Вольные города

— Приду непременно.

Вечером Сокол и Никита вышли из дома. Они долго блуждали по неровным и кривым улицам. Весь город стоял на холмах, и прохожим то и дело приходилось взбираться по каменистым сту­пенькам улиц. По улицам шлялись мелкие чиновники, матросы и рыбаки. Иные были уже пьяные, другие разыскивали таверну или кабачок.

Коморы Гаврюшки Петрова были на другом конце Кафы. И по­тому купцу и Васильку пришлось идти через весь город. Никита шел не спеша и тихо рассказывал:

— Смотри, вон за крепостной стеной пригород, сиречь анти­бург. Живут тут ремесленники, видишь, насколько ветхи жилища их и грязны улицы. Тяжко им тут, народишко совсем бесправный.

Улица, по которой шли купец и Василько, поднялась на верши­ну, открылся порт и береговые огоньки. I

— Что-то за портом костров палят много? — спросил Василько.1

— Страшнейшее то место,— ответил Никита.— Людишки живут в лачугах, а то и просто в земляных норах.

— Кто они?

— Всякий сброд. Генуэзцы зовут их одним словом — чомпи.

— Это как будет по-нашему?

— Стало быть, низший, бесправный человек.

Никита вдруг остановился, снял шляпу, перекрестился. Подняв голову, Василько увидел перед собой церковь.

— Это и есть храм Благовещенья. Церковь наша — русская. За ней скоро и коморы.

– - Никогда не думал, что в Кафе столь много русских людей живет. Верно, боле всего купцы? '

— Не только. Хотя и нашего брата не мало, одначе больше мастеровых. Есть и оружейники, плотники, бочары, швальщики, сапожники да кожемяки.

— Мастеровые наши отколь тут взялись?

— Мало ли отколь. Сколько веков из русской земли невольни­ков сюда тянут. Многие тысячи побывали здесь. Ловкие да с та- митом сами из неволи выкупились, иные сбегали от хозяев своих. І їм много ль у Черного камня стоишь, а сколь к нему житейскими Ношами народу прибило. Так и тут. Вот придем к Гаврюшке, по­глушим, что люди говорят, а после мой совет выслушай. Давно я тут живу и все одну думку вынашиваю. Сейчас пришла самая пора

и 11у вот, мы, кажись, и пришли,— сказал Никита, подойдя к нфнким дубовым воротам.— Это Гавриловы коморы и есть.

\ купца Гаврюшки полна горница народу.

Когда Василько и Никита вошли, коренастый, весь в шрамах и повел громкую речь. Увидев вошедших, замолчал, а хозяин

им крикнул:

Сказывай дальше. Это наши люди.

Никита на ухо Соколу шепнул: «Шкипер Родольфо, фряг. Слушай чего он скажет».

Мон капитан, синьор Леркари, отважный и справедливый пвгк. Он сказал: — Иди, Родольфо, к ремесленникам, среди них много честных и смелых парней. Они тоже, как весь городской терпят страшную нужду. Скажи им прямо: капитан Леркари поднимает свою шпагу на жирных и знатных. Пусть ответят готовы ли выступать на общего врага нашего. Говорите! — Кнпеї) сел на край скамьи.

Ты бы хоть пару деньков подумать нам дал,— сказал купец никои.— А то сразу так.

Что там думать! — выкрикнул угловатый, в кожаном фартукe мужик.— Уж терпежу совсем не стало. Приходят в кузню — и то, сделай и это. А платить не хотят. Сенька, брат мой, намедни ІІІнніу задаром отдать отказался — на пытошной машине руки отняли.

А я от плотников. Зовут меня Игнат Рыжик.

– Знаем!

– Так вот я и говорю: топоры у нас в руках вострые, а уж дух и того вострее. Житья от богатеев никакого нет. Что голоду-

но плевать, притерпелись, а издевательства как переносить? ишку мою, поди, все знавали, одно утешение родителям была. Мялн, уволокли да целый месяц измывались. У консулова ма-

н і и наложницах была. А сколь наших девок после их грязных ни кабакам пошло! Скажи капитану, плотники топоры наточены. И, пни,ко інака, мол, ждут! Все!

і множники за плотниками! Дубины возьмем!

По m i тем купец Федор Сузин:

– Потождите, робяты, так нельзя. Не посмотрев в святцы, да и колокол — рази так можно. Надобно знать, ради чего за что боремся. Вот ты, Рыжик, скажи — порубишь ты жирных, а

потом куда?

Потом ? Стало быть, снова плотничать буду.

— Ну и дурак. Ты будешь рубить жирных, а капитан Леркари снова в сенат фрягов насажает, и вторую твою дочку теперь уж к новому масарию сволокут, а у Кольки Скибы, кузнеца, ноги вы­ломают. Пусть нам Родольфо скажет, сколько, в случае победы наших людей поставят в сенат и сколько в попечительный комитет Сегодня в сенате одни фряги, причем знатные. Иным, говорят, туда нельзя. Ведомо нам, что Леркари сам человек незнатного роду, простого купеческого звания. Пустит ли он в сенат простых людей?|

— Капитан Леркари велел мне сказать: кто будет драться г жирными, из тех брать в попечительный комитет и в сенат. Теперь я хотел бы знать, сколько ваших людей выйдет на улицы и с каким оружием.

— Зовут меня Даниоло. Кольчужники выйдут сорок душ! 1

— Швалыцики выставят тридцать. С рогатинами! Говорит Сурен Тер-Григорян. У нас славные молодцы.

— Эй, бочары! Что молчите? Сколько от вас?

— Пиши пятьдесят. С топорами.

— Оружейники — двадцать пять! Выйти есть с чем!

— Кузнецы!

– Плотники! )

— Кожемяки!

— Ну, атаман, твоя очередь,— шепнул Никита Соколу.

Сокол встал, поднял руку и, волнуясь, крикнул:

— Пиши пятьсот!

Все головы повернулись к нему.

— От кого пятьсот? — шкипер удивленно поднял разрублен ную бровь.

— От лесных людей. У каждого меч и копье!

В горнице одобрительно зашумели. Шкипер грыз ноготь большого пальца:

— Я не могу без позволения капитана записать лесных людей! Пусть завтра днем ваш человек ждет меня здесь. Я приду и поведу его к Леркари.

Еще долго не расходились мастеровые от купца. Выведывал у шкипера о других людях, какие пойдут за капитаном, жаловались на тяжелую жизнь, особенно интересовались ватагой. Василько рассказал, как живут они у Черного камня. Шкипер заторопился уходить.

Ночевали у купца на сеновале. Никите и Соколу хозяйка п стелила в отдельной спальне. После ужина Никита сказал: