Вокруг себя был никто

Вечером выяснилось, что кошка уже перетащила котят в безопасное место, подальше от нашего сада.

К Вере я не прикасался несколько месяцев, не мог. Сначала ссылался на упражнения, но потом она заподозрила недоброе и начала приставать с расспросами. Мы проговорили всю ночь, под утро Вера пообещала начать учиться, ходить на вечерние курсы для женщин. Слово свое она сдержала, но толку от занятий почти не было, проблема скрывалась не в объеме знаний, а в характере, моральных качествах, вещах практически не исправляемых.

Написано в наших книгах: моральный уровень ребенка зависит от духовного состояния матери в момент зачатия. О чем она думала, на что была настроена, – все эти мелочи отпечатываются на зарождающейся в тот миг душе. Оттого так строги наши правила, а непосвященным семейная жизнь психометристов представляется сущим мучением. Судя по характеру Веры, мысли ее матери в тот самый момент блуждали где-то далеко.

Реховот произвел на меня оглушающее впечатление. Вернее, не весь Реховот, а район, примыкающий к дому главного мастера Х. На второй день после прилета, чуть отойдя от встряски, мы с отцом пошли в район психометристов. Далеко идти не пришлось: район начинался за углом, друзья отца специально сняли нам жилье неподалеку. Не успели мы пройти и ста метров, как вдруг из домов начали выскакивать люди и сломя голову бежать к большому зданию в конце улицы.

– Что случилось? – попытался спросить отец одного из них.

– Мастер, – прокричал тот на бегу. – Мастер пошел делать упражнения!

Через несколько дней эта регулярно повторявшаяся ситуация уже не казалось нам странной. Наибольшим удовольствием, почетом и привилегией для психометристов, живших возле Х., была возможность выполнять упражнения вместе с Мастером.

– Во время упражнения он видит каждого, – утверждали «старые психи», – заглядывает в каждую душу и наводит в ней порядок. Тот, кто умеет прислушиваться, выходит из зала, словно после личной беседы.

Мы с отцом тоже попытались проникнуть в зал, но безуспешно. Каждый клочок пола, кусочек скамейки, подоконники, были давно поделены, и хозяева, не церемонясь, попросту спихивали чужака с «законного» места. Меня это поразило больше всего остального и во многом определило дальнейший путь.

– Послушай, – пытал я отца, – ведь психометрия должна делать людей лучше, утонченнее, более чувствительными к бедам ближнего. Как можно пинать незнакомого человека, а потом блаженно застывать в медитации? Чего стоят благообразная внешность, умные глаза и седая борода, если ее хозяин ведет себя, будто пятнадцатилетний мальчишка?

– Не спеши делать выводы, – урезонивал меня отец. – Двор Мастера похож на мастерскую часовщика. Отремонтированные часы он отдал заказчику, а ожидающие ремонта держит возле себя. Не обращай внимания на внешность, смотри на поступки. Если они стоят немногого, значит, и человек немного стоит.

В то время по наивности, я все рассказывал Вере. Только потом я понял, насколько справедливо правило правой руки:

«Жену, ребенка и половое влечение левой рукой отталкивают, а правой притягивают».

Притягивают все-таки больше, чем отталкивают, потому оно и называется правилом правой руки. Но не сливаются воедино, не сращиваются до конца. У каждого свой путь, и, даже если идешь с кем-то вместе, то рядом, а не внутри.

Вера слушала мои рассказы с улыбкой, а сама наматывала информацию на локон своих, пахнущих клубникой волос. Ответила она спустя полгода, когда наступило время записывать Полинку в школу. Я, конечно же, хотел определить ее в специальное заведение для девочек, неподалеку от дома Х. Но Вера решительно воспротивилась.

– Чтобы моим ребенком занимались ожидающие ремонта механизмы? Да никогда! Пусть себя поначалу исправят, а потом займутся другими.

С Полинкиной школы и начался мой отрыв, то есть, я был вместе с Верой, любил ее по-прежнему, но сердце отлепилось, и с тех пор мы идем рядом, только рядом, но не вместе».

Я выбрался из душа и принялся крепко растираться полотенцем.

«Да, Лора. Она совсем убежала из моих мыслей. Это хорошо, это значит – все смылось. Теперь пора немного подумать о предстоящей лекции и спускаться вниз».

Лора сидела в холле, величественная, будто Клеопатра. Чем больше я ее рассматривал, тем больше находил достоинств. Из нее могла получиться прекрасная жена психометриста, если бы всякие идиоты не напортили. Хотя все еще может произойти; коль возьмется за ум, то влияние первого брака через несколько лет превратится в туман над водой, унесенный утренним ветерком.

– Поехали?

–Знаете,– она поднялась с кресла легко, словно воздушный шарик, – тут идти десять минут, а мы целый день в комнате просидели. Может, прогуляемся немного?

–С удовольствием.

Мы прошли мимо гавриков, пасущих вход в гостиницу, и оказались под мелким дождем. Его белесое полотно сотрясали порывы ветра: «тише-тише», умоляюще шуршали платаны. Лора наморщилась и приподняла воротник плаща, я же расстегнул куртку, подставляя шею холодным каплям.

Булыжники Пушкинской влажно поблескивали под колесами автомобилей, машины шли сплошным потоком.

– Вы обещали историю...

– Да. История незамысловата, но в ней – мой личный опыт, а на своей шкуре понимаешь особенно ясно.

Однажды я оказался в Москве и зашел в Дом психометристов, единственное в те годы официально разрешенное психометрическое учреждение на всю страну. Учреждение находилось под неусыпным надзором властей, и каждый входящий немедленно брался на учет. Возможно, его и сохранили, как лампу для мотыльков. Но мне терять было нечего, моя фамилия давно значилась во всевозможных списках и картотеках.

В Доме царила тишина, большое здание дремало в ожидании лучших времен, только посреди главного зала вокруг стола сидело несколько человек. Я подошел поближе. Это был урок, вел его типичный «старый псих», а внимали ему совсем зеленые ребята подготовительного уровня. Осторожно присев с краю, я попытался поймать нить рассуждения.

Говорил «псих» об очень интересных вещах, и время летело незаметно. Стемнело, синие московские сумерки просочились сквозь стрельчатые окна и потихоньку наполнили Дом. Внезапно «псих» остановился на середине предложения, встал и грузной походкой направился в угол залы. Прежде, чем кто-либо успел сообразить, он нашарил выключатель, и над столом загорелась люстра. Половины лампочек в ней не хватало, но и второй половины оказалось достаточно – контраст между сумерками и светом поражал.

«Сейчас, – подумал я, – на этом примере он объяснит разницу между верой и суевериями, между психометрией и всякого рода лжеучениями».