Вольные города

— Ты смотри на него —врет и не краснеет,— по-русски прого­ворил Семен,— словно они ее выручили. За что же выкуп?

— Не горячись, сынок. У фрягов и такое может быть,— отве­тил Никита и по-фряжски спросил Демо: — Сколько же они хотят?

— Десять тысяч сонмов,— Демо развел руками, как бы гово­ря: «Я тут ни при чем».

— Ах ты, жулик эдакий! Да он нас, батя, за дураков считает. Более тысячи не давай!

— Не суйся под руку! Смотри, как я его огорошу.— Никита Се­мену отвечал по-русоки. Обращаясь к Демо, переходил на фряж­ский язык: — Хорошо, любезный, я согласен заплатить выкуп. Только скажи: кто эти люди?

— Не могу, я дал слово чести.

— Давать деньги неведомо кому я не буду. Придется снова ид­ти к синьору консулу.

— Вы были у синьора ди Кабелы?!— воскликнул Демо, замет­но испугавшись.

— Был. Он обещал перерыть всю землю вокруг, а дочь мою найти. Я иду во дворец консула!

— Ради бога, синьор Никита, не делайте этого. Я пойду сей­час же в этот дом и передам ваши слова. Я уверен, что Ольга завт­ра же будет у вас.

— Не завтра, а сегодня. Если до вечера ее не увижу, сразу же иду к консулу. Мы понимаем, Деметрио ди Гуаско, что Ольгу спас ты и только тебе мы обязаны. Вот тебе тысяча сонмов, и этого вполне достаточно.

Демо принял деньги и, заверив, что девушка в скором времени вернется в дом, удалился.

— Напугался, наглец. С консулом шутки плохи,— сказал Чурилов, когда Деметрио вышел.— Зови боярина, будем завтракать.

За столом Беклемишев и Никита много пили и были радостны. Княжна Мангупская к завтраку не вышла, сославшись на недомо­гание. Боярин Беклемишев попросил Никиту о своевольном увозе княжны не говорить никому. Чурилов пообещал, потом сказал:

— О наших делах еще успеем поговорить. Давай о государст­венных побеспокоимся. Помнишь, как только ты приехал, переда­вал мне речи великого князя. Дескать, море это — суть граница земли нашей.

— Помню. Это так и есть. И город сей, придет время, встанет крепостью на русском рубеже.

— Время, боярин, пришло! Поверь мне, последние дни дожи­мают здесь фряги. Изворовались до того, что не только друг у друга, а из казны крадут. Войско только на бумаге, стражники из на- г.чпых, да и тех мало. Грызутся между собой, аки волки. Гвельфы рвут гибеллинов, а те — гвельфов. Узнал я, что вскорости один от­чаянный мошенник, именуемый Леркари, хочет поднять в городе мятеж и заменить власть. Народ, боярин, его поддержит.

— Нам от того корысти мало.

— Ты слушай далее. Решили мы, русские купцы, в это дело ипренуть. Казны тому Леркари дадим и еще найдем полтыщи та­ких молодцов, каких Кафа отродясь не видывала. Пусть тот Лер­кари режет гибеллинов, а мы потом покажем порог ему. Объявим Кафу торговым городом и вольным городом и попросимся под ру­ку московского князя.

— Далече, Никита. Рукой ваш город не достать.

— Через хана. Ему лишь бы дань хорошую платили, а русские или (фряги ли — все одно. Мы с ним договоримся.

– Смелый ты, Никита, сын Чурилов. Только о какой полтыще молодцов помянул, я не пойму?

– Слушай, боярин. Был я эти дни в горах. Более трех дней провел в лесу. Поверить трудно —живут там тайно более пятисот душ, и нашего русского народу среди них достаточно.

– Разбойники? — спросил Беклемишев.

– То и дело, что нет,— и тут Никита рассказал боярину о ватаге.

Вспоминаю я. Мне Иван Рун говорил о какой-то ватаге.. Может, это о них и есть. Пошли-ка за ним.

Вскорости пришел воевода.

— Иван, вспомнил я твои речи о какой-то ватаге. Кто у них атаманом-то?

— Василько Сокол, боярин. Был я у них. Просил не забывать. Скажи, говорит, послу, что совета ждут русские людишки.

— Давно ли живут здесь?

— С весны.

— И долго ли думают тут быть?

— Собирается ватага в зиму перебраться на Дон. Здесь им все равно не место,— пояснил Никита.

— На Дон, говоришь? Это дело! Про вольный город Кафу — еще как бог велит, а на Дону эта ватага как сгодится. Ведь неда­ром я сюда приехал, не напрасно у хана шерть на дружбу взял. С весны, я думаю, Иван Васильевич по Орде ударит. Ежели Со­кол с ватагой будет на Дону...

— Понял мысли твои, боярин. Тогда, стало быть, ватагу надо осброить как следует.

— Своевольно из казны, доверенной мне государем, я тебе деньжат оставлю, а ты купишь для ватаги оружие да тайно им и передашь.

— Сделаю, боярин. Знаю, против извечного врага русского поднимется эта сброя, я еще и из своей казны денег людишкам дам. Скажи государю — ватагу на Дон сам провожу.

— Хорошо бы с атаманом поговорить,— сказал боярин,— усло­виться, штоб ватагу на Дон не вел.

— Позволь, боярин, Сокола того найти немедля? — предложил Рун.

— Где ж ты его найдешь?

— Ужо найду,— и Иван выбежал из покоев.

Ждали недолго. Открылась дверь, и Рун ввел высокого парня с копной русых волос на голове:

— Вот он.

— Ой, брешешь, Иван,—проговорил Чурилов.—Это же твой конюший, что ко мне приезжал. Где же Сокол?

— Я Сокол,— просто произнес Василько,— здравствуйте, Ни­кита Афанасьевич, и тебе, боярин, доброго здоровья желаю.

«Ишь, как гордо смотрит,— подумал Чурилов, глядя на Ва­силька,—в пояс не кланяется, стервец, несмотря што перед бояри­ном стоит. И красив опять же. И впрямь Сокол!»

То ли хмель разгорячил купца, то ли гордый, смелый вид ата­мана, он встал, подошел к Соколу, взял его за руку, подвел к Бек­лемишеву и тяпнул, словно топором рубанул:

— Прошу любить и жаловать, боярин. Мой будущий зятек! Сам не знаю, где снюхались. Потому он и здесь — невесту свою искать прискакал. Нашел ли?

Василька от этих слов в пот ударило. Растерялся, не поймет — правду говорит купец или издевается. Выручил боярин:

– О тебе мы сейчас речь вели. Слышал я, будто со-вета моего твои люди просили?

— Было такое. Сейчас вроде бы сами путь нашли.

— На Дон потянуло?

— Там будет видно. Не век же в горах прятаться.

— Надумали мы ватаге помочь. Никита Афанасьевич купит вам оружия, сколько надобно, одежды, провианту. Возьмешь?

— За что такая милость?