Волк и голубка

— Сэр де Марте, позвольте еще раз напомнить вам, что мои люди — воины. Неужели им придется пахать землю только ради удовольствия развесить крепостных на деревьях?

Послышались одобрительные восклицания, и краснолицый монах, протолкавшись вперед, подошел к Вулфгару.

— Прекрасные слова, — произнес он. — Долг христианина проявлять милосердие к ближним. Довольно было пролито крови на радость сатане! Да услышит тебя Господь, сын мой.

Но Рагнор угрожающе шагнул к святому отцу и поднял руку.

— Придержи язык, саксонец, если не хочешь встретиться с Создателем!

Бедняга побледнел и отступил, и Рагнор снова обратился к Вулфгару:

— Итак, храбрый бастард теперь стал покровителем англичан! Защищаешь этих саксонских свиней и пресмыкаешься перед английской сукой, словно перед сестрой самого герцога!

Но Вулфгар нехотя улыбнулся и пожал плечами:

— Это мои крепостные, а значит, они служат герцогу Вильгельму. Попробуй убить хотя бы одного, и станешь вместо него кормить псов и свиней и загонять гусей на ночь. Или предпочитаешь геройски погибнуть? Не хотелось бы так обращаться с норманном, но ничего не поделаешь, возможно, придется.

В глазах Рагнора, устремленных на Эйслинн, загорелось плохо скрытое желание. Натянуто улыбнувшись, он обратился к Вулфгару так тихо, что услышали лишь стоявшие рядом:

— Моя семья меня во всем поддерживает, Вулфгар. Как насчет твоей?

Но его улыбка тут же поблекла, когда Вулфгар невозмутимо заявил:

— Мой меч, мои доспехи и стоящий вон там викинг — вся моя семья и до сих пор были мне преданы куда больше, чем ты мог бы мечтать.

На несколько секунд Рагнор растерялся, но, снова взглянув на Эйслинн, процедил:

— А как насчет нее, Вулфгар? Чьим ублюдком она разродится — твоим или моим? И узнаешь ли ты наверняка?

Потемневшее лицо Вулфгара красноречивее всяких слов говорило, что намек попал в цель, и губы Рагнора издевательски искривились.

— Похоже, к твоей семье присоединится и отродье этой девки? — И весело рассмеявшись, он сжал подбородок Эйслинн: — Ах, какой бы у нас родился прекрасный сын, дорогая, веселый, мужественный и красивый! Жаль, что бастард не женится на тебе. Он ведь ненавидит женщин, сама знаешь.

Эйслинн гневно отбросила его руку и повернулась к Вулфгару.

— Ты ничем не лучше его, — едва слышно бросила она. — Будь я чуть поумнее, собралась бы с силами и боролась до конца! Распорола бы тебе живот, прежде чем сдалась! Мой позор тебя забавляет!

Вулфгар потер расцарапанную грудь и непривычно шутливым тоном попросил Эйслинн прекратить пустые жалобы.

— Не расстраивайся, милая, моя израненная плоть свидетельствует о том, как храбро ты боролась. Окажись на моем месте кто-то послабее, ты, конечно, играючи одолела бы его!

Он перехватил ее руку, занесенную для удара, и прошептал, улыбаясь одними глазами:

— Хочешь, я скажу об этом во всеуслышание? Пусть все узнают, что хотя ты и отдалась мне вчера, но все же рассчитываешь на полную победу.

— Господин! Господин, — охнула Эйслинн, чувствуя на себе пристальный взгляд монаха. — Святой отец!

Встревоженный голос священника перекрыл одобрительные вопли норманнов:

— Кхм! Милорд… сэр Вулфгар. Я отец Данли. Вы просили меня прийти. — И, заметив грозно нахмуренное лицо Вулфгара, торопливо и испуганно продолжал: — Я пришел отслужить заупокойную службу, но считаю необходимым выполнить и другие обязанности, подобающие моему сану. Боюсь, дела Господни в этом городе заброшены, а заповедями пренебрегают. Много женщин и девушек жестоко поругано, и среди них немало замужних и помолвленных. И поскольку, милорд, церковь осуждает подобные преступления, мне кажется, следует предложить некоторую сумму в возмещение опозоренным мужьям и женихам.

