Волк

— Идите вниз. Вы, я вижу, больны. Здесь на палубе хватит и четверых ваших солдат.

Отец спускается в каюту, но в ней тоже холодно, и он снова поднимается наверх. К нему подходит человек, похожий на моржа, с мокрыми от снега и свисающими до подбородка усами, и кричит:

— В двадцать четыре часа отходим! Чтобы все люди были на местах. Прошу со мной не спорить и тем более не указывать.

Тут только до бати доходит, что это капитан судна, а он зачем-то задает ему вопрос о времени на сборы.

Корабль медленно, часто стопоря машины, отваливает от причала. Люди передвигаются по нему, словно слепые. Даже прожекторы не прорывают непроницаемую мглу. Предметы теряют свой облик. Матросы на верхней палубе кажутся загадочными тенями. На душе неспокойно. Это состояние усиливается еще и тем, что солдаты беспрерывно перекликаются. Они его раздражают, и отец приказывает солдатам отдыхать, а сам остается на палубе.

Медленно, липкой струей тянется время. Беспокойство перерастает у отца в предчувствие опасности. Волны становятся все круче и в конце концов одна из них его окатывает. Он спускается вниз. Солдаты спят.

Отец идет в каюту. В ней уже храпит Сергей Александрович. Переодевшись в сухое белье, отец тоже ложится, но заснуть не может из-за ломоты в костях и кашля. Батю снова начинает трясти озноб, появляется сильная боль под лопатками и становится трудно дышать. В какой-то момент он вспоминает, что не выставил часовых. И тут же забывается. Ему чудится, что на его тело льют холодную воду, а она с шипением тут же улетучивается. Потом он слышит крики, топот, стрельбу, хочет подняться и не может.

Приходит в себя отец от теплого прикосновения к лицу луча солнца, проникшего через иллюминатор. Данилова в каюте нет.

«А погода-то изменилась, — облегченно думает он, — и ветер стих». Кое-как одевшись, батя пытается встать, но от сильного головокружения тут же падает обратно на койку. Однако сознания не теряет.

Гудение двигателей корабля, шипение холодной воды у стальных бортов не дают ему покоя. Он хочет выйти на воздух, делает новую попытку и на четвереньках выбирается наверх. От увиденного волосы у него на голове поднимаются дыбом.

Данилов и его солдаты стоят на баке, привязанные к поручням. В сопровождении двух матросов со скучающим видом мимо них прохаживается капитан. Вот он останавливается возле одного из солдат и молча вглядывается ему в лицо. В глазах паренька появляется страх. Капитан делает знак матросам, и те начинают методично его избивать.

Вдруг кто-то дергает батю за ноги, и он скатывается по трапу. Над ним стоит боцман. Он широк в кости и весит, наверное, килограммов сто. У него крутой высокий лоб и горящие глаза под густыми бровями.

— Что, чекист, местность обозреваете? — зло ухмыляется он. — Хреновый вид! Повязали сонными ваших гвардейцев. Если бы вас привели в чувство, были бы среди них. Из двух шлангов вас поливали с такой силой, что чуть ли не катали вас по палубе. И все без толку. В сознание вы не пришли. А я двое суток за бортом на штормовом трапе провисел. Уж не знаю, как они меня не заметили!

— Ничего не понимаю, — удивляется отец.

— А чего тут понимать! — взрывается боцман. — Судно захвачено, а кем и зачем, это уже не так важно!

— Давай, боцман, на «ты». Как тебя звать-величать? — улыбаясь через силу, говорит батя.

— Игорь, — протягивает боцман ему руку.

— Василий, — отвечает отец крепким рукопожатием. — Ребят выручать надо.

— Надо-то надо, но как? Бандитов не меньше восемнадцати, и все вооружены, — задумывается Игорь.

— Стой! Слышишь? — шепчет батя. Гремя автоматом о трап, к ним спускается матрос. Боцман ударом кулака сшибает его с ног, а отец хватает автомат. Они затыкают ему рот кляпом, связывают, заталкивают в каюту, а затем поднимаются на палубу.

В рубке капитан что-то объясняет рулевому, тыча пальцем в горизонт. Батя поднимает автомат и делает одиночный выстрел. Капитан вздрагивает и медленно оседает. Вторым выстрелом он успокаивает засуетившегося было рулевого.

Далее они направляются к кубрику, где, по уверению боцмана, должна отдыхать основная часть команды. Дверь туда закрыта, но по доносящимся сквозь переборку голосам можно судить, что людей в нем собралось прилично.

Отец становится на изготовку, а боцман резко открывает дверь. Ствол автомата начинает ходить слева направо и наоборот. Ни один из бандитов не успевает взяться за оружие. Затем они закрывают и завинчивают люк машинного отделения.

С радиорубкой у них проблем не возникает. Как только они появляются в проеме двери, радист сразу поднимает руки. Связанным боцман препровождает его в каюту к первому пленнику.

Данилов и солдаты на баке встречают батю с боцманом виноватыми взглядами. Они их освобождают, и отец командует:

— Становись! — Бойцы привычно занимают свои места в строю. — Сергей Александрович, — обращается батя к Данилову, — вы не солдат, выйдите из строя. А вас, боцман, я прошу встать перед строем. Смирно! За проявленную находчивость и смелость в бою объявляю вам благодарность.

— Служу Советскому Союзу! — четко отвечает боцман.

Отец вглядывается в лица солдат и не видит ни растерянности, ни страха. Они лишь несколько взволнованы пережитым, но уже привычно подтянуты.

— Солдаты! — обращается он к строю. — Сейчас вы с боцманом пройдете в кубрик, и каждый возьмет свое оружие. Надеюсь, что в дальнейшем ни при каких обстоятельствах вы не выпустите его из рук.

Минут через двадцать бойцы выстраиваются уже с оружием. Батя просит боцмана обрисовать машинное отделение корабля и наметить точки, которые должны занять солдаты, чтобы держать всех находящихся там под прицелом.

Но эту операцию проводить не приходится. Команда машинного отделения сдается без сопротивления. После короткой беседы отец предлагает им продолжить работу. На всякий случай он направляет в машинное отделение двух автоматчиков.

Солдаты складывают тела погибших бандитов на верхней палубе и сдают бате их личные документы. Он спускается в свою каюту за радистом, чтобы тот передал шифровку о случившемся руководству. Оба связанных матроса лежат на своих местах, но первый пленник — мертв, а радист — с предсмертной синевой на лице.

— Что случилось?! Кто вас? — бросается к нему отец.

— Японец, — едва слышно шепчет радист. — Он главный… Он не ушел, ищи его… — Это были его последние слова.

Батя бросается в радиорубку. Передатчик искорежен. В ярости он орет:

— Боцман! — Тот мгновенно подлетает к нему. — Рация уничтожена, радист убит. Все это сделал какой-то японец. Перед смертью радист сказал, что он главный и находится на судне. Бери людей и начинай прочесывать весь корабль.

— Есть! — отвечает боцман. — Но кто займет место в ходовой рубке?