Волчья ягода
Шрифт:
– Послушай, Малько, что ты заладил: блондинка да блондинка! Я свихнусь скоро только от одного общения с тобой. Что ты мне душу рвешь?!
– Короче, так. Поехали. Садись в машину и молчи. Севостьянов просто так не оставлял бы мне сообщение. Он вообще редко когда звонит, важная персона и себе на уме. Но мы обмениваемся информацией, они там, в МУРе, тоже кушать хотят…
– Понимаешь, у меня такое ощущение, словно все это происходило не со мной… Слишком уж дико все, слишком ненормально… Я и представления не имела о том, что в Москве, в самом центре, в обычном ресторане может находиться такой подвал… И что же это за люди такие, которые платили Вику за нас?.. Ведь, по сути, они внешне ничем не отличаются
– Я читал в каком-то журнале, – отозвался со своей кровати Миша (была глубокая ночь, но обоим не спалось; Берта, немного поплакав, принялась вспоминать все, что с ней произошло, и Миша, радуясь тому, что она перестала плакать, попытался помочь ей выплеснуть все, накопившееся у нее на душе), – что причину поведения таких людей надо искать в их детстве. Что этот садизм и жестокость являются следствием дурного обращения родителей с ними… Возможно, что их избивали в детстве или оставляли в темной комнате…
– Да уж, трудно представить себе этих взрослых здоровых мужиков в детском возрасте… Господи, кто бы знал, как я их ненавижу! Но я конченый человек, Миша. И тебе надо держаться от меня подальше… Понимаешь, я потеряла ощущение страха… Даже если меня и схватят за убийство Виктора, я буду только рада оказаться в тюрьме… А что мне еще остается делать, если не мстить за свою разрушенную жизнь? Вернуться к Илье я не могу… Но если бы ты только знал, как же я хочу его увидеть! Он… он такой… – уткнувшись в подушку, Берта разрыдалась. Потом ее рыданье перешло в протяжный вой, прерываемый тяжелым надсадным стоном и икотой… Измученная, она наконец уснула, но и во сне продолжала плакать и все просила отпустить ее и снять с нее какие-то наручники…
Николай Севостьянов предложил им сесть и придвинул к Малько пепельницу:
– Кури. Разрешаю.
Затем обратил взгляд своих маленьких серых и внимательных глаз на сидящего в расслабленной позе Ромиха.
– Это Илья Ромих, муж Берты Ромих, той самой, «Фольксваген» которой мы нашли и пригнали на нашу стоянку. Помнишь, я тебе рассказывал? – сказал Малько.
– Вообще-то я хотел видеть тебя одного… – начал было Севостьянов, но, увидев, как Ромих решительно поднимается со своего места, чтобы уйти, примирительно-извиняющимся тоном пробормотал: – Но раз уж вы приехали вдвоем, то пусть остается… Тут такое дело. Было три трупа…
Ромих побелел.
– В августе два и один в сентябре… И все – молодые девицы, красивые, блондинки… Уйма времени ушла на опознание, потому что лица были обезображены до неузнаваемости… Мы составляли их описания и все же нашли родных… Девушки не были знакомы друг с другом и принадлежали к разным слоям общества… И теперь вот четвертая – как раз та самая Людмила Савченко, которую опознал ее приятель с Малой Бронной, некий Михаил Лебедев. По его словам выходит, что она была проституткой, но жили они вместе… Думаю, она просто использовала его, точнее, его квартиру; во всяком случае, в том, что Лебедев не сутенер, я просто уверен… Я расспрашивал его о ее прошлой жизни, и он рассказал мне о человеке, который приходил к ним домой и искал Людмилу… Думаю, что, если он поможет нам составить фоторобот этого человека, мы сможем выйти на след…
– Я не понимаю, зачем вы при мне рассказываете о какой-то простутитке…
На Ромиха было больно смотреть.
– …Вы хотите сказать, что смерть этих девушек каким-то образом может быть связана с исчезновением моей жены?
– Я не исключаю этого.
