стволах, деревья казались великолепными и царственными хоромами из сказки, спящими в тихом и мягком безмолвии. Не выдержав тяжести навалившихся сугробов, стволы и ветки их ломались.

На Анзере водилось много зверья и птиц. И когда позволяла погода, Никон вместе с Салмовым ходил на охоту на глухарей и тетеревов. Звери здесь были доверчивые. Лисицы не боялись их и подбегали так близко, что достаточно было кинуть палку, чтобы убить. Но Никон и Петр не трогали их.

Убивали голодных волков, которые подбирались близко к монастырю. Иногда удавалось найти в лесу павших животных и снять с них неповрежденную шкуру. И хотя такое случалось не часто, монахи иногда становились невольными свидетелями ожесточенных схваток между зверями. Люди существовали на Анзере бок о бок с дикими зверями и умели читать книгу природы.

На Рождество ударили страшные трескучие морозы. Теперь братья редко выходили из своих комнатушек, и ещё больше стремились к уединению. Они целыми днями просиживали возле печей, которые остывали под утро. Казалось, что жизнь в темных пустых коридорах застыла.

Дрова экономили, тщательно ведя в специальной тетради им учет. Точно также экономили и предметы гигиены, мыло и веники, которые заготовлялись общими усилиями всех братьев под зиму.

В свободное от служб и переписи церковных книг время Никон обычно просиживал у печи, мастеря из бересты различные предметы и утварь для кухни.

Одежда и обувь его быстро пришли в негодность. Жестокий холод пробирал до костей и терзал бренное тело, мешая сосредоточиться на молитвах и мысленных разговорах с Богом. Он старался не думать об испытываемых физических неудобствах, но все было напрасно. Порой на печи, укрывшись теплой кошмой, он дрожал, страдая от холода, не в силах согреться. Как часто, очнувшись от беспокойного мутного сна посреди ночи, он ворочался, слушая, как трещит за окном мороз, и тоскливо оглядывался. Горящая лучина тускло мигала в чашке на столе и с тихим шипением роняла угольки в воду.

«Почему я здесь? Неужели моя жизнь так и пройдет бесследно в этой безлюдной и дикой глуши?» – безмолвно вопрошал он окружающую его темноту…и замирал, прислушиваясь, как завывает за окном ледяная метель. «Как же невыносимо тяжело. Отчего это? Господи, зачем…» – недоуменно выкрикивал он и усталый проваливался в сон.

Однажды за ужином Елеазар велел ему сходить в амбар к келарю и получить зимнюю одежду и обувь.

Уже на следующее утро Никон поспешил в амбар. Войдя, увидел на лавке приготовленный ворох добротной и теплой одежды: мантии, клобуки из верблюжьей и бараньей шерсти, рясы, свитки, чулки, зимние и летние скуфьи, много шуб из черных овчин, мехом внутрь. На полу стояли сапоги и валенки разных размеров и деревянных башмаков-«плесниц».

Из темного промерзшего угла выскочил келарь. Униженно заглянул в глаза и суетливо забормотал:

– А Елеазар-то знал, что ты сильно мерзнешь. Это он тебя испытывал так. Думал, что ты не выдержишь и побежишь жаловаться. А ты крепкий оказался, – с удивлением добавил Никодим.

– Пустой у тебя язык. Меньше болтай, – сердито буркнул Никон.

Никодим заюлил.

– Ты что, брат! Неужто осерчал? Елеазар велел выдать тебе все новое. Хотя ты ведь в монастырскую казну денег не вносил, – сказал он, не скрывая удивления щедростью Елеазара.

– А ты почем знаешь, вносил или нет? Завидуешь? – возмутился Никон, сгребая длинными жилистыми руками одежду в одну большую охапку. Обернувшись к келарю, он со злостью посмотрел на него.

«Ишь, как зыркнул-то: того и гляди задавит, как медведь… а ведь и то правда – медведь. Надо же как… не понравилось, что я сказал», – сокрушался Никодим, убирая с лавки одежду.

Миновала зима.

В начале апреля Никон посоветовался с Салмовым, давно сетовавшим, что Троицкий храм нуждается в ремонте, и предложил Елеазару своими силами начать ремонт. Обсудив на вечерней трапезе предстоящие работы, монахи разбрелись по кельям, и их жизнь потекла по-старому…

Наступил июль, ремонт так и не начался.

Тогда Никон вместе с плотником принялся обшивать обветшавшую церковь новыми бревнами. Но одним им было трудно управиться с такой объемной работой. И в один из дней терпение Никона лопнуло. Взобравшись на колокольню после заутрени, он громко зазвонил в колокол, призывая братьев собраться. Потревоженные шумом галки и вороны сорвались с насиженных мест и всполошено заметались над его головой.

Когда монахи собрались внизу, Никон спустился и заявил, что с разрешения соборных старцев он теперь руководит ремонтом церкви, предложив всем взять у келаря топоры и идти в лес, рубить и привозить бревна для строительства. Не слушая возражений раздосадованных братьев-монахов, он распределил между ними работу и назначил число вязанок, которые те должны привезти из леса.

Не ожидавшие такого самоуправства, возмущенные монахи гурьбой пошли к Елеазару, допытываться, правду ли тот говорит.

И неожиданно для монахов Елеазар сердито затопал на них ногами, накричал и приказал во всем слушаться Никона. Монахам ничего не оставалось, как вернуться назад к храму и, взяв топоры с телегами и лошадьми отправиться в лес.

Закипела работа, и уже к ноябрю храм стоял отремонтированным.

А Никон после случившегося стал еще деятельней распоряжаться по хозяйству. Келарю Никодиму это не нравилось. И теперь между ними часто вспыхивали конфликты по любому, самому незначительному поводу. Келарь жаловался на Никона соборным старцам, но те сердито отмахивались от него, обвиняя, что тот из-за зависти разводит сплетни и напрасно оговаривает Никона…