Волчья стая. Кровавый след террора

…У ворот СИЗО нас уже ожидали и без лишних формальностей сразу же провели в комнату, которую определили для встречи с приговоренными к расстрелу. Первым переступил порог молодой парень, видимо, совсем недавно наголо остриженный, в полосатой робе. Руки его за спиной были скованы наручниками. Взгляд беспокойно метался, и очевидный страх сквозил в этом взгляде.

— Назовите себя, — попросил я.

— Абдуллаев Бахром Хамзаевич, — представился он.

— Я журналист, вы не обязаны отвечать на мои вопросы, но если вы согласитесь, я бы хотел вас кое о чем спросить…

— Я согласен, — без раздумий ответил он.

— В результате действий вашей организации погибли ни в чем не повинные люди. Какой идеей можете вы оправдать их гибель? — обратился я к Абдуллаеву.

— Сейчас я понимаю, что мы совершили ошибку. Я всегда считал, что мирное население не должно страдать, а борьбу надо вести только с представителями власти. Вообще теперь я понимаю, что мы должны были вести переговоры. Может быть, они заняли бы несколько лет, даже пускай бы пять лет, но только убедившись, что переговоры ни к чему не приведут, надо было браться за оружие, — сказал Бахром Абдулллаев. — В нашей организации я был одним из идейных руководителей и всегда выступал против насилия, против жертв, но раз уж так произошло, то я считаю, что ответ мы должны держать перед Аллахом, и нас надо было судить не светским судом, а шариатским, это было бы справедливо.

— Вы говорите, что были против насилия, но ваше участие в убийствах доказано судом, и вы в этом признались.

— Я дал клятву, поклялся на Коране, и я не мог и не хотел отступать от своей клятвы. Поэтому я поехал в Чечню и участвовал в подготовке боевиков.

— И вы готовы принять смерть за свою идею? Абдуллаев неожиданно улыбнулся:

— Я намерен просить президента Узбекистана о помиловании…

— Закиров Казимбек, — представился следующий вошедший — мужчина плотного телосложения.

Мне показалось, что и он явно чем-то напуган, но спрашивать его об этом не стал.

— Конечно, я понимал, что могут погибнуть люди, но я был убежден, что «джихад» — это одна из ценностей ислама, и я давал клятву на Коране, сам принимал клятвы от других, вручал оружие, посылал на убийства. Теперь-то я понимаю, что все мы были обмануты, что дороже человеческой жизни не может быть ничего. Когда я понял, что меня могут лишить жизни, я понял и то, что нет такой идеи, которая могла бы быть дороже жизни. Я искренне раскаиваюсь в том, что сделал, и поэтому обратился к президенту с просьбой, чтобы он меня помиловал.

Когда Казимбек Закиров вышел из кабинета, я спросил у офицеров СИЗО:

— Что они все такие напуганные?

— Ну а как иначе? — ответил один из офицеров. — Вы поймите, каждому вынесен смертный приговор, они переведены в специальные камеры, на них полосатая одежда. Теоретически они знают, что имеют право на прошение о помиловании и должно пройти какое-то время, пока прошение будет рассматриваться в инстанции. Но страх, что расстрелять могут в любой момент, живет в них. И каждая незапланированная выводка из камеры этот страх усиливает. Тем более, что сейчас их ведут из тюремного корпуса в административный, по дороге они Бог знает что думают, вот и выглядят такими напуганными.

Приговоренный к расстрелу Закир Хасанов был одним из непосредственных исполнителей ташкентского теракта. Вместе с Хамиддулло Рахмоновым они подъехали к зданию МВД на красного цвета «Запорожце», оставили машину, припарковав ее у обочины, сели в троллейбус, проехали две остановки, вышли, «голоснули» частника и уехали. Через несколько минут сработало взрывное устройство.

— Мне теперь кажется, что я просто не отдавал себе отчета в том, что я делаю, — говорил Закир Хасанов. — Скажу честно, я даже себя готов был взорвать, думал — это легко. Когда планировались взрывы в Ташкенте, то существовало несколько вариантов. Один из них такой: мы хотели купить или угнать «КАМаз», начинить его взрывчаткой и протаранить железные ворота, ворваться в резиденцию президента и там машину взорвать. Я сам вызвался провести эту операцию и готов был взорвать себя вместе с машиной. Сейчас я не понимаю, как я мог на такое решиться. И я прошу президента, чтобы он сохранил мне жизнь.

Тальатбек Нуралиев за все время разговора так ни на кого и не взглянул, сидел опустив голову, слова бормотал невнятно, так что приходилось напрягаться, чтобы разобрать, что он там бормочет.

— Я не знал, что могут погибнуть люди, я это го не хотел. Я был совсем молодой, когда меня приняли в организацию и заставили дать клятву, мне был всего 21 год. Я не понимал никакой идеи, мне хотелось заработать денег. Я буду просить президента, я напишу ему: «Простите, извините меня», — вот и все, что он из себя выдавил.

Когда конвоиры ввели в комнату Мухаммада Абдурахманова, советник юстиции Махмуд Шаума-ров так прокомментировал его появление: «Он не только готовил ташкентские взрывы, он совершил девять разбойных нападений, а в трех из этих разбоев убил пять человек.

