Вольные Мальцы
Шрифт:
— Ну вот. Сделано. А теперь моя доля договора. Слушай. Найди… место, где время не сходится. Это вход. Блеснет он тебе. Вороти братца, чтобы не болело сердце твоей матушки, да, может статься, и твоя собственная голова…
Ее голос оборвался, и Фион стремительно наклонилась к постели.
Келда потянула носом воздух.
Открыла один глаз.
— Пока что нет, — пробормотала она, обращаясь к Фион. — Не чую ли я где-то у тебя мальца капельку Особого овечьего Наружного, Келда?
На миг Тиффани растерялась, а потом сказала:
— О, я.
Келда снова стала приподниматься и села на постели, как прежде.
— Лучшая штука, что люди вовеки делали, — сказала она. — Я бы хотела большую мальца капельку, Фион.
— От него растут волосы на груди, — предупредила Тиффани.
— Эччч, ради капельки Сариного Особого овечьего Наружного я рискну на завиток-другой, — сказала старая келда. Взяла из рук Фион кожаный стаканчик с наперсток величиной, и приглашающе подняла его.
— Не думаю, что вам оно пойдет на пользу, Мама, — сказала Фион.
— Я уж об этом сама рассужу на сей раз, — ответила та. — Капельку мне на посошок, Келда Тиффан.
Тиффани чуть наклонила бутылку. Маленькая старушка сердито встряхнула стаканом.
— Капельку я разумела побольше, — сказала она. — Щедрое сердце красит келду.
И выпила: не то чтобы хватила залпом, но и не сказать, что лишь пригубила.
— Айе, немало утекло с тех пор, как мне доводилось отведать зелье сие, — сказала она. — Мы с твоей бабушкой пивали глоточек-другой у огня холодной ночью…
Тиффани увидела как наяву: Бабушка болит и эта толстая крошечная женщина, они сидят перед очагом в хижине на колесах, а овцы под звездами грызут траву…
— Айе, ты верно видишь, — сказала келда. — Я чую твой взор на себе. Это Первое Зрение твое работает… — Она опустила стакан. — Фион, ступай и скажи, пускай придут Роб Всякограб и Вильям гоннагл.
— Великуча заткнула вход, — ответила Фион мрачно.
— Думается, тебе хватит места пролезти бочком, — сказала келда таким спокойным голосом, который предупреждает, что грозовой голос раздастся, если не станешь делать как велено.
Бросив испепеляющий взгляд на Тиффани, Фион протиснулась мимо нее.
— Ты знакома с кем-нибудь, кто пчел держит? — спросила келда и продолжала, когда Тиффани кивнула: — Тогда ты разумеешь, почему много дочек не бывает у нас. Не можно быть в улье двум королевам, да чтобы драка не началась. Фион должна выбрать себе тех, кто с нею отправится, и — в дорогу, искать клан, где надобна келда. Так мы поступаем. Она думает, что можно иначе — водится за девушками это порой. Будь осторожна с нею.
Тиффани почувствовала, как мимо нее снова кто-то пробирается, и в комнатке появились Роб Всякограб с бардом. Из большой комнаты были слышны перешептывания и возня: там собирались не получившие официального приглашения слушатели.
Когда все немного успокоилось и затихло, старая келда проговорила:
— Негоже клану оставаться без келды своей, без пригляда ее, хотя бы на час. Посему Тиффан будет вам келдой, покуда новая не явится.
Бормотание началось и рядом с Тиффани,
и позади нее. Старая келда посмотрела на гоннагла Вильяма.— Верно ли я говорю, что так делалося прежде?
— Айе. В песнях поется, что дважды. — И он прибавил, нахмурившись: — Или, можно сказать, что трижды. Если считать времена, когда Кралева…
Его дальнейшие слова потонули в крике, который поднялся позади Тиффани:
— Без царёв! Без королёв! Без господ! Без хозяев! Боле нас не надурят!
Старая келда приподняла руку.
— Тиффан — племенная Бабушки Болит. Все вы знаете ея.
— Айе, и видали, как мальца карга зрела безглавцу в очи, коих нету, — сказал Роб Всякограб. — Немного найдется таких, кто энто смогёт!
— И я келдой вашей была семьдесят лет, и моему слову не можно быть на ветер пущену, — сказала старая келда. — Итак, выбор свершен. И говорю я вам также, что пособите вы ей выкрасть братца ее у Кралевы. То участь ваша, которую на вас я возлагаю в память мою и Сары Болит.
Она прилегла на подушки, проговорила тише:
— А теперь гоннагл сыграет мне «Цветики славные», и надеюсь я всех вас повидать снова в Мире Последнем. А Тиффан я говорю: будь настороже. — Келда сделала долгий вдох. — Есть место, где все истории — правда, и все песни — правда…
Старая келда погрузилась в молчание. Гоннагл Вильям наполнил воздухом свою мышиную волынку и дунул в трубочку. Тиффани почувствовала, как в ушах у нее булькает от музыки, слишком высокой для слуха.
Через несколько секунд Фион склонилась над постелью, взглянула на свою мать и заплакала.
Роб Всякограб повернулся и посмотрел вверх на Тиффани мокрыми от слез глазами.
— Можно мне попросить, чтоб ты в большую палату прошла, Келда? — Негромко сказал он. — Тута нам надо сделать все дела, ты ведаешь…
Тиффани кивнула и очень осторожно, чувствуя вокруг и позади себя сторонящихся с ее пути пиктси, попятилась из комнатки. В большом помещении она выбрала угол, где вроде бы никому не загораживала дорогу, и села, прислонившись к стене спиной.
Она думала, что будет много «вэйли-вэйли-вэйли», но для этого смерть келды была слишком серьезным событием. Некоторые Фигглы плакали, другие отрешенно смотрели перед собой, и по всему загроможденному галерейками пространству одновременно с вестью распространялось горестное, всхлипывающее молчание.
… холмы были молчаливы в тот день, когда умерла Бабушка Болит.
Кто-нибудь из домашних каждый день к ней заглядывал, приносил свежий хлеб и молоко, и кухонные остатки на корм собакам. Особой нужды не было делать это столь часто, но Тиффани слышала разговор своих родителей и слова отца: «За Мамой теперь глаз надобен».
Сегодня эта работа досталась Тиффани, хотя ей никогда не приходило в голову считать посещение хижины работой. Ей нравилось туда ходить, и дорога была приятной.
Но молчание она заметила сразу же. Это было не молчание, сплетенное из множества легких звуков, а купол тишины над хижиной и вокруг нее.