Вольные хлеба
Шрифт:
Пишу и пишу про свою счастливую- несчастливую любовь. Выхожу на кухню, зарёванная.
– Светочка, что случилось? Кто тебя обидел? Да мы ему голову оторвём! – Обнимает меня соседка.
– Никто не обижал. Это я прозу пишу.
12. Долгая зима
До каникул времени было в обрез.
Поэму я одолела, с правкой, пересылкой вариантов на Украину и обратно, и она её авторизовала, наконец, и большую часть стихов.
Несу Николаю Николаевичу
– Здравствуйте. А где Николай Николаевич?
– Он умер.
– Как? Что вы такое говорите? Когда, от чего?
– Уже похоронить успели. От старости, ему же было за девяносто, чему тут удивляться. Теперь здесь я. Вы по какому вопросу?
– Извините, это так неожиданно…
– Ну почему – неожиданно! Вы-то зачем пришли?
– Я перевожу книгу стихов Ганы Светличной. Принесла ещё переводы, авторизованные.
– Светличная, Светличная… Вот она! Это сколько же вы успели перевести! И всё авторизовано? Хорошо. Она по плану на второй квартал. Давайте переводы, положим в папку. Много ещё осталось?
– Да нет, кончу на каникулах.
– Вы ведь на ВЛК? Жду вас после каникул.
Все каникулы сижу в кресле у стены, где когда-то царили тигры на белом кафеле. Это единственное тёплое место в квартире. Мама уходит к внукам на целый день и возвращается без сил.
Я обязательно должна до Москвы кончить книгу переводов, но отвлекаюсь часто, просто сижу и смотрю в пространство. Такая безнадёжность от холода в квартире! Я-то уеду через несколько дней, а мама… Бедная моя мама!
– Не переживай, – успокаивает она меня, – это последняя наша с тобой трудная зима. Весной поменяемся с Юрой, а там и тебе дадут квартиру.
Это была далеко не последняя трудная зима, для меня, во всяком случае. Маму я всегда старалась оградить.
Притчу свою я забросила, конечно, главными были переводы. Потом так трудно было входить в неё снова!
13. Никогда больше
Переводы я всё же кончила в Ростове, отослала Ганне. В Москве меня ждало её письмо.
Она писала, что на зимних каникулах к ней приехал мой сокурсник и привёз свои переводы её стихов.
«У него не было никакой уверенности, что они будут напечатаны, им двигала только любовь к моим стихам, – писала Ганна, – и я хочу, чтобы часть книги была в его переводах. Для этого некоторые ваши переводы придётся снять, и в первую очередь – поэму». И тут же указание: «Поторопите подборку в Дружбе народов», это путь к книге».
Меня потряс её высокомерный тон, она писала мне, как провинившейся служанке. А ведь в прошлом письме было несколько авторизованных стихов и два-три замечания по остальным!
– Не пишите ей больше, – возмущается
редактор в журнале, – письмо действительно хамское. Мы сами пошлём ей стихи на авторизацию, и издательство пусть отсылает.Редактор в издательстве и не разговаривает со мной:
– Она хозяйка, имеет право отказаться от переводчика, который её не устраивает.
– Но она уже авторизовала, практически, всю книгу!
– Значит, ваш коллега привёз ей переводы, которые лучше ваших.
– Я ничего не могу доказать. Это вы можете сравнивать.
– Она хозяйка книги.
Прихожу к заведующему отделом. Он смотрит на меня сочувственно.
– Понимаете, я не только стихи переводила, когда вопрос об издании книги не был решён, я поэму переводила в тысячу с лишним, строк! И она авторизована! Я уже не говорю о том, что книгу рассматривали с моей подачи. Если бы Николай Николаевич был жив…
– Светлана, я всё понимаю. Николай Николаевич очень хорошо о вас отзывался. Но вы знаете, Ганна – инвалид, лежачая, как мы можем спорить с ней? Нас не поймут.
– Тогда я забираю рукопись.
– Это жест красивый, но очень дорогой.
– Для меня это не красивый жест, я просто уважать себя перестану, если не сделаю этого.
Я забрала рукопись. Она легла в огромную стопку черновиков, я и сейчас пишу и печатаю на её оборотах. Книга вышла в переводах моего сокурсника. Я не подавала ему руки и после курсов, но его такие вещи не трогали.
Из «Дружбы народов» я не забрала подборку, и она вышла в моих переводах. Надо было забрать и её, не знаю, почему я этого не сделала.
А тут я встретила в Доме литераторов Искру, редактора журнала «Советская женщина».
– Светочка, я вас поздравляю. Рассказ Наташи Кащук в вашем переводе признан лучшей публикацией года.
– Здорово, спасибо! Наташа знает?
– Знает, как же. Уже больше месяца прошло.
– Странно, она мне ничего не сообщила.
Больше я не переводила ни строчки, как отрезало. Георгий Кайтуков спрашивал, почему я больше не перевожу его стихов. Но его я тоже не могла больше переводить.
Часть III
Жизнь полна до краёв
1. Мозговая атака
Была зима, белоснежная зима в Москве и Подмосковье. Друзей у меня в Москве практически не было. Даже через много лет за широким столом на двадцать-тридцать человек собирались, как я говорила, ростовчане и примкнувшие к ним москвичи.
Давние мои друзья жили не в Москве. В основном, конечно, в Ростове. Люся в Обнинске, Борис в Зеленограде, Лариса, институтская моя подруга, со своей большущей семьёй в Балашихе.
Только Софа, дочка маминой подруги, которую я знала с детства, и Эля, но с ней мы не общались до Высших курсов.
Конец ознакомительного фрагмента.