Вольные повести и рассказы
Шрифт:
– И-га-га…
– Понял? Тут калым, а ты в Чебоксары уехал…
– Так и быть, уговорил, лопырь самарский. Рассказывай. – Добрый чуваш, покладистый, весь в свою чувашскую нацию! – А лопыри – это русские люди, имеющие общего родоначальника и всю совокупность родственников и свойственников.
Миша Рузаев – из мордовской Рузаевки. По-моему, он даже не знал, что носил славное древнееврейское имя, обозначающее, ни мало, ни много, равенство с Богом, – божественный. Впрочем, специалисты утверждают, что окончание «ил» в «Михаил» от древнего корня русов. А фамилия, видимо, от города Рузаевки. Таких фамилий у мордвы много. А Миша был мордвином, чем и гордился. Часто называет себя «финном-мордвином». Православный. «Я – славянофинн» – его шуточка. Служил пограничником, чем гордился больше, чем национальностью. Знает, как спать с автоматом в обнимку, видно, выучила граница. «Сколько ночей сплю с автоматом, столько ясене изменяю…» – тоже его шуточка, хотя, конечно, он ещё холостой, как и мы. Старший сержант запаса. Староста группы. Мастер спорта. Безотцовщина. Считает, что его более воспитала не мать, а застава, что совесть должна
– Люб, ты шутишь? Финн-мордвин почти собрал подписи кандидата в президенты Мордовии, а ты с телеграммой? Что случилось? – Карьериста осадил Чебоксар-Слава.
– Тихо, тихо! Какие подписи! От кого? Языческая Рузаевка поёт о себе, что ночь от затмения не отличает…
Туда же, в президенты!.. Хватит от мордвы одного Никона.
– Шуточки. Где поёт? Как поёт? Какого Никона? – растерялся Миша.
– По радио. Вот как: «Мы спаслися прошлым летом – обхитрили конец света: как потухло солнце днём, мы укрылись за плетнём…» И-га-га…
– Плебей неблагородный! Тебе, историку, следует знать, языческая Рузаевка в гражданскую войну была центром революционной Рузаевской республики, которая существовала два года, пока её не подавили войска. Об этом ещё не забыли деды. И мы гордимся. Сам ты плетень.
– Зато мордвин Никон устроил раскол и смуту Руси. Сидел бы, не вякал… А если учесть, что имя твоё Михаил Сергеевич, – опять России беда… И-га-га. – Слава готов был обвинить Мишу за все грехи смутьяна-патриарха РПЦ и предателя-президента СССР.
Татарин Мухаметшин Амин, из тугума, барабинский. Имя носил от Амины, мамы великого пророка Аллаха – Мухаммеда, а фамилия видна изблизи, от самого пророка, ибо Амин Мухаметшин. Кличку носил на зависть татарам – ПП, что означало – Потомок Пророка. Естественно, Амин – мусульманин. К авторитету Аллаха прибегает не часто, но веско. Когда приходилось слышать имя Бога из уст Амина, то это всё: Амин непреклонен и несгибаем, будет изрублен, но настоит на своём. Из сладостей предпочитает конфеты… Бывший сапёр, командир отделения, сержант запаса. Староста группы, мастер спорта. У татарина длинные руки, что даёт основание припоминать, от кого, по Дарвину, произошли наши предки. Впрочем, Анаксагор, древнегреческий философ, догадался о том, что человек разумен в силу того, что он один из всех животных имеет руки. Руки длинны – не больше ли разума?… В целом Амин похож на красавца Амана Тулеева, конечно, в годы его молодости, но, в отличие от кемеровского губернатора и от нашего финна-мордвина, Амин ещё ни разу ни в какие президенты не выдвигался… Зато как землекоп, он не имеет себе равных. Будучи на подработках, товарищи свидетельствовали – Амин за световой день откопал пятиметровую водопроводную траншею глубиной до двух метров. На вопрос, как ему это удалось, он отшутился: «Я работал двумя лопатами. Одна отдыхает, другая в работе. Потом работал той, которая отдохнула, а уставшую лопату ставил на отдых…» Кажется, у Амина полный род с дедами, бабками, родителями, братьями, сёстрами, родней, духами. В какой-то мере, он тоже лопырь татарского происхождения. На каникулах Амин любит участвовать в полевых работах археологов или этнологов. А там копать да копать. Ему, студенту, принадлежало гражданское вопиение: «Настало время спросить: или педагогика, или разврат? Если педагогика, то зачем разврат, если разврат, то зачем педагогика?» Умный татарин. Возможно, из тех, чьи предки ставили иго…
– Ай, Любан! Какой деспот! Оторвал от любимого дела! Сенсация!.. – но его бесцеремонно перебил Миша.
