Волк в ее голове. Часть III

Диана моргает, потом прыскает. Поначалу она смеётся тихо, но затем хохочет во всё горло: сгибается пополам, роняет бурые капли на асфальт. Я растерянно отступаю.

– Тебе весело?

– В-видел бы себя! – гнусаво, сквозь приступы смеха говорит Диана. – Причесон такой!

Я смущённо накидываю на голову капюшон олимпийки, вытаскиваю из кармана платок и беру Диану за липкий, в крови, подбородок.

– Выпрямись.

От моего прикосновения смех выходит из неё, как воздух из сдувающегося шарика, черные глаза серьёзнеют.

Грубыми движениями я вытираю тёмные потеки – будто чем сильнее давишь, тем быстрее Диана поймёт, что натворила.

– Запрокинь голову и приложи.

Она поднимает нос вверх, одной рукой зажимает сумку под мышкой и прикладывает платок к ноздрям, другой – на ощупь достаёт из кармана сигареты.

– Опять? – Я чудом сдерживаюсь, чтобы не выхватить пачку и не швырнуть в лес.

Диана смотрит молча, без выражения, как языческий истукан. Это нещадно бесит.

– Он умереть может, – напоминаю я. – Нас могут посадить. У тебя диабет; кровь из носа хлещет, как из брандспойта. А тебе… покурить?

– Угу, – мычит Диана и противно хлюпает носом.

– А потом снова кого-нибудь изобьёшь?

В глазах Дианы ничего не отражается, но в чистом голосе проступает хрипотца:

– Я хочу дунуть. Укуриться. В три пизды. В тряпки. Чтобы глаза из ушей повылезали, чтобы на хер не помнить, как меня зовут, чтобы…

– Прекрати материться.

– Сказал гимназист с невъебенно уродливой заплаткой на штанах и ста пятьюдесятью пропущенными от классного руководителя.

От стыда я на миг теряю дар речи. Лицо Дианы делается упрямое-упрямое: между бровей разверзается пропасть-морщинка, губы сжимаются в бледные ниточки.

Я нарочито машу рукой и отворачиваюсь.

– Делай че хочешь.

Диана шуршит карманами, чиркает зажигалкой. До меня доходит сигаретный дым – горчит в носу, щиплет глаза.

– Последняя сигарета. Потом…

– Мне фиолетово.

Я в раздражении достаю телефон, и сердце замирает.

|| Tele2

Две палочки.

||| Tele2

Три палочки!

С трудом, еле попадая по сенсорным цифрам, я тычу в «03», жму вызов, и…

ПРОИЗОШЛА НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА

НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА

В груди разливается холодок. Я закрываю окно сообщения, снова давлю на «03», на зелёную иконку звонка.

ПРОИЗОШЛА НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА

НЕИЗВЕСТНАЯ ОШИБКА

Мысли заволакивает невидимым туманом. Я мотаю головой и сосредотачиваюсь.

В углу экрана горят те же три палочки. Значит, проблема в номере. По городскому скорая – «03». По мобильному тогда… 33? 031? 003?

Две цифры? Три?

Добавить «0»? Добавить «1»? «3»? «*»?

С минуту я туплю над экраном, затем вбиваю «003».

– Неправильно набран номер, – сообщает женский голос. – Пожалуйста, уточните номер и перезвоните.

– Чего там? – спрашивает Диана.

Я молча, с ослиным упорством набираю «030» и прикладываю холодный мобильник к уху.

Существует в округе хоть один тёплый предмет?

– … изменён, – нечётко, с середины звучит запись. – Пожалуйста, наберите «103».

– Спасибо! Век не забуду!

Мои пальцы послушно нажимают «1», «0» и «3». Вызов.

– Здравствуйте. Вы позвонили в Единый диспетчерский центр скорой и неотложной медицинской помощи города Северо-Стрелецка, пожалуйста, не кладите трубку, мы обязательно Вам ответим.

Играет классическая музыка.

Мелодия тянется и тянется – из уха в ухо, через извилины, скрипичной струной через пустоту. Ветер дует и дует.

Я сбрасываю вызов и снова набираю «103».

– Здравствуйте. Вы позвонили в Единый…

Запись обрывается. Нарастает гудок и эхом отдаётся в черепе. Затихает.

Внутри меня всё натягивается от страха.

– Скорая слушает, – отвечает женский голос. К моему облегчению, звучит он живо, с хрипотцой и бархатцем. – Что у вас случилось?

– Сорян… м-м, не знаете, где интернат недостроенный?

– Где что? Говорите громче.

– Недостроенный интернат!

Молчание.

– Для детей-инвалидов! На Приморке!

Тишина.

Я в отчаянии смотрю на треснутый экран. Он чёрен и, когда я нажимаю включение, показывает картинку дохлой батарейки. Деления её пусты, вместо глаз сереют крестики.

– Блин. Блин! – меня разбирает истерический смех. – БЛИН!

Страшный гул вновь поднимается в соснах и разбегается по верхушкам. Узловатые ветви шатаются от ветра, на голову сыпется труха, мягкие иголки. Я едва не швыряю телефон на асфальт, но в последний момент останавливаю руку и позволяю ей безвольно опуститься.

– Чел?.. – раздаётся голос Дианы за спиной; её гавнодавы скрипят по асфальту.

Я сердито отшатываюсь, когда она робко, тепло касается моей спины, и шиплю: «Не т-трогай!»

– Возьми.

– Не говори со мной!

Когда я поворачиваюсь, Диана что-то протягивает мне. Другой рукой – с носовым платком и сигаретой – она неловко прижимает к рёбрам грязную сумку Вероники Игоревны.

– Не трогай меня, – повторяю я дрожащим голосом. – Не говори со мной. Вали куда хочешь. Кури че хочешь. Кури… Курица! Тупая безголовая, я не знаю… курица! И себя угробишь, и его угробишь, и всех. Курица! Курица! Курица!..

Теплота её ладони ещё греет мою спину, и где-то на этом адовом ветру, где-то в глубине души отчаянно хочется, чтобы Диана снова прикоснулась. Но я слишком зол, а она натужно хлюпает носом, сплёвывает кровь, вновь что-то протягивает.

– Я не буду, но ты… Ты позвони.

Мне в руку утыкается доисторический «Нокиа». На экранчике высвечиваются синим три цифры набранного номера: 1, 0 и 3.

Сон второй. Заправочная станция

Сладкий кипяток чая сползает по пищеводу и падает жгучим шаром в желудок. Я стучу раскалённым стаканчиком по столешнице, прикрываю глаза. Под веками собирается бархатная тьма и пульсируют световые круги.