Вольные города

Умен паша Авилляр. Цепи снял, но приковал его к себе покреп­че, чем цепями. И то надо понять: убежать можно, но есть ли смысл? Поймают — по турецкому закону верная смерть. Если, даст бог, не поймают, куда податься? Чтобы доехать до Кафы, разы­скать там Ольгу, надо проникнуть на корабль. А это дело немыс­лимое. Да и жива ли она? Можно, правда, обойти море через бол­гарские и романские земли и попасть в родные украинские места. Но к кому? К князю Соколецкому в ярмо?

И выходит, что самый резон ждать того времени, когда Авил­ляр позовет на Дон. Там найдет он ватажников, а дальше будет видно. Можно Авилляру и спину показать.

Так прошел год. Потом прошел второй. Стал Василько забывать ватагу, родные места. Одеваться стал по-турецки, по-ихнему научился говорить. И только Ольга не выходила из сердца ни на миг. Видя его тоску, Авилляр говорил:

— Женись на турчанке, дурак. Смотри, как на тебя наши дев­ки заглядываются. Они и забыли, что ты когда-то рабом был. Ты видишь: я тебя рабом тоже не зову, атаманом зову. Денег тебе дам. Веру нашу прими —чем она твоей хуже?

Когда Василько признался, что в Кафе у него осталась жена, перестал хозяин приставать.

И только через три года на четвертый пришла, наконец, долго­жданная пора. Заявился Авилляр, сказал: «Собирайся, поедем. Я Азов-крепость буду возводить, тебя на Дон провожу. Там ата­мана Сокола давно ждут».

И думает Василько: снова, наверное, эти же речи пойдут.

Волнуясь, не заметил, как поставили его перед султаном. Как учил Авилляр — упал Василько на колени.

— Встань, атаман,— ласково произнес Баязет,— ты теперь не раб. Паша тебя не обижает ли?

— Паша добр.

— Домой на Русь хочешь?

— Хочу.

— Но сперва надо на Дон сходить.

— Согласен. Паша говорил: крепость надо строить.

•— Нет. Это забота не твоя. Ты над своей ватагой снова стань, собери под свою руку всех людей на Дону, могучим сделайся. Го­ворят, ты князей не любишь?

— А за что их любить?

— Верно. Не за что. На князя Ивана войной пойдешь?

— Чего ради?

— Земля русская сейчас под пятой Орды лежит. Ни ханы, ни шязь порядка той земле дать не могут. Я хочу ее к державе своей присоединить. Поможешь?

— Много ли я один смогу? А ватага не захочет, может быть.

— Тебе они верят, я знаю. Покорим мы Русь — поставлю тебя князем. Любой город выбирай. Если ума хватит, на Москве ся­дешь. Говорят, у тебя в Крыму невеста осталась?

— Жена.

— Тем лучше. Возьмешь ее в Москву, богатым станешь, знат­ным. Моим верным слугой будешь.

— Прости, великий, за себя могу ответить. Если нужен — бери. Посылай, куда надо. А там будет видно.

— Хороший, умный ответ. Иди, пашу Авилляра слушайся. Мои слова помни.

Свистит в парусах ветер.

Фрегат несется по волнам, зарывается носом в темно-зеленую морскую воду. Потом выныривает на гребень, поднимая тучу брызг. Палуба покрывается водой на минуту, но тут же сохнет под паля­щими лучами солнца. Из трюма воняет тухлой рыбой, человече­ским потом и прелой соломой. Там вповалку, тесно прижавшись друг к другу, лежат рабы.

Василько стоит на носу, держится за дубовые поручни. Теперь его не узнать. Виски, как инеем, посеребрила седина, от постоян­ных загаров лицо стало смуглым, кожа обветрилась. Высокая ту­рецкая феска с кистью и палевый, в оранжевую полоску, кафтан с широким голубым поясом из шелка сделали его похожим на тур­ка. Он подставляет лицо упругому ветру и жадно глядит вперед.

Вдали, на горизонте, маячит сиреневыми хребтами гор земля. Василько знает: это Крым. И воспоминания, тяжелые, как морские волны, вздымаются в памяти, бьют в сердце, как в раскаленный окаменевший берег...

Свистит в парусах ветер. И идет фрегат вдоль крымских бере­гов. Не заметил Василько, как сзади его оказался паша.

— О чем думаешь, атаман? — Василько очнулся, вздрогнул.— Хорошо идем!

— Хорошо. Ветер попутный,— согласился Василько.

— К вечеру в Кафе будем. Три дня стоять будем.

— Мне бы в город сходить надо. Отпустишь, господин?

— Зачем?

— Сам знаешь.

— Жену поискать хочешь? Иди. Возьми матроса и сходи.

— Не веришь?

— Верю. Но тебя в Кафе один раз по голове стукнули. Пропа­дешь — ищи тебя.

Свистит в парусах ветер. Стоят на палубе двое, молчат.

— Я вот о чем хочу спросить тебя, хозяин,— прервал молчание Василько.— Три года ты сулил мне большое дело, теперь султан говорил со мной ласково.

— Это разве плохо?

— Не плохо, но мало. Одно мне ведомо: надо воевать. Но с кем и как, когда? А разве я могу приступить к сему делу, ежели ты меня в неведении держишь?

— Пойдем в тень сядем,— Авилляр перешел на корму, усадил Василька на рундучок супротив себя, надвинул феску на лоб и начал говорить медленно.— Ты видел когда-нибудь табун лошадей на лугах? Что думает вожак про степь? Он думает: степь велика, травы в ней много, сколько ни топчи, все равно вырастет. Так ду­мали ханы про вашу землю двести лет. И никто не заметил, что поднялась Москва и скоро ханам будет силой грозить. Князь Иван собрал под свое крыло много городов и все чаще говорит послам ханским дерзкие слова. А хан Ахмат, как факел, вспыхнет и пошлет на Ивана своих всадников. К этому времени тебе надо собрать в степи всех ватажников. А там теперь их много — кишит степь пришлыми людьми. Когда будет у тебя войско, я дам ору­жие, будешь ты могущественным и верным сераскиром султана, будешь ходить в золоте, есть на серебре.

— А супротив кого ты пошлешь это войско?

— Против хана Ахмата. Когда он уйдет воевать Москву, ты на его Сарай-Берке налетишь, все, что ордынские ханы за много лет награбили, отнимешь, столицу его подомнешь под себя. По­том землю эту султану подаришь.

— А если Ахмат вернется?

— Он вернется бессильный. Иван половину крови у него выпу­стит. Если не хватит твоей силы, Менгли хан поможет. Он с Ива­ном сейчас в дружбе живет.

— Хорошо, господин. Повоюю я тебе Ахмата. Потом куда?

— Там будет видно.

— Прости, паша мудрый и милостливый, но ведь после Ахма­та ты меня Москву воевать пошлешь.

— На то воля аллаха и султана.

— Но я и мои ватажники в аллаха не веруют, а русская зем­ля им родная.

— А скажи мне, атаман, от кого ты убежал когда-то?

— От князя.

— А ватажники? Они ведь тоже от князей бежали. И ты ду­маешь, им князь Иван мил и дорог?

— А отчина, мать-земля родная?

— Если ты на земле раб, она тебе мачеха. А если султан тебя высоким именем пожалует, землю, как князю, даст, гарем подарит, ах какие гурии рая будут в нем! А воинам твоим волю даст, толь­ко пусть служат султану верно. Понял, какое дело тебе предстоит? Сделает султан всемилостивейший тебя своим тудуном в каком- нибудь городе. Плохо ли?