Волк

После отъезда бати мама со слезами на глазах укладывает меня в постель и уходит. Мне очень тепло и хорошо. Около меня примостилось что-то ласковое и приятное. Я засыпаю и глажу это что-то. И вдруг слышу крик матери: «Крыса!» Вижу в свете керосиновой лампы ее искаженное ужасом лицо и тоже кричу и плачу.

Нет, меня не испугала сама крыса. Я просто еще не совсем осознавал, какие образы и представления связаны у людей с этим животным. Но я любил мать и всем своим существом почувствовал ее страх и ужас, вызванный этой крысой.

Утром следующего дня я становлюсь часовым у дома со своим игрушечным ружьем. Этот пост я не бросаю до самого последнего дня нашего проживания на хуторе. Вывезли нас с него в январе, а в феврале у меня появился брат Валера.

А тогда отец уезжал в Тегеран для участия в ликвидации немецкого десанта, в задачу которого входило сорвать конференцию и физически уничтожить лидеров СССР, США и Англии. Потом он занимался подобной работой и при подготовке Ялтинской конференции.

— Ну и при чем здесь дезертир? Я же про бандита хочу узнать! — восклицает дядя Кирилл.

— Этот дезертир и есть бандит. Знаешь, что он мне говорил?

— Что? — переспрашивает дядя Кирилл.

— Мы тогда стояли у самого обрыва к реке. Он говорил: «Твой папаша как Бог судьбу мне определил — быть бандитом. Он меня на моем же хуторе арестовал. А я сбежал. Я в тот же день сбежал! Твой отец определил мою судьбу, а я определил твою. Ты — почище меня. Ты воровскую академию закончил! Твой отец после твоей смерти будет тобой гордиться». И уже готов был меня убить. Да не вышло!..

Глава V

— Почему с моей дочерью не дружишь? — никак не реагируя на мои заключительные слова, ни с того ни с сего вдруг спрашивает дядька.

— У меня с Ленкой нормально, — сбитый с толку, отвечаю я ему.

— Нормально! Какое слово нашел. Сестра она тебе, — ядовито замечает он и, помолчав, продолжает: — Сейчас пойдем домой, возьмем твою тетку Прасковью, Ленку и двинемся на кладбище. Большой грех забывать своих предков. До тех пор пока мы их помним, молимся о них, мы неуязвимы.

— Дядь, ты партийный, а говоришь о какой-то молитве, — пытаюсь теперь я зацепить его.

— Они, предки, основа нашего духа, а партийным, пожалуй, больше, чем другим, нужна сила духа, — усмехается он в ответ и продолжает: — Жизнь имеет смысл, если существует связь между нами и всеми теми поколениями, которые создали нас, а через грядущее поколение — с нашим будущим. Недаром люди говорят, когда знакомятся: «Скажи, кто ты был, а кто ты есть, я сам узнаю».

На кладбище, а точнее, на его остатках, мы оказываемся часа через три. Мне пришлось сбегать на конюшню за лошадью, дядьке — сходить в школу за женой, где она учительствовала, потом Ленка куда-то пропала…

На месте тетя Прасковья берет инициативу на себя. С ней мы пересекаем погост, выходим за его ограду и останавливаемся у расколотого замшелого камня.

— Здесь, — говорит она, — похоронен Джелал, твой пращур. Он был мусульманин, и поэтому его схоронили за оградой.

— Мы же русские, при чем здесь мусульманин? — удивляюсь я.

— Олег Юрьевич Якушин владел этими землями, — раскидывая руки и как бы охватывая все окрест, говорит тетка. — Он участвовал в русско-турецкой кампании и привез пленного турка себе в холопы.

— Так значит, получается, что этими землями владели Якушины? И почему же мне никто не говорил, что я потомок орловского помещика? — ядовито спрашиваю я дядьку.

— Зачем задавать вопросы, на которые всем известен ответ, — сухо бросает он.

— И двух лет не прошло, как Сталина не стало, а его соратники уже успели перелицеваться! — с язвительной усмешкой констатирую я. — А я помню, как вы, здоровенные мужики, тогда размазывали слезы кулаками. Как плакал, уронив голову на стол, мой отец.

— Дурак ты или прикидываешься? Неужели ты в самом деле думаешь, что о происхождении, скажем, твоего отца в органах не знали? Он же с сорок шестого года был в охране Сталина! Люди, преданные Отечеству на генетическом уровне, нужны были Сталину.

Кстати, тебе известно о том, что твоего деда Максима Максимовича красные расстреляли? Он воевал на стороне белых. Заболел тифом, и те, отступая, завезли его к жене, то есть к твоей бабушке Екатерине Дмитриевне.

Пришли красные. Согнали всех мужиков в центр села. Дед твой тоже оказался среди них. Он еще не оправился от болезни, и его сильно лихорадило. А был Максим Максимович только в нательной рубахе. Один из солдат, по акценту латыш, говорит: «Папы, тайте теплое что-то этому. Смотреть плохо, он трясется». Мать и принесла отцу шинель. А на ней погоны! Его тут же к стенке и поставили.

Закончили свое пребывание в селе эти борцы за счастье русских рабочих и крестьян тем, что взорвали церковь, мельницу, сожгли помещичий дом и капище Перуна. Погибли не только родовые документы, с капищем сгорели древние фолианты, свитки, дощечки, хартии со священными текстами. Так-то, племянник, решай задачку!

— В войну немцы осквернили кладбище, — дополняет мужа тетя. — Они сровняли с землей захоронение Максима Максимовича. По его и другим могилам, вминая кресты, ползали их танки. Гитлеровцы увезли в Германию мраморные надгробия Максима Денисовича и его жены.

— А пленный турок, говорят, был красивый, — невпопад встревает в разговор Лена.

— От этого красавца и забеременела Маша — единственная дочь вдовца Олега Юрьевича, — зло вставляет дядя. — Для дворянина это не только позор, но и изгнание из общества. Турка он засек до смерти. А насчет дочери сговорился с малоземельным, но многодетным казаком Щербаковым. Маша была просватана за старшего сына казака — Дениса. В приданое Олег Юрьевич пообещал пять десятин земли.

— И случилось неожиданное! — восклицает Лена. — Соседский помещик стеганул Дениса плетью за то, что он не поклонился ему. Тот выхватил у него ногайку и отхлестал ею самого помещика. Его приговорили к каторжным работам за самосуд. Вернулся Денис домой через шесть лет, но уже не Щербаковым, а Самосудовым. Такую фамилию ему дали на каторге. Маша его ждала. Вот могилы Дениса и Марии, — указала Лена на два грубо вырубленных из камня креста. — Это казацкие кресты.

— Значит, Денис и Мария поженились? — переспрашиваю я.

— Да, и Мария первого ребенка назвала Максимом. Кроме него, было у нее еще четверо детей, — отвечает дядя.

— За год до возвращения Дениса Олег Юрьевич вместе с пятилетним Максимом, которому дал свою фамилию, уехал за границу. Он считал, что отмена крепостного права и события, которые последуют за этим, — настоящее безобразие. Жил Олег Юрьевич со своим внуком то в Германии, то во Франции, потом в Москве или в Питере. Он дал первенцу Марии прекрасное образование. А вот в какой из столиц или в какой стране похоронил Максим своего деда, мы не знаем.