Вулфгар поднял брови и улыбнулся, но монах, увидев, что на него не сердятся, продолжал настаивать:

— И кроме того, милорд, можно приказать мужчинам, обесчестившим девушек, повести их к алтарю, и…

— Погодите, отец, — перебил его Вулфгар жестом. — Мне кажется, что деньги, предложенные мужьям и женихам, низведут прелестных и нежных женщин до уровня шлюх, а какой настоящий мужчина станет брать вознаграждение за добродетель дамы? Вся Англия лежит опозоренная и распростертая, словно продажная девка, и богатейший владетель разорится, пытаясь выплатить такой огромный куш. А я всего-навсего бедный рыцарь и не могу согласиться на подобные расходы. Что же до остальных… не такие это люди, которые годились бы в мужья. В бою они непобедимы, но не созданы для покоя домашнего очага. Вскоре их призовут на поле брани, и многие сложат головы, оставив жен с малыми ребятишками без всяких средств. Придется бедняжкам торговать собой на улицах и вернуться к тому, с чего начали раньше. Нет, отец, лучше оставить все, как есть. Зло трудно исправить, но если суждено случиться чему-нибудь хорошему, так и будет.

— Но, милорд, — продолжал настаивать монах, — как насчет вас? Вы приближенный герцога, наделившего вас землей. Конечно, вы не оставите эту несчастную девушку страдать за все безбожные поступки и жестокое обращение. Рыцарские обеты обязывают вас защищать слабый пол. Могу я быть уверен, что вы сделаете ее своей женой?

Вулфгар рассерженно уставился на хохотавшего Рагнора.

— Нет, отец. Мои рыцарские обеты не имеют к этому никакого отношения. Кроме того, мое происхождение сделает прекрасную даму мишенью гнусных шуток и оскорбительных намеков злобных бесчувственных людей. На мою долю выпало узнать, что самые жестокие уколы и глубокие раны наносились теми представительницами слабого пола, которые гордятся нежным сердцем, мягкими манерами и материнской любовью. Я равнодушен к женским рыданиям и не собираюсь давать женщинам больше, чем они того заслуживают. Нет, не стоит меня упрекать, я не изменю решения.

И намеренно грубо отвернулся от монаха, давая понять, что дальнейший разговор неуместен.

— Лорд Вулфгар, если вы сами не женитесь на девушке, по крайней мере освободите ее. Нареченный согласен взять ее даже такой.

Отец Данли указал на Керуика, не сводившего глаз с Эйслинн.

— Нет! Не позволю! — прорычал Вулфгар, едва не бросившись на монаха. Наконец ему удалось взять себя в руки, и он объявил тоном человека, не терпящего возражений: — Я здесь господин и хозяин. Все, что ты видишь, — мое. И не испытывай без нужды мою добрую волю. Почти усопших, но предоставь мне самому справляться со своими делами.

Добрый монах знал, когда не следует настаивать. Вздохнув, он пробормотал молитву, перекрестился и вышел. Эйслинн не посмела надоедать Вулфгару, и даже Рагнор, как ни странно, казался присмиревшим. Суэйн, как всегда, молчал.

Глава 8

Заупокойная служба подошла к концу, и Эйслинн, желая остаться одна, поднялась наверх. Но в спальне оказался Вулфгар. Он угрюмо глядел в окно, сжимая в руке свиток, привезенный Рагнором. Суэйн стоял у очага и носком сапога лениво забрасывал в огонь выпавшие угли. Оба оглянулись на звук ее шагов, и девушка, извинившись, хотела выйти, но Вулфгар покачал головой:

— Входи. Мы уже поговорили.

Эйслинн нерешительно вошла и закрыла за собой дверь, чувствуя тяжелые взгляды мужчин. Слегка покраснев, она поспешно отвернулась, но тут же услышала голос Вулфгара:

— Я все возлагаю на тебя, Суэйн.

— Да, сэр. Я стану охранять эти земли, как свои.

— Я в этом уверен.

— Как странно, Вулфгар… после стольких лет… мы всегда сражались вместе.

— Да, но долг зовет, и я должен знать, что оставляю дом в надежных руках. Надеюсь, ненадолго.