– Но у вас же нет никаких доказательств, ничего, кроме единственной общей детали, на которой вы строите свои предположения! – вскричал Илья и даже вскочил со стула. – И деталь эта – цвет волос моей жены! Да вы вообще соображаете, что говорите?! Что может быть общего…
И он выбежал из кабинета, сильно хлопнув дверью. Малько, извинившись за Ромиха перед остолбеневшим
Севостьяновым, кинулся за ним следом.Утром у Берты начался жар, и она стала бредить. Она все время звала Илью, и Миша принял решение. По телефонному справочнику он нашел номер телефона Ромиха и позвонил.
– Илья Ромих? – спросил он, услышав совсем близкий и громкий мужской голос. Главное было – не ошибиться и чтобы этот Ромих оказался действительно мужем Берты, а не однофамильцем, потому что отчества Миша не знал, а Ромихов могло быть и несколько.
– Да, я слушаю.
– У вас есть жена?
– Кто вы?
– Вы хотите узнать о своей жене?
– Она у вас?
Миша почувствовал, как на другом конце провода человек часто задышал, и у него самого сердце захолонуло, как в тот момент, когда он, подойдя к двери, вдруг УВИДЕЛ воскресшую из мертвых Милу. А ведь он действительно увидел ее, как может увидеть только человек, страшно желающий этого.
– Послушайте, ради Бога, только не молчите… Если она у вас, то назовите сумму… Умоляю вас, оставьте ее живой, я заплачу любые деньги, я сделаю все так, как вы скажете… Я заберу свое заявление из милиции…
– Ромих, Берта у меня. Но перед тем, как вы увидитесь с ней, мне просто необходимо поговорить с вами и кое-что объяснить…
Миша вдруг почувствовал себя другим человеком. Ведь никогда прежде он не посмел бы звонить кому бы то ни было и разговаривать подобным тоном. Произошло нечто, поднявшее его на более высокую ступеньку самоощущения, но причину этой метаморфозы, чисто психологическую, он еще не мог понять и осмыслить. Каких-то пару дней назад он и подумать не мог о том, что жизнь подарит ему встречу с такой необыкновенной и сильной женщиной, как Берта. Самодостаточность Милы, которая покорила его в самом начале их знакомства, тоже, безусловно, какое-то время привлекала его и в конечном счете сформировала его отношение к ней как к существу более развитому и умному, нежели он сам. Но это ее качество не шло ни в какое сравнение с цельностью натуры Берты, являющей собой полную противоположность Миле. И дело заключалось даже не в том, что Мила была проституткой, а Берта – допропорядочной замужней женщиной. Было в Миле что-то отталкивающее, пугающее своим цинизмом и пессимизмом, и для Миши встреча с нею явилась лишь продолжением его собственной теории о бессмысленности жизни вообще; в то время как появление рядом с ним Берты, оказавшейся не по своей вине низринутой на самое дно человеческого общества и тем не менее сумевшей сохранить чистоту души и ясность мысли, открыло перед ним совершенно иной мир неизвестных ему чувств. Таких, к примеру, как желание сделать кого-то (а не себя самого) счастливым, или стремление быть ЛЮБИМЫМ такой женщиной, как Берта.
Миша не мог понять, как женщина, оказавшаяся в такой ужасающей ситуации и знавшая, что ее любят и ждут, нашла в себе силы отказаться от встречи с мужем, мотивируя это только тем, что она стала недостойной его.
Он думал об этом постоянно, и, с какой бы стороны он ни подходил к этому, сердце подсказывало ему, что без Ромиха Берта, даже если она и поправится физически, все равно не выживет и завянет, как цветок без воды.
Вот и сейчас, держа в одной руке трубку телефона, а другой нежно поглаживая одеяло, под которым металась в бреду Берта, Миша в очередной раз убедил себя в том, что он поступает правильно…
– Алло! Вы слышите меня? Почему вы замолчали?
Миша перевел дух и снова посмотрел на Берту. Глаза ее были закрыты, она явно была в беспамятстве… Сбитые набок, влажные от пота волосы закрывали почти всю подушку; на щеках темный жаркий румянец, рот полуоткрыт и исторгает какие-то обрывки фраз…
– Я не молчу, я думаю… Только обещайте, что придете один. Я не боюсь милиции, потому что я ни в чем не виноват, но мне не хотелось бы говорить (здесь он сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать) О НЕЙ с кем-то, кроме вас…