— Да, я грабил, но я действовал во имя «джихада», из идейных соображений. Я ездил в Афганистан, прошел там подготовку, научился делать взрывчатку. Я попрошу президента о помиловании, хотя понимаю, что нет никаких оснований, чтобы меня помиловали, — Абдурахманов тяжело поднялся со стула и, уже выходя, оглянулся и добавил: — Не надо было ничего этого делать.

Дехканов Захид, как мне показалось, даже обрадовался возможности высказаться. Не дожидаясь вопросов, заговорил сам:

— Теперь, конечно, обратной дороги нет и надо отвечать за сделанное. Когда огласили приговор, некоторые плакали. А надо не плакать, а объяснять. Человеку недостаточно верить в Бога, надо подчиняться вере. Я подчинялся. Мне объяснили, что я иду воевать за Узбекистан, и я поехал учиться боевому искусству в Афганистан, потом ездил в Турцию, после этого вернулся домой. Я не собирался никого убивать, но ко мне пришли и сказали: «Мы пойдем отбирать у неверных деньги. Ты будешь врагом, если не пойдешь с нами». Я понял, что если откажусь, меня самого могут убить. Конечно, я боялся, что нас поймают, но мне дали паспорт на имя Арифа Эрназарова и сказали, что по этому паспорту я смогу выехать за границу. После нескольких грабежей я так и сделал, уехал в Турцию, потом в Чечню, там тоже прошел подготовку. Но клятвы на Коране я не давал, я даже не молился как положено. Но я очень боялся Казимбека, он у нас считался «амиром», и я делал все, что он мне велел. Да-да, я теперь понимаю, что национальность людей не имеет никакого значения, все люди должны жить, никто не может отнять жизнь у человека, и я прошу меня простить, я очень прошу меня простить.

Глава четвертая. ВСЕ ПРЕСТУПНИКИ СКРЫЛИСЬ

Совещание в здании Кабинета министров должно было начаться 16 февраля 1999 года в одиннадцать часов утра. Взрыв на площади прогремел за три минуты до начала. Если бы оповещенный работниками милиции кортеж президента не свернул на другую улицу, то, учитывая скорость движения машин, именно в момент взрыва Ислам Абдуганиевич Каримов неминуемо оказался бы в самом его эпицентре.

Кроме милиционеров на площади находились и несколько сотрудников охраны президента. Они начали преследовать преступников, которые, отступая, отстреливались из автоматов. У охранников были лишь пистолеты, но даже не в вооружении было преимущество бандитов. На площади в это время находилось немало людей, после взрыва сюда же выбежали сотрудники многочисленных министерств, которые тоже расположены на площади. Естественно, первой мыслью охранников было оттеснить преступников с площади так, чтобы от их выстрелов не пострадали люди. Отвечая на веерный автоматный огонь лишь одиночными выстрелами из пистолетов, террористов все же удалось оттеснить в сторону канала Анхор. Но это же предоставляло им возможность почти беспрепятственно выскочить по набережной на оживленный проспект, откуда легче было скрыться. Первую из остановленных машин угнать не удалось, в горячке террористы открыли огонь и повредили саму машину. Но потом им удалось под угрозой автоматов завладеть «жигуленком» шестой модели. Проехав несколько кварталов, они бросили эту машину, угрожая оружием сменили еще три автомобиля, неуклонно двигаясь к той части города, которая вела на трассу, граничащую с южным Казахстаном. На одном из перекрестков бандиты остановили машину, за рулем которой оказался водитель Маджидов. Даже направленные на него автоматы не подействовали, водитель наотрез отказался отдать машину. Разозленные бандиты выстрелили в него и уже вскоре сумели захватить другую машину, на которой и скрылись из города. Но рана Маджидова, к счастью, оказалось не смертельной, уже через несколько часов он смог в больнице дать показания, весьма толково описав внешность тех, кто в него стрелял.

Опрос свидетелей, оказавшихся на местах четырех других взрывов, почти ничего не дал. Судя по всему, террористы подогнали машины со своим смертоносным грузом к зданиям МВД и Национального банка, сами скрылись, а через какое-то время раздались взрывы. Что произошло на улице Абдуллы Каххара и возле клуба «Аладдин», предстояло выяснить. Возле клуба находилось несколько искореженных автомашин, без экспертизы не представлялось возможным установить, какая из них была начинена взрывчаткой. Это удалось узнать только некоторое время спустя. Выяснилось, что взорвался белый «Запорожец», а ехавшую параллельно с ним «Нексию» взрывной волной подбросило так высоко, что она перелетела через трамвайные провода и взорвалась только от удара о землю. Впоследствии, уже после допроса задержанных террористов, следователи установили, что за рулем «Запорожца» находился один из участников террористической организации, Мухаммадамин Умаров, он погиб в машине от взрыва. Оставалось только предположить, что взрывное устройство сработало на несколько минут раньше, чем было намечено, что и повлекло гибель террориста. Эта версия кажется наиболее реальной еще и потому, что оперативникам удалось впоследствии обнаружить места, где готовились бомбы. Там, среди других предметов, были обнаружены и часы. Обычные гонконговские и малазийские штамповки, которые точностью хода никогда не отличались. Видно, бандиты поскупились на выделенные деньги купить надежные хронометры и ре шили, что сойдут и дешевенькие часы, лишь бы время показывали.