Вольные города
Шрифт:
— Синьор консул, мы ведь тоже установили виселицы и позорные столбы. Там, на холме.
— Молчи, Гондольфо. Мы посылаем на виселицу согласно закону!
— Вы думаете, несчастным повешенным от этого легче?
— Болтаешь глупости! Пиши дальше. «Рассчитывая на безнаказанность, они недавно обошлись непозволительно с моим кавзлерием и аргузиями».
Раздался стук в дверь. Консул снял засов и увидел аргузия Скароци.
— Синьор консул, у ворот крепости стоит человек. Он из Кафы, от капитана Имени не сказал. Просит впустить.
— Он один?
—
— Впусти.
Скароци подбежал к воротам и дал знак. Двое всадников въехали в крепость.
Спустя пять минут один из них стоял перед консулом.
— Эвива, синьор Христофоро! — воскликнул вошедший.
— О Батисто! Видно, важную весть ты принес мне, если решился в такую погоду бросить свою таверну. Садись, говори. Не смущайся, Гондольфо — свой человек.
— Ачеллино вчера ночью вернулся,— неторопливо произнес Батисто.
— Он в Кафе?
— Его трирема под другим именем стоит на внешнем рейде. Невольники согласны выступить на стороне капитана.
— Когда он думает начинать?
— Четырнадцатого сего месяца осенняя ярмарка. На второй день ярмарки.
— Что я должен сделать?
— К сожалению, о замыслах капитана стало известно во дворце. Ди Кабела многого не знает, но на всякий случай готовится. Мы узнали, что он просил у Антонио ди Гуаско двести человек, и тот обещал послать их. Завтра и вы получите приказ — по нему должно набрать из жителей Солдайи сотню ополченцев, вооружить их и послать на помощь Кафе. Леркари просил вас сообщить консулу Кафы, что ополченцы будут посланы.
— А на самом деле их не посылать?
— Наоборот, надо поспешить с набором ополченцев и отправить с надежным командиром в Кафу и непременно раньше людей, посланных от ди Гуаско. Мы знаем, что к вам приедет вельможный человек. Он будет следить за выполнением приказа и поведет ополченцев в город. Ваш командир должен остановить отряд на отдых в лесу и убедить официала ехать в Кафу.
— После этого возвратиться обратно?
— Да нет же, синьор консул. После этого надо дождаться людей ди Гуаско и вступить с ними в бой.
— Ловко! — воскликнул консул.— Но только...
— Знаю, что вы хотите сказать. В случае, если наше предприятие не удастся, командиру легко оправдаться — он скажет, что принял людей ди Гуаско за разбойников Сокола. Этому поверят.
— Передай капитану, что все будет сделано,— ответил консул, подумав немного.— Я сам поведу ополчение.
Батисто кивнул головой в знак согласия.
Якобо осторожно прикрыл люк. Больше он не в состоянии был слушать. Юноша твердо знал, что власть консула Кафы благословляет святой Георгий, от имени всемогущего бога, и посягать на эту власть большой грех. Отец его, как один из первых помощников синьора ди Кабелы, должен укреплять могущество Кафы. Это ему казалось таким же незыблемым, как и «Аве Мария», произносимая трижды в день.
Но то, что он услышал сейчас,— это не только большой грех, это предательство! Разве мог Якобо подумать, что его отец, которого он считал самым справедливым и непогрешимым, способен на такую гнусность. Может, Якобо не так понял?
Он дождался, когда, громыхнув цепями, упал подъемный мостик, и спустился к отцу. Консул угрюмо сидел у стола. Увидев сына, улыбнулся и спросил:
— Ты все еще не спишь, мой
мальчик?— Зачем приезжал этот злой человек? — спросил в свою очередь Якобо.
— По делу. Разве тебе интересно знать, кто и зачем приезжает в этот замок? И к тому же этот человек совсем не злой.
— Я все слышал, отец.— Якобо говорил очень спокойно, и это насторожило консула.
— Не тебе осуждать кафинцев, сын мой. Тот, кто только что уехал от меня,— суровый человек. Но он не может быть другим! Ты не знаешь жизни, которая идет за стенами этой крепости,— в ней добрый человек пропадет. Люди столько творят зла...
— Но он замыслил предательство! Он хочет погубить консула Кафы, и ты обещал помочь ему.— Господин ди Кабела бесчестный человек, и ему не место в Кафе! — Если он плох и не достоин быть консулом Кафы — скажите ему об этом прямо и, если он не захочет отдать свое место более достойному, вызовите его на открытый и честный бой.
— Твои речи наивны, ты очень мало знаешь жизнь.
— Мне не надо много знать! Мой отец честный и благородный ди Негро, и этого достаточно. Я не хочу, чтобы ты предательски убил людей ди Гуаско, которые пойдут в Кафу. Я не хочу, чтобы ты помогал этому грязному человеку.
Консул хотел сказать сыну что-то резкое, но, взглянув в глаза Якобо, полные слез, взял его за плечи и притянул к себе.
— Ну, хорошо, хорошо, мой мальчик. Я даю тебе слово, что ничего не сделаю такого, что запятнало бы нашу честь!
Якобо промолчал. Впервые он заговорил, как взрослый, и впервые не поверил отцу.
А утром консула уже не было в замке. Тяжело было на сердце Якобо, он непрестанно думал о словах отца, сказанных неизвестному человеку. Даже приход Эминэ не так обрадовал его, как раньше.
— Мой господин бледен! — воскликнула Эминэ.— Он, верно, плохо спал сегодня? Пойдем скорее на солнце. Буря утихла, и на пюре тепло-тепло, пойдем!
Они вышли из замка и направились к стене, которая шла до Георгиевской башни. Узкая площадка, ограниченная с одной стороны стеной, а с другой — отвесным обрывом, была самым любимым местом их отдыха.
У стены росла жесткая трава, цвел бессмертник. Эминэ села на траву, прислонилась спиной к стене. Якобо лег рядом с ней, положив голову на колени девушке. Эминэ молча перебирала кудри на его голове и глядела на спокойное море.
— Ты о чем задумалась, Эминэ? — спросил Якобо.
— О своей судьбе, мой господин. Я очень много думаю теперь об этом, — ответила девушка и тяжело вздохнула.— Я давно хочу попросить тебя, только боюсь...
— Проси. Я слушаю тебя.
— Дай мне слово, что не оттолкнешь меня, если даже и женишься. Позволишь ли и тогда быть около тебя служанкой в твоем доме? Я ничем не выдам свою любовь...
— Глупенькая ты, Эминэ. Я еще молод, чтобы жениться. Вот пройдет полгода, у отца окончится срок консульства, и мы уедем н Геную. Там я возьму тебя в жены, в этом ты можешь быть уверена. Только сейчас не надо говорить об этом отцу, он может помешать нам. А там... там я буду взрослым.
— Вот этого я боюсь больше всего. Сейчас мы забыли все на свете, а потом ты вспомнишь, что я раба...
— Я люблю тебя, Эминэ!
— И ты пойдешь против отца? Для него я — вещь, которую можно купить и продать. И он заставит тебя...