– Верно, сенсация. Ты в уголовном розыске. Тебя ищет уже Интерпол!..
– Ай, твои шуточки! Какой Интерпол?
– Такой… Кто-то навалил мимо унитаза кучку вторичного продукта… и пристроил к ней провода… Тут и забегали… Террористический акт… Вспомнили, что ты сапер, мусульманин, очевидный чеченский след… А ты в отъезде, значит, скрылся…
– И-га-га…
– Правду сказали, гусь мордве не татарин… – отбрил татаромонгол. – Вот так-то, чуваш, ранил он сразу другого.
– А причём здесь чуваш?
– Притом. Валенки каташь?
– А, можно будет…
– А спортишь, блин?
– Это, пожалуйста…
– И-га-га…
Мы жили в одной комнате, как бы представляя собой молодёжный штаб факультета; четверо старост, названных в конце учёбы старостаратом. В нашей комнате религии отступали, подчиняясь языческой вере: все люди равны, как братья и сёстры. Не служи, скажем, тот же Амин в армии, не поспи он в палатках и в окопах с русскими, украинцами, белорусами и иными национальностями, могла бы возникнуть ложная проблема, он искал бы себе сотоварища по исламу. А тут никаких! И не только в одной комнате, в селе спали на одном сеновале. Через нас проходили все распоряжения деканата, и через нас шла организация их выполнений. Мы задавали тон в учёбе и дисциплинировали своим примером свои группы. Нас уважали вверху и внизу и прощали порок старост в недержании смеха и юмора. Где была шутка, можно и улыбнуться – старосты неудержимо ржали. Я боролся, но тщетно. Говорится, что по частому смеху узнаются глупцы. Не про нас. Простите, мы не смеялись, мы ржали…
Ни у кого не могло быть сомнений – мы друзья и это дружба. Миша Рузаев сказал, что нас, как расчёт, могли бы взять на заставу, – для него пограничное братство продолжало быть критерием человечности. И
этот «расчёт» захотел провести каникулы в моём селе. С отрывом от подработки в городе, куда ездили посменно. Сами напросились помогать мне достраивать дом.В моём родном селе Покровке развернулись главные события каникулярного отпуска. Мои друзья по ночам гуляли напропалую. Только Амин себе не мог ничего позволить. Татарин тоже язычник, только омусульманенный. Тугум – это род. И в род он, как и славянский язычник, не приведёт абы какую невесту, но не только невинную, но непременно татарочку (это отличие), и из другого тугума, не замешанного кровным родством. Будет хорошо, если это будет достойная барабинская девчонка. Если нет, пусть будет сибирская татарка, казанская татарка, уфимская татарка, самарская татарка. В крайнем случае, это может быть бухарка. Впрочем, сколько существует разновидностей татар, я хорошо не знаю. Для меня все татары как бы одна нация, самая большая после русских. Для меня важнее то, что ближайшие родственные браки у барабинских татар, со слов Амина, разрешаются не иначе как в 7-м поколении. Как и у нас. Поэтому Амин, оказавшись плиточных дел мастером, клал себе плитку и клал, на улицу выходил только к дому и не позволял себе расслабиться настолько, чтобы влюбиться. Единственная татарская семья, проживавшая в Покровке, по фамилии Невметулины, распалась. Старики умерли, сын уехал, а красавица, звавшаяся в Покровке Зоей, доверилась Ваньке Парамзину, Сухарю. Она родила от него, а тот не женился. Мало ей одного урока, она вновь родила от него, а Сухарь опять не женился, то сидел в тюрьме, то пил, то женился и, наконец, удушился. Зоя вырастила детей, продала дом и уехала.
