Волк

Дешево, принимая все во внимание.

Впереди над ним нависало старое здание бывшей человеческой больницы, словно декорация из фильма Джона Карпентера [16] , в котором благонравная девушка, отказавшаяся заниматься сексом со своим парнем, умирает очень кровавой, изощренной смертью.

Боже, он скучал по восьмидесятым. С другой стороны, последний раз он смотрел ТВ или слушал радио прямо перед тем, как его бросили в тюрьму. Так что, да, его жизнь остановилась на весне тысяча девятьсот восемьдесят третьего. И, может, он пропустил не поколение, он лишился… жизни и простых свобод, которые раньше принимал за данность.

16

Джон Говард Карпентер — американский кинорежиссёр, сценарист, продюсер и кинокомпозитор. На протяжении почти сорокалетней кинокарьеры Карпентер снял ряд фильмов в жанрах ужасов и научной фантастики, некоторые из которых за эти годы получили мировое признание и культовый статус.

Люкан остановился на разбитых каменных ступенях входа в санаторий. Центральной осью здания была башня с закрытыми окнами, этажи уходили ввысь как квадратное копье, на вершине которого восседал громоотвод. По обе его стороны расположились два пятиэтажных крыла с открытыми террасами, каждое расширялось к краю, чтобы увядающие легкие пациентов могли уловить как можно больше свежего ветра.

Место было построено для лечения туберкулезных больных, которые с восемнадцатого и вплоть до двадцатого века умирали в муках от удушья. В те времена бактериальные инфекции лечили только свежим воздухом, обильными воздушными ваннами вне зависимости от времени года. Ну, этим и выхаркиванием легких по частям, а также рыбьим жиром и кедровыми ингаляциями.

Пока на подмогу в конце сороковых не пришел стрептомицин и другие лекарства.

Почему он знал такие подробности о бесхвостых крысах? Ему нравились мелкие детали, даже если они не касались вампиров. Или полукровок с кровью оборотней и вампиров.

Он обожал кроссворд в «Нью — Йорк Таймс».

Посмотрев на южное крыло, Люкан окинул взглядом террасы по всему дальнему краю. Комнаты пациентов располагались за лоджиями, тесные пространства были заставлены ржавыми железными койками, в коридорах валялся строительный мусор, а гниющие стены были испещрены граффити. Северное крыло ничем не уступало, равно как и административный корпус, связывающий две половины.

Все заброшено и в состоянии упадка, здесь остались только призраки умерших пациентов.

Над землей.

В каком — то смысле заключенным вроде него здесь самое место. Они были брошены. Забыты. И по большей части они гнили под землей, единственная их функция — расфасовка наркотиков, бабло с которых стриг очередной тиран.

— Одна смерть, — напомнил он себе мрачно, потянувшись к потускневшей медной ручке. — Одна смерть, и я на свободе.

Плюсы того, что тебя изгнали из семьи.

Невозможно повлиять через кровную линию, когда тебе плевать, если твою семью зарежут в собственных койках.

В заброшенном здании все еще было подключено электричество, и пыльная лампочка висела на голом проводе над тем, что раньше было стойкой регистратуры, приемной зоной и залом для ожидания. Судя по табличке на стене, больница перестала принимать туберкулезных больных в начале пятидесятых и сменила профиль на психиатрию. Психбольница просуществовала до семидесятых, тогда ее и забросили.

Вряд ли кто — то добавит памятную табличку, что место стало пристанищем для вампиров.

Уходя из открытого помещения с его покрытыми плесенью перевернутыми креслами и разбитыми столами из дешевого дерева, Люкан направился направо. Северное крыло было отмечено табличной «Северное крыло» — сюрприз! — и по обе стороны располагались административные офисы, отсутствующие двери позволяли заглянуть в комнаты с обрушенными потолками и разбитыми окнами, которые впускали внутрь погоду и опавшие листья. В некоторых местах обосновался плющ, покрывая стены.

И, шагая вперед, его не заботил собственный топот. Дозорные ждали его появления… ну, может, не так рано, но его хорошо знали и разрешали свободно входить и выходить.

Чем больше он удалялся от единственной лампочки, тем гуще становилась темнота, но его зрение было острее чем у обычного вампира, волчья сторона давала его глазам эффект ночного зрения, все воспринималось в оттенках красного.

Вот как он узнал, куда стрелять в том переулке. Полнейший бардак…

— Ты рано.

Люкан остановился. Вот дерьмо. Всего двадцать ярдов, и он бы уже был в подземном комплексе. Так близко.

Он не сводил глаз с цели, отказываясь отворачиваться от стальной двери, которую установили новые владельцы.

— Что такое, оборотень? Кто — то отобрал у тебя конфеты, пока ты гулял в Колдвелле?

— Все так, — ответил он расслабленно. — Тогда же они забрали твою душу.

Смех в темноте был подобен складному ножу, прошедшему по яремной вене. Ну, сравнение было б засчитано, да только ему плевать на эту жизнь.

— Ты знаешь, можем махнуться местами, если ты не справляешься с обязанностями.

Сейчас Люкан оглянулся через плечо, на случай, если словесные пики превратятся в физические… и, хэй, он был не плох в этом. Ему хотелось что — то крепко ударить.

— Как жаль, что Палач этого не допустит, — пробормотал Люкан. — Тебе же нельзя доверять, да, Эйпекс?

Вампир вышел из коридора, и выглядел он впечатляюще жутко, настолько, что даже отъявленные убийцы и социопаты в колонии предпочитали обходить его стороной. С черными блестящими глазами, в которых горела хищническая жажда свежей крови, с телом мускулистым и быстрым как молния, он соответствовал тому, какое производил впечатление: бездушный убийца, который, в отличие от некоторых застрявших в этом аду, действительно заслужил свой приговор.

И, черт возьми, начав брить свой череп, он едва ли стал выглядеть дружелюбнее.

— Ты не обязан возвращаться сюда, — сказал Эйпекс. — Ты мог просто затеряться на улицах города.

— Ты знаешь, что именно меня держит здесь. И я не стану оправдываться перед кем — то вроде тебя.

Губа мужчины приподнялась, и на любом другом лице это выглядело бы как улыбка. Но зная его персоналию, движение рта всего лишь обнажало клыки.

— Не защищай так смерть, которую ты выбрал для себя, волк. Или ты думаешь для тебя все закончится иначе?

Люкан подошел вплотную к вампиру, так близко, что их торсы соприкоснулись. И вернул улыбку с тем же намеком.

— С каких пор тебя заботит что — то кроме себя самого? — Он держал голос ровным. — И если начинаешь угрожать, как насчет того, чтобы воплотить угрозы в жизнь? У меня выдался дерьмовый день, я с радостью разомнусь.

Ониксовые глаза Эйпекса прищурились.

— Ты — настоящее животное.

— Так. Ты. Будешь…

— Эй, эй, ребята, тише. Давайте успокоимся?

Мэйхэм присоединился к забаве, но не в качестве участника, а в качестве рефери. Накрыв руками метафорическую бомбу, которая могла взорваться, он переводил взгляд с одного на другого.