Волга впадает в Гудзон
Шрифт:
Дело в первую очередь было в самих учениках. Валерий с нежностью вспоминал своих одноклассниц, одна из которых являлась его первой любовью. И первенствующее место в этих воспоминаниях занимал облик девчонок, одетых в старомодную, наивную школьную форму, позаимствованную в свое время советской школой у дореволюционных гимназий. Словом — где вы, гимназисточки, сбивающие снег с каблучка? Увы!
Нынешние грудастые девицы, разгуливающие по школьным коридорам в юбчонках, едва прикрывающих попы, вызывали у Померанцева, который отродясь не был ханжой, горечь и раздражение. Словно нечто жизненно важное отняли у него самого — лично… В точности так же казались ему не просто чужими,
На этот раз, как Валерий определил с первого взгляда, ему особенно повезло: войдя в директорский кабинет, он увидел не просто пожилую, а очень пожилую женщину, что само по себе по нынешним временам было большой редкостью.
При виде Померанцева Валентина Георгиевна с некоторым трудом поднялась из-за стола и любезно указала ему рукой на стул для посетителей. От своей секретарши она уже знала, что ее школу осчастливил «важняк» из Генпрокуратуры, но на лице старой учительницы не было и следа тревоги.
— Присаживайтесь, Валерий Александрович, — она улыбнулась, — и давайте, если можно, сразу к делу: через полчаса мне нужно уезжать в РУНО…
— Надеюсь, я вас не задержу. — Померанцев тоже улыбнулся, глядя на директрису с искренней симпатией. И вслед за этим приступил к краткому изложению обстоятельств, которые привели его сюда. То, что визит связан с гибелью Мансурова, скрывать от Валентины Георгиевны он не стал. Директриса слушала его очень внимательно, и, когда было названо имя Марины Нечаевой, в ее глазах мелькнула какая-то искорка, что от привыкшего следить за реакцией своего собеседника Померанцева не укрылось.
— Если я правильно вас поняла, — немного помолчав, после того как он умолк, произнесла Валентина Георгиевна, — вас интересует личность Марины, ее привязанности, вкусы. Насколько знаю, несколько лет назад она уехала из России. Нет, я не обо всех наших выпускниках знаю такие детали. Вам, можно сказать, просто повезло: во-первых, я преподавала в их классе два года перед выпуском, я математик. Но главное — мать Нечаевой до недавнего времени работала у нас, она химик…
— Вот как? — оживился Померанцев. — Похоже, действительно повезло! А что, ее мать перешла в другую школу?
— Просто сочла нужным выйти на пенсию. Ее адрес я вам дам. Да, так о Марине… — Она снова помолчала, прежде чем продолжить. — Знаете, обычно, если дети учатся в той же школе, в которой преподает кто-то из их родителей, у них в итоге образуется нечто вроде комплекса… У Нечаевой это здорово осложнялось характером ее матери: отец бросил их, еще когда девочке было года два-три, с бывшей семьей не общался — думаю, из-за Екатерины Ивановны, Марининой матери. Многие его, знаете ли, понимали…
— А что с ее матерью было не так? — поинтересовался Валерий.
— Катя, по натуре прирожденный лидер, с годами превратилась, в особенности по отношению к дочери, в настоящего деспота. В конце концов, добилась-таки, что девочка ее чуть ли не возненавидела. И, достигнув подросткового возраста, как и следовало ожидать, взбунтовалась.
— В чем это выразилось?
— Катя, например, запрещала ей дружить с одной из одноклассниц, действительно неприятной, распущенной, избалованной родителями девицей. Ну Марина, возможно, и сама не стала бы с ней общаться, уж очень они были разными… А тут, назло матери, чуть ли не сутками старалась находиться рядом с Региной, начала шляться с ней по ее сомнительным компаниям — и в итоге полностью подпала под
ее влияние.— Простите, — насторожился Померанцев, — как, вы сказали, зовут Маринину подругу?
— Регина… Регина Голубинская. Если вы когда-либо интересовались модельным бизнесом, должны были о ней слышать: у нас в школе в свое время почти что разразился скандал. В те годы увлечение девушек этой, с позволения сказать, профессией еще не было столь распространенным, понимаете? А Регина — она была настоящая красотка — чуть ли не в восьмом классе отправилась на кастинг, уж не помню куда, и прошла его… Как она в этой связи училась — пояснять, вероятно, не надо.
Пораженный Померанцев прослушал несколько фраз, сказанных директором, но переспрашивать не стал, постаравшись вновь включиться в неторопливый рассказ учительницы, хотя совершенно очевидно, что главное он уже услышал и ознакомить с этим сюрпризом Турецкого следовало как можно скорее.
— …словом, — вздохнула Валентина Георгиевна, — в какой-то момент Марина даже уходила из дома, жила у Голубинских. Я уже упоминала, что родители Регины обожали ее какой-то… я бы сказала, куриной страстью, ей позволялось буквально все! О ее дальнейшей судьбе, после того как она с грехом пополам получила аттестат, я знаю очень мало. Но если верить Кате Нечаевой, с Мариной они так и не расстались, несмотря на то что мать вернула девушку домой и даже заставила ее выучиться в институте…
Директор помолчала и наконец завершила свой рассказ:
— В общем, по натуре Марина — человек слабый, кроме того, истеричный. Пожалуй, именно этим и определяется ее поведение, на мой взгляд. По-моему, это и есть главное, что о ней можно было сказать тогда, когда я ее знала.
— Спасибо вам огромное, — от души произнес Валерий. — Вы даже не представляете, как нам помогли. Если у вас сохранился адрес не только Нечаевой, но и Голубинской…
Валентина Георгиевна кивнула:
— Вполне возможно, хотя гарантий дать не могу… Сейчас попрошу Сашеньку — это моя секретарь — заглянуть в архив…
Вячеслав Иванович Грязнов широко улыбнулся Турецкому, едва переступив порог его кабинета. В ответ Александр Борисович, иронично изогнув правую бровь, поинтересовался:
— Ну и в честь чего ты сияешь, как новенькая копейка? Заодно хотелось бы узнать, на какого это Ситникова ты просил меня выписать пропуск и где в данный момент этот господин Ситников обретается?
— Я к тебе, Саня, сегодня с сюрпризом, да еще с каким! — Грязнов-старший усмехнулся и почти что промаршировал в сторону своего любимого кресла под заинтересованным взглядом друга. — Да… А господин Ситников в данный момент обретается в твоей приемной, где Наташенька, дабы скрасить ему ожидание, поит нашего главного свидетеля чайком…
— Как-как-как ты его назвал?.. — прищурился Турецкий. — Главный свидетель?.. Слушай, Славка, кончай выпендриваться, времени на это просто нет: давай колись!
— Ну ладно, может, и не главный, но… Все-все, не смотри на меня как солдат на вошь! И так работаем в наступательном режиме… Короче, Саня, если ты не в курсе, неподалеку от Калеников, если точнее, в двух километрах, находится станция с тем же названием…
Турецкий кивнул.
— В утро взрыва, примерно минут через десять — пятнадцать после него, железнодорожный рабочий Ситников Игорь Викторович возвращался с ночной смены домой — в деревню Ивановка, расположенную сразу за Калениками. По причине ясного и солнечного утра шел не торопясь, естественно, по хорошо утоптанной дорожке, ведущей к Каленикам и Ивановке и возле поселка, примерно в полукилометре или чуть больше от него, пересекающейся с шоссе.