Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Вам кофе, Вольф Григорьевич?

Мессинг кивнул.

– Сейчас сделаю. А что Аиды Михайловны давно не видно?

– Болеет...

– Ах, боже мой, привет ей передавайте, пусть выздоравливает, – затараторила буфетчица, насыпая в чашку растворимый кофе и сахар и наливая кипятку.

– Она постарается... – Мессинг отвечал почти машинально, думая о чем-то своем.

– Привет ей передавайте. – Буфетчица протянула чашку Мессингу.

– Непременно. – Мессинг забрал кофе, повернулся и посмотрел, за какой столик сесть, и почему-то подошел к тому, за которым сидела девушка.

– Простите, к вам можно присесть?

– Конечно, Вольф Григорьевич, садитесь... – Девушка шмыгнула носом, поспешно отерла глаза.

– Вы вот меня знаете, а я вас не очень что-то... уж простите великодушно. Как вас зовут?

– Вас все знают – вы человек знаменитый, – слабо улыбнулась девушка. – А зовут меня Викой.

– Виктория, значит. Прекрасное имя. Победительница.... – Мессинг отпил глоток кофе и спросил: – У вас неприятности? Я даже догадываюсь, какие...

– Мне уже говорили, что с вами опасно разговаривать, – усмехнулась Виктория. – Вы сразу все знаете, и от вас ничего не скроешь.

– Ерунда... Я про себя-то ничего не знаю, а уж про других... – И он махнул рукой. – Ну посудите сами. Позднее время, пустой буфет, сидит в одиночестве красивая девушка и пьет вино – наверное, не от большой радости, не так ли? Значит, неприятности. Как видите, все просто, и никаких чудес.

– Я бы вам поверила, если бы не побывала на ваших психологических опытах.

– Неужели бывали?

– Несколько раз. – Девушка отпила глоток вина, затянулась сигаретой и, заметив, как недоверчиво посмотрел на нее Мессинг, прижала руку к сердцу. – Нет, правда, Вольф Григорьевич, и мне было страшно интересно. Скажите, ну а честно: как вы понимаете, о чем человек в эту минуту думает?

Мессинг долго смотрел ей в глаза, отхлебывая кофе, потом медленно сказал:

– Понимаете, Виктория... Витюша Подольский – человек прекрасный, но...

– А почему вы о нем заговорили? – выпрямилась и нахмурилась Виктория.

– Потому что вы все время о нем думаете и отчаиваетесь. Разве не так?

Она закурила новую сигарету, допила вино, оставила бокал и наконец сказала:

– Ну, пусть так... Ну и что?

– Да ничего... – пожал плечами Мессинг. – Сказал, что увидел.

– Скажите, Вольф Григорьевич... а он... любит меня? – с тревогой спросила Виктория.

– К сожалению, Виктрия, он больше всего любит свои страдания... это понять можно. Когда его посадили?

– В тридцать девятом, кажется...

– Почти восемнадцать лет лагерей – это... честно говоря, я даже не могу себе представить, что это такое...

– Говорят, он был очень талантливый... Ему было всего двадцать три, а слава уже гремела на весь Союз... – с жаром заговорила Виктория. – Его все обожали, поклонницы на гастролях у гостиниц ночевали... Я фотографии тех лет видела – он такой красивый, такой... одухотворенный...

– Ну, вот видите? Ушел юным красавцем... одухотворенным, а вернулся...

– А он сейчас еще красивее! – вспыльчиво возразила Виктория. – А то, что он злой на всех, – так разве это непонятно? Вы бы посидели с его... да ни за что... Представляете? Семнадцать лет просидеть ни за что... – голос Виктории дрогнул, в глазах заблестели слезы.

– Нет... не представляю... не могу представить, – серьезно ответил Мессинг и покачал головой. – Хочу и не могу... страшно становится... честное слово, Виктория... страшно...

– Ну вот, а вы говорите, он такой озлобленный. Но это правда, что он стал много пить, и пьяный всегда старается обидеть меня побольнее... – с упреком проговорила Виктория. – Да я все от него вынесу, любые обиды, лишь бы он... любил меня...

И тут в буфете появился Витюша Подольский. Он был сильно навеселе, в углу рта закушена папироса. Его мутный осоловевший взгляд с трудом сфокусировался на сидящих вдалеке Виктории и Мессинге. Подольский остановился и долго пялился на них, потом нетвердой походкой направился к буфетчице.

Мессинг и Виктория сидели к буфету спиной и не видели Подольского. Они смотрели друг на друга, и Виктория тихо спрашивала, волнуясь и едва сдерживая слезы:

– Я много раз хотела спросить вас, но боялась... Всегда считала себя сильной и уверенной, считала, что добьюсь всего, чего хочу. Но, кажется, силы мои кончились...

– Вы так молоды, Виктория, и говорить об этом просто глупо... Вы просто измучились и устали... – сказал Мессинг.

– Наверное... – Виктория пальцем смахнула слезу с уголка глаза. – Я знаю, вы всегда говорите правду, потому и боялась... Скажите, он любит меня? Он не бросит меня?..

Она смотрела на него страдающими глазами и ждала. Мессинг на несколько секунд прикрыл глаза, потом попросил:

– Дайте вашу руку...

Он взял ее за руку, легонько сжал и долго молчал.

– Вы будете вместе, Виктория... он любит вас... но жизнь эта принесет вам много страданий...

– Кончай врать, Мессинг, – раздался над ними голос Витюши Подольского.

Мессинг и Виктория вздрогнули. Разом обернулись. За спиной Мессинга со стаканом водки в руке стоял Подольский и пьяно и зло улыбался. Он повторил:

– Кончай врать доверчивым и несчастным душам... Могу поспорить, что ни одно твое предсказание относительно этой прекрасной девушки не сбудется. Во-первых, мы не будем вместе, во-вторых, я ее не люблю, и, в-третьих, страдать от меня она, естественно, не будет.

– Я буду счастлив, если так случится, – ответил Мессинг.

– Значит, будь счастлив, Мессинг. – И Подольский выпил стакан до дна, фыркнул, утер мокрые губы рукавом пиджака и добавил: – И проваливай, тебя дома жена больная ждет.

Мессинг поднялся, взглянул на Подольского:

– До свидания... – и повернулся к девушке: – До свидания, Виктория. Все будет хорошо...

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Подольский и вдруг стал декламировать:

Господа, если к правде святойМир дорогу найти не сумеет,Честь безумцу, который навеетЧеловечеству сон золотой!

Ха-ха-ха! – снова громко захохотал Подольский.

Буфетчица встревоженно поглядывала в их сторону. Виктория резко встала, схватила Подольского за руку: