Волки и волчицы

Фабиус тронул Гая за локоть и заговорил:

— Похоже, сейчас мы можем стать свидетелями интересной схватки… Кстати, завтра начинаются скачки в Большом Цирке. Ты пойдёшь? Я слышал, что Нерон велел выкрасить песок на арене в зелёный цвет. Он считает, что это поможет его любимым Зелёным [28] одержать победу.

— Страсти… Люди жаждут зрелищ, хлеба и зрелищ. Зрители жаждут крови, но никогда не желают проливать свою…

* * *

28

Так как в беге обыкновенно участвовало четыре колесницы, то постепенно образовались корпорации, каждая из которых выставляла от себя одну колесницу. Корпорации состояли из торговцев и крупных владельцев рабов и табунов и занимались снаряжением возниц и лошадей. Эти корпорации отличались по цвету туник своего возницы и потому назывались — Белые, Красные, Зелёные, Голубые. Все жители Рима были разделены на фракции; само слово фракция первоначально обозначало группу, поддерживавшую одну из четырёх корпораций. Люди носили цветы, ленты и шарфы своей корпорации. Римляне были так преданы своей фракции, что зачастую высекали даже на своих надгробиях, сторонником какой фракции был усопший. Плиний Младший рассказывает, что во время погребения Феликса, возницы Красных, один из его приверженцев бросился в погребальный костёр, едва туда положили тело покойного.

— Приветствую тебя Гай!

Теций остановился перед паланкином, в котором полулежал сын Антонии, и юноша радостно протянул к нему руку для пожатия.

— Рад видеть тебя, мой дорогой друг!

— Хочу поблагодарить тебя за твоего раба, — сказал Теций.

— О ком ты говоришь?

— Ты позволил мне взять с собой Давида, помнишь?

— Ах да! Конечно! Ну, удалось ли ему развлечь тебя достойными твоего интереса беседами?

— Вполне.

Вечерело. Солнце скрылось, но небо оставалось светлым, редкие облачка пропитались нежной розовой краской и медленно истаивали, едва заметно меняя свои очертания, словно исполняя некий магический ритуал. Протянувшийся от Палатинского холма акведук выделялся на бледном небосводе чёрными контурами поставленных друг на друга арок.

К этому часу на центральных улицах наступала тишина. Вокруг Форума жили в основном магистры и граждане, домогавшиеся высоких государственных должностей; они редко устраивали пиры в своих домах, предпочитая веселиться на загородных виллах или при императорском дворе. Зато чуть подальше, на улочках, где жили сапожники, цирюльники, продавцы бичей, корзин и глиняных горшков, царил шум, лаяли собаки, из дверей крохотных кабачков неслась грубая брань. Густой запах отваренного в воде гороха, печёных орехов, выдержанной в уксусе капусты клубился над всеми проулками; кое-где к аромату свежеприготовленной еды примешивалась вонь помоев и испражнений.

— Город стал очень грязным, — сказал Гай, выглядывая из паланкина.

— Поверь, это не худшая из улиц, — отозвался Теций. — Если ты хочешь ужаснуться, побывай на окраине. Там ты увидишь места, где собираются настоящие отбросы человеческого общества: воры, убийцы, беглые рабы, палачи, гробовщики. Хозяева тамошних погребков ходят голые, разве что панталоны не снимают. Там под столом можно обнаружить зарезанного человека. Без хорошо вооружённого сопровождения там лучше не появляться.

— Отвратительно! И это наш город? — нахмурился Гай. — Куда же смотрят власти? Неужели Нерону наплевать на заполнившие улицы Рима нечистоты? На его месте я бы сжёг дотла эти притоны со всеми их посетителями!

Небо потускнело. Первые и вторые этажи окружённых виноградными кустами домов успели погрузиться в синюю тень, и кое-где в окнах уже виднелся желтоватый огонь масляных ламп, но на третьих и четвёртых этажах было ещё достаточно светло и без светильников. С верхней террасы одного из домов доносился женский крик, было видно, как кричавшая женщина закрывалась руками от чьих-то побоев.

— Должно быть, провинившаяся рабыня, — предположил Гай, вертя головой.

Теций равнодушно пожал плечами.

На противоположной стороне улицы возвышалось огромное здание, украшенное лепными гирляндами из листьев и цветов вперемешку с крылатыми существами, арабесками вдоль карниза, посреди стены виднелись пять больших фресок, изображавших разные магические действия и посвящения в таинство.

— Прекрасный дом, — восхитился юноша, — ты не знаешь, Теций, кому он принадлежит? Почему весь Рим не может быть таким красивым? Почему люди непременно должны делиться на чистых и грязных, на прекрасных и отвратительных? Взгляни хотя бы на этих…

Дорогу им перешла семья бедняков. Две женщины тащили старую кровать, на спине одной из них висела сумка с хлебом, у другой — две тростниковые корзины, в каких простолюдины обыкновенно держат зерно. Третья женщина — совсем старая и почти лысая — несла в тощих руках две амфоры, на плече у неё висела связка лука и чеснока. Проходя мимо паланкина, старуха взглянула белыми полуслепыми глазами на богатого римлянина и вяло сплюнула; слюна повисла у неё на губе.

Увидев это лицо, старое, тёмное, сморщенное, похожее на гнилое яблоко, Гай поспешил отвернуться, словно отвратительный облик предвещал ему нечто ужасное.

— Какая мерзость, — прошептал он. — Нищета отвратительна. Я благодарю Юпитера за то, что он не дал мне познать на себе эту сторону бытия. Знаешь, иногда я ловлю себя на мысли, что никакая философия не способна вернуть мне хорошее расположение духа, если настроение испорчено. А ведь кто-то из мудрецов утверждал, что лишь философия способна сделать человека безмятежным и даже счастливым…

— Да, философия способна дать человеку счастье и даже свободу, — ответил бывший гладиатор. — Но «способна дать» не означает «даст». Требуются и наши личные усилия.

— Ты хочешь поспорить? — Гай раздражённо повысил голос.

— Нет. Сегодня я не расположен к спору. Я лишь хотел отвлечь тебя… Какие у тебя планы? — спросил Теций. — Не хочешь ли отправиться со мной? Я иду в мою школу.

— Какие у тебя там дела? Что там происходит?

— Завтра некоторые из моих гладиаторов участвуют в играх, так что сегодня у них последняя трапеза. Многие любопытствующие приходят поглазеть на это застолье. Некоторые владельцы школ даже взимают входную плату с посетителей. Гладиаторов никогда не кормят так обильно, как перед предстоящим на следующий день боем. Любые кушанья, дорогие вина… Это — настоящий спектакль… Я всегда ненавидел эту трапезу.

— Должно быть, многих возбуждает сознание того, что они видят перед собой людей, которые через несколько часов, возможно, погибнут на арене, — задумался Гай.

— Да, посетители могут сидеть за одним столом с гладиаторами, слушать их разговоры, смотреть на их слёзы, стиснутые зубы, закрытые глаза. Разрешается даже трогать гладиаторов. А ведь многие из них — настоящие смертники, так как приговорены к бою, победить в котором у них нет ни шанса, и об этом всем хорошо известно… Да, как же любит народ поглазеть на то, как одним из обречённых вино развязывает язык, а других повергает в молчаливую меланхолию. Есть и такие, которые словно не понимают, что завтра они в последний раз увидят восход солнца, настолько велика их уверенность в себе. Эти гибнут чаще других… Да, последняя трапеза — находка для алчных устроителей игр. Даже на последнее соитие гладиатора с женщиной могут поглядеть любопытные граждане и послушать, о чём шепчет мужчина в такие минуты. Для этого сделано специальное окошко. Если б ты знал, сколько всякого сброда трётся возле этих окошек, сколько спермы набрызгано на стенах… В мою бытность гладиатором я почти никогда ничего не ел перед боем и на трапезы заглядывал только для того, чтобы поддержать моих товарищей. Теперь я также прихожу перед каждым боем сказать им обнадёживающие слова. Ведь я обучаю их искусству боя для того, чтобы у них был шанс выжить. И моё присутствие там — лучшее доказательство того, что с арены можно не только вернуться живым, но и вознестись на такие высоты славы, о которых наши верховные правители могут только мечтать. Слава римского гладиатора превыше всякой иной славы. Уж я-то знаю…

— Пожалуй, я не пойду с тобой, — решил Гай. — У меня и без того испортилось настроение. Прогулка не пошла мне на пользу.

— Я пригласил туда сегодня твоего Давида. Он умеет хорошо говорить о загробном мире, о вечной жизни. Быть может, он вселит спокойствие в моих бойцов.

— Всё равно не пойду. Прощай, мой друг.

— Мне бы не хотелось, Гай, чтобы ты пребывал в столь угнетённом состоянии духа.

— В конце концов это пройдёт, — отмахнулся юноша. — Доброй ночи.