Зато чуваш и мордвин не страдали псевдоязыческим комплексом. Жениться на русской красавице для них было не только не предосудительно, но и почётно. Они подружились с моими сёстрами. Днём работали вместе, а вечером гуляли на улице вместе. Лепана работала фельдшерицей и на отделочных работах была урывками, в основном, после работы. Сестрёнка Милана находилась с друзьями почти неотлучно. Слава пристрелялся к Лепане, а Миша, понимая разницу в возрасте и нудную перспективу учёбы Миланы, не тешил себя иллюзиями. Но и оторваться от неё не мог. Ему улыбнулся случай. На каникулы приехала наша двоюродная сестра Красава, которая полностью соответствовала своему имени. Она заканчивала финансовый техникум в Бузулуке. Видимо, Миша тоже ей приглянулся, потому что она зачастила к нам с деловыми визитами, а на самом деле флиртовала с ребятами. По утрам ей скучно было выплясывать дома одной и она спешила к своим сёстрам, будила их, и они уже втроём выплясывали у колодца, имея на себе не какой-то лоскут-стринг, а обыкновенные целомудренные трусики, и не бесстыжие лифчики, прикрывавшие у модниц лишь околососочную часть груди, а обыкновенные магазинные вещицы ещё советского производства («бронежилеты»). А ноги, попы и груди у девчонок были такими, какие во все времена назывались прекрасными. Но всё это объединяет одна деталь, которая запоминается сразу и навсегда. Бывает, девчонки уже убежали, а именно эта деталь ярко стоит перед глазами. Эта деталь – изгибистость девушек; такого спинного изгиба-прогиба нет у тысячи девушек, и разве что есть у тысяча первой. А тут изгибы у всех… Когда ребята, без меня, впервые увидели языческое девичье пип-шоу, они, естественно, обалдели. Муравистая полянка и колодец, где буйствовали сестрицы, были в секторе видимости парней, проснувшихся в кормовике от визгов и хохота плясуний. Интересно то, что в этом случае девчонки не демонстрировали своё искусство или свои прелести, а занимались естественной утренней процедурой. Тем прелестнее и заманчивей были изгибы. У парней по утрам и без шоу каменеют отдельные члены тела, а тут привольный эксбиционизм-вуайеризм за фигурами, лишь прикрытыми в бёдрах да в грудях девичьего эпидермиса. Они замерли в сладострастном подглядывании. Девчонки, в своём естестве, были чудо-чудное. Соглядатаев пронзили пули. Не обыкновенные пули, а, словами газетного острослова, пули со смещенным центром тяжести: они, попадая в глаз, проходят через сердце, бьют по карману и выходят боком. Этими пулями были чудо красавицы. 25-летним молодцам, имеющим опыт, легко было понять, что это не платный конкурс крашеных красоток, а зрелище подлинной девичьей красоты, достигшей расцвета. Девчонки, закончив пляски, облили друг дружку колодезной водой и побежали, смеясь и на ходу говоря:
– Идёмте скорее, эти проснутся, а завтрака нет, хоть самим ложиться на стол…
– И ещё не станут…
– Поди, только и ждут…
– Хи!..
– Ии!.. – И изгибы, изгибы в глазах тех, кто увидел. Ну, тут хоть кто…
Деды учат тому, что, познавая науки, следует думать о девушках; познавая девушек, не следует забывать о науках.
– Так, чуваш, что скажешь? – спросил первый вуайер.
– Конкретно, мне бы эту… или троих… Спинки у всех одинаковые… А ты, финн-мордвин, что бы сказал? – ответил второй вуайер.
– Финн бы сказал, что без ёштыра-моштыра он хочет жениться на старшей. У этой линия, кажется, глубже…
– Тихо, тихо. Молод ещё, на старшей. На старшей буду жениться я, а ты не дорос и до младшей. Линию захотел…
– Не дорос? Ну, получай!.. – И он начал мутузить товарища кулачищами, вроде в шутку, а больно. Слава заржал – и-га-га – вывернулся наверх, собираясь наказать агрессора, но тут оба свалились с остатков кормовика, и поднебесную осчастливило громогласное общее ржание: – И-га-га!..
Они тоже побежали к колодцу и показали небу, чему научились в общаге от своего «старшего брата». Это были бы замечательные смотрины, выглядывай девушки из-за забора, – парни соответствовали всем степеням годности и пригожести. Но у девушек этих мыслей не было, они занимались завтраком. Наплясавшись до поту, ребята обступили колодец, и бадья заметалась вниз-вверх. Они достали по два ведра и с наслаждением окатились студёной водой. Воля! Село! Природа! Любуйся радугой, да девку не